Мэри Уэсли - Разумная жизнь
— Рюмочка вина хороша для твоей простуды. А почему бы тебе не пойти в туалет и не высморкаться как следует перед едой? Возьми мой носовой платок, он сухой.
Флора взяла платок. В туалете она как следует высморкалась в бумажное полотенце. Казалось, поток из носа неистощим, она подумала, что если вдохнуть как следует, то может, этот поток уймется, и она сохранит платок Феликса. Когда Флора вернулась к столу, Феликс сообщил:
— Я заказал для нас обоих: жареный фазан, желе из красной смородины, брюссельская капуста и чипсы. Я начинаю с устриц. А ты как?
Флора покачала головой, отказываясь от первого блюда, помня его замечание насчет аппетита школьников, к тому же она никогда не ела устриц. Но когда Феликс предложил ей последнюю, оставшуюся, она взяла ее и подумала, что никогда в жизни не пробовала ничего вкуснее, и остро пожалела о потерянной возможности.
Феликс весело болтал за едой. Он рассказывал, что оставил университет и занялся бизнесом, его сестра Энн вышла замуж, Элизабет закончила диссертацию и теперь на раскопках в Малой Азии. Она помолвлена с парнем-археологом. Все три замужние сестры уже родили по одному-два ребенка, мать чувствует себя прекрасно.
— А как твои родители? — спросил он.
— Хорошо, — ответила Флора неуверенно.
— Они каждый год приезжают к тебе из Индии?
— Нет.
— Да, что-то такое я слышал. Ирена Тарасова рассказывала. Это она дала мне твой адрес. — (Так оно и было.) — Она счастлива в Лондоне. Я думаю, ты ей пишешь? Ей в Лондоне нравится больше, чем в Динаре. — (А что она делает в Лондоне. Почему она уехала из Динара? Сколько времени прошло с ее последнего письма? Шесть месяцев?) — Ты же знала, что она переехала в Лондон?
— Нет.
— Я думаю, что у нее просто не было времени тебе сообщить. Она разошлась с мужем, ты знаешь. А фазан хорош, правда?
— Да. — Флора медленно жевала фазана, думая об Алексисе: „Интересно, он все еще работает таксистом в Париже?“ — Я не знала об этом.
— Они жили каждый сам по себе, когда мы впервые встретились в Динаре. Так, немножко азартных игр.
— Он водил такси.
— Он до сих пор водит, — засмеялся Феликс. Флора шмыгнула, втягивая воздух через заложенный нос, и попыталась выдохнуть через рот, набитый фазаном. — Ты не пьешь вино. Тебе с твоей простудой оно полезно, — Феликс наблюдал за ней. Ирена сказала, найди время, своди ребенка куда-нибудь и расскажи мне про нее. Скажи ей, что я скоро напишу. — Ирена велела сказать тебе, что она скоро напишет.
— Он потрясающе играл в триктрак. — Флора все думала об Алексисе. — Поблагодарите ее, пожалуйста. — Она потянулась за рюмкой и чуть пригубила. Вино обожгло ее миндалины, но, попав внутрь, согрело.
— А сколько лет тебе сейчас?
— Четырнадцать. — Ей должно исполнится четырнадцать через шесть месяцев, ей шел четырнадцатый.
— Ты здорово выросла.
„По крайней мере на фут. У меня месячные. У меня уже там волосы — и под мышками“.
— Да, — сказала она.
— Почти четыре года прошло после Динара. — Феликс ковырял брюссельскую капусту и вилкой отправлял ее в рот. — Как быстро бежит время…
— Ползет. — Вино, немного успокоив, ударило в голову: — Время ползет. — И Флора снова отпила.
— А где ты проводишь каникулы? — Феликс доел последний кусок фазана и сложил нож и вилку вместе.
— Здесь, в школе. У всех детей родители в Индии. Если у тебя нет родственников, к кому можно поехать на каникулы, то каникулы — в школе. Это же домашняя школа. — Вино слегка развязало ей язык. — Они все время говорят про Индию, про то, сколько там слуг у их родителей. О поло. Тиграх. Танцах в клубе. Об отпуске в горах. О Симле. Кашмире. Они называют завтрак „чота хазри“, ленч — „тиффин“, они говорят, что Махатма Ганди превращает коренных жителей в коммунистов, индийцев называют туземцами. Они отличают, кто их отцы — политики, гражданские служащие, военные или полицейские. Они не могут дождаться, когда вернутся обратно и выйдут замуж.
— Ну это для них главное, — сказал Феликс, улыбаясь. — А для тебя разве нет? — Флора довольно успешно справилась с насморком, лицо раскраснелось от вина. („Я не должна превратиться в пьяную школьницу“.) — А ты разве не хочешь вырасти и вернуться в Индию к родителям?
— Да, они все должны.
— А ты не должна?
Флора покачала головой. Как объяснить Феликсу, который так предан матери и сестрам, что она, как огня, боится этого воссоединения.
— Может, и должна! — возвысила она голос.
— О! — Феликс испугался нотки отчаяния, вряд ли вызванной вином. — Ох. — И потом: — Ты хочешь пудинг?
— Нет, спасибо.
— Уверена?
— Да.
— Я бы съел еще сыра. У нас в Голландии нет вашего вкусного „стилтона“. — Феликс попросил официанта принести сырное ассорти.
Флора смотрела, как Феликс ел. Она чувствовала боль и тупость. Тайком она поглядела на часы. Хорошо бы сейчас забраться в постель, попросить у сестры-хозяйки аспирина. Феликс наполнил свою рюмку и вылил остатки вина в рюмку Флоры.
— Кстати, почти забыл: несколько дней я провел у Леев. Помнишь их?
— Космо?
— Да, он был и его друг Хьюберт. Помнишь, все еще называли его Бланко? До сих пор не знаю почему. Они оба в Оксфорде.
— Это от его фамилии Виндеатт-Уайт — Бланко, ну так, шутка.
— Да. — Простуда девочки не способствовала веселой беседе. „Не могу понять, — подумал он, — с чего я дал себя втянуть в это дело. Я мог бы уговорить Ирену поехать со мной“. — Сестра Космо Мэбс стала еще лучше, чем раньше. Помнишь ее?
— Да.
— Я свожу ее куда-нибудь на следующей неделе. Она хорошенькая была в Динаре, но немного назойлива и легкомысленна.
Флора допила остатки вина и вскинула голову. Если это и было какой-то анестезией ее миндалинам, то для носа — наоборот.
— Извините меня… — она встала.
— Конечно. — Феликс отодвинул ее стул. — Я пока попрошу счет. Мне надо было подумать о…
Он подумал, что прогуляться с ней по дюнам и закончить где-нибудь чаем со сливками — чересчур.
— Мой счет, — сказал он официанту. Да, видимо, память подвела его, поездка оказалась ошибкой.
В машине Флора продолжала молчать, все, чего ей хотелось, — вернуться и залезть в постель. В туалете она расстегнула рубашку, от вина ее кинуло в жар, и она обнаружила, что на груди сыпь. Она представила себе, как накроется простыней с головой, — и волна разочарования охватила ее. Когда машина, скрипнув тормозами, остановилась у школы, она выпалила:
— Спасибо, большое спасибо.
Феликс поймал ее за руку.
— Я кое-что вспомнил. У Леев мы говорили о Динаре, где встретились. Космо заявил, что ты была самая хорошенькая девочка.
— Космо?
— И Хьюберт согласился.
— Хьюберт?
— У нее были необыкновенные глаза, — позднее рассказывал кому-то Феликс. — И ужасный, отвратительный грипп, от которого она совершенно изнемогала, а может, и вино добавило, которым я угостил ее за ленчем. Я вообще удивлялся, что на меня нашло, почему вдруг решил вывезти ее куда-то, в конце концов — сколько других несчастных школьниц! Но потом, когда она расковалась и бросила на меня этот взгляд…
— Что?
— Этот взгляд стоил того, чтобы так провести день.
В изоляторе Флора дрожала, ее трясло, отовсюду текло, голова болела, тело горело. Сестра-хозяйка принесла ей горький лимонад.
— Что за глупая девочка, — упрекнула она. — Надеюсь, больше никто не простудится. Почему именно ты? Ты ведь никуда не ходишь, на выходные никуда не ездишь — и где подхватила корь?
— Я не знаю. Можно мне еще сухих носовых платков? — Она засунула подальше от глаз нетронутый платок Феликса.
— Сейчас, — сестра-хозяйка задернула занавеску. — Тебе нельзя читать, — заявила она, отбирая две книжки. — Корь сказывается на глазах. Завтра придет врач.
— А вы не можете дать мне мой секретер?
— И писать нельзя. Просто надо лежать в темноте, моя девочка.
— Ну я обещаю, я не буду писать.
— Когда освобожусь, я сейчас очень занята. — И она ушла ужинать.
Флора ощущала жар и холод сразу. „Я ненавижу эту женщину, — думала она, — я не ее девочка. Я хочу свой секретер“.
Открытка. В нем была открытка, вправленная в кожу, она вытеснила законных обитателей — Дениса и Виту, позировавших у фотографа. Все девочки держали фотографии родителей в запирающихся шкафчиках у кровати. Флора была исключением.
— А почему у тебя нет фото родителей, Флора?
— Я их лучше вижу мысленно. — „И их запах тоже“.
„Если бы я легла рядом с Феликсом, как та мраморная девушка, мне было бы прохладно“, — подумала она. Иногда она воображала, что лежит с Феликсом, иногда — с Бланко или Космо, которые держат ее в нежных объятиях. Влюбленная сразу в троих, она их меняла, их мраморные руки; понедельник — Феликс, вторник — Космо, среда — Бланко, сегодня воскресенье — очередь Феликса. Резко поднявшись, Флора вытащила подушку и подоткнула ее под спину. Но мраморный Феликс стал смешиваться с Феликсом, который ест устриц, дает носовой платок и уезжает от нее с облегчением.
