Мэри Уэсли - Разумная жизнь
Флора покачала головой.
— Ну, ты должна. Она прямо умирает, как хочет тебя видеть, и все остальные тоже. Кстати, а ты привезла купальник? Когда мы все барахло довезем, то пойдем ко всем, они уже отправились на пикник к реке. Так жарко, поплаваем, ты же умеешь плавать?
— Да, — ответила Флора.
— Батюшки, да она разговаривает! — воскликнула Таши. — Мэбс, она произнесла слово. Отлично, Флора, это подвиг. — Таши и Мэбс расхохотались. — Разве не весело? — спросила Таши. — Ведь правда, Мэбс — трещотка?
Мэбс и Таши заговорили о молодых людях — Нигеле и Генри. Флора поняла, что девушки с ними помолвлены. Мэбс — с Нигелом, а Таши — с Генри. (Позднее она узнает, что это Нигел Фукс и Генри Марч.) Они говорили о платьях для приданого, несколько из них сошьет мадам Тарасова. Она увидит этих двоих, пообещала Таши. Они уже отправились купаться с Космо и Хьюбертом.
Оглушенная всей этой болтовней, Флора была бы рада помолчать, но Мэбс и Таши не позволили: они прерывали разговор о тряпках и задавали вопросы. Нравятся ли ей их кольца? Они вытянули руки, любуясь бриллиантом и сапфиром в гроздьях. Нравится ли ей школа? Счастлива ли она там? Впервые ли она уехала из школы на каникулы? Видела ли она еще раз Феликса? Нравится ли ей теннис? Ездит ли верхом? Любит ли танцевать по-прежнему? Они вспомнили, как она танцевала на пикнике. Так же ли она любит собак? Они помнили ту смешную собаку на пляже. Нравится ли ей их стрижка? Эта же лучше, чем та, что была у них пять лет назад? Элегантнее, чем та. Ее волосы — просто роскошные, такие густые, сказали они с завистью, и по сравнению с ними их волосы просто пакля. А узнала бы она их, если бы они ее не окликнули? Как она думает, узнает ли Космо и Хьюберта? А она сразу узнала Феликса, когда он приехал к ней? Вообще-то они сильно приревновали, когда услышали про это, но, конечно, в то время еще не было Нигела и Генри. Это несколько лет назад, ну, года два…
Они болтали, задавали вопросы, обменивались восторженными взглядами, а Флора отвечала „да“, „нет“. Она не знала, что за ужином, — накануне вечером, вспоминая, что она больше молчала, чем говорила, разве что-то односложное, кажется, Космо предложил соревнование — кто разговорит Флору. Таши и Мэбс поспорили, что они превратят ее в такую же болтушку, как сами. Генерал Лей сказал:
— Боже упаси. Двух более чем достаточно.
— Я насчитала восемь „да“ и три „нет“. Я считала! — закричала ликующе Таши.
— У нас будет вечеринка. Ты привезла вечернее платье? — спросила Мэбс.
— Нет! — закричала Флора. — Не привезла!
— Останови машину, — сказала Таши. — Она плачет.
Мэбс нажала на тормоз.
— Я не привезла вечернее платье. Мне оно никогда не было нужно. Я хочу уехать обратно в школу. Пожалуйста, отвезите меня на станцию! — вопила Флора. — Она чувствовала, что задыхается. Из носа и из глаз текло. Она страстно желала снова оказаться в школе. Как бы скучно и ужасно ни было в школе, там ей все знакомо.
Мэбс съехала с дороги и затянула ручной тормоз. Дорога уходила вперед, мягко извиваясь вдоль холмов, через поля, огороженные каменными стенами. В их расселинах росли папоротники и подушечки розовой и желтой заячьей капусты, а в траве на границе с дорогой — розовый лихнис и голубая скабиоза, и громко стрекотали кузнечики.
— Какая прекрасная возможность, Таши. Если ты нам разрешишь, Флора, мы предложили бы тебе платья. Ты можешь выбрать. Мы одного размера с тобой. Ты будешь такая красивая, если возьмешь платье или два, правда, Таши? — голос Мэбс звучал мягко.
— Точно, — сказала Таши. — Мы будем такими добрыми. — Голоса Мэбс и Таши на октаву снизились, теперь они говорили тихо, сидя сбоку от Флоры, их лица стали серьезными.
— Я не могу, — выговорила Флора сквозь стиснутые зубы, — наверное.
Она сидела, сжав руки на коленях, бесясь от того, что слезы шлепались со щек прямо на грудь.
— Ну конечно, тебе могут не понравиться наши платья, — сказала Таши. — Не каждый разделяет наш вкус.
— Ну, я не знаю, но можно что-то выбрать, — в голосе Мэбс звучала надежда, — что-то выдержит испытание.
У Флоры вырвался странный звук, нечто среднее между хрюканьем и иканием.
— Мэбс и я все время меняемся платьями, — сказала Таши, — так принято у друзей.
— А ты — наш друг, — разумно рассудила Мэбс…
— Нет, я не друг, — затрясла головой Флора.
— Тогда стань им с самого начала, — быстро нашлась Мэбс.
— Точно, — подхватила Таши. — Давай, попробуй.
— Ох, — Флора переводила взгляд с одной на другую.
— Я так бы хотела иметь твои глаза. — И Мэбс протянула ей платок.
— А я — ее нос или губы. — Таши взяла платок и промокнула щеки Флоре. — Дело в том, Мэбс, что в наших платьях она будет выглядеть гораздо лучше нас.
— Ну тут уж ничем не поможешь, — пожала плечами Мэбс. — Как-нибудь переживем, правда? — А потом добавила: — Я думаю, твоя мать — это проклятая Богом, самая эгоистичная, самая бездумная сука, которую я когда-нибудь видела.
— И я тоже, — вздохнула Таши, — не могу дождаться, когда что-нибудь ужасное, мерзкое случится с ней, с этой проклятой коровой.
— Вот, — выдохнули Мэбс и Таши. Их лица раскраснелись, и они казались гораздо моложе, чем на самом деле. Они сидели, уставившись на Флору, задержав дыхание, точно готовясь извиниться.
Вспоминая этот момент много лет спустя, Флора вспомнит и то чувство выхода из длинного одинокого темного тоннеля в атмосферу доброжелательного восхищения, но в тот самый миг, сидя на переднем сиденье машины перед пустынной деревенской дорогой между двумя девочками, все, что она могла сделать, — это разразиться радостным смехом.
ГЛАВА 21
В то время когда Флора в восторге примеряла платья Мэбс и Таши, Феликс был в Лондоне и лежал шезлонге в рабочей комнате Ирены Тарасовой на Бошам-Плейс. Был жаркий день, он снял туфли, пиджак повесил на спинку стула. Комнаты, в которые вела лестница в раннем викторианском стиле с перилами красного дерева, со ступеньками, покрытыми ковром зеленовато-голубого цвета, были приятно прохладными, с красивой мебелью. Новое помещение резко контрастировало с той маленькой душной комнаткой над лошадиной головой в Динаре. И задняя комната, где она работала, и передняя, обращенная к улице, где принимала клиентов — обе чистые, с белыми стенами, с занавесями в голубую с белым полоску, с которыми гармонировали чехлы на стуле, маленьком диване и креслах в примерочной. На низком столике стояла ваза с розами, на стуле лежал рулон желтого шелка.
В задней комнате Ирена, повернувшись спиной к свету, приметывала рукава к платью из тафты. Ткань скрипела, когда иголка протыкала ее, и шуршала, когда сквозь нее проходила нитка. Где-то на крыше ворковали невидимые голуби. Солнечные лучи косо падали в комнату через открытое окно, разноцветно расцвечивая рулоны шелков и бархата, разложенные на полках вдоль стены, выхватывали белые пряди в волосах Ирены. Сосредоточенно сжав губы с пучком булавок, Ирена шила.
— Я в Лондоне на три дня, — сказал Феликс в ответ на ее вопрос. — Меня пригласили, но это слишком тяжело — ехать на север на одну ночь. Тем более что мне не так уж интересно. Я уже был один раз. Девочки изменились, выросли, обе помолвлены, кстати, ты знала?
— Мм, — кивнула Ирена.
— А Космо? — произнесла она имя сквозь зажатые губами булавки.
Феликс не обратил внимания на вопрос о Космо.
— А этот шезлонг был еще в Динаре?
— Я купила его на Портобелло-роуд[4].
— Я думал, он удобнее. — И Феликс растянулся, выгнув спину. — А Алексис? Твой муж, он все еще в Париже?
Ирена кивнула, не отрывая глаз от работы.
— У меня дырка в носке, — и Феликс пристально осмотрел свою ногу.
Ирена вынула изо рта булавки.
— Немного позже я его починю. Если ты поедешь на вечеринку, ты увидишь там Флору Тревельян. Она сейчас у них.
— О?
— Твоя мать заставила миссис Лей пригласить ее. Мне рассказывали Мэбс и Таши. Я им шила платья. Ты собирался еще раз навестить ее в школе?
— Не-ет.
— Это что, был просто импульс?
— Да из этого ничего хорошего не вышло.
— Из рассказанного тобой я поняла, что она не слишком хорошо себя чувствовала.
— Ужасная простуда.
— Она мне писала. Кажется, эта простуда перешла в корь.
— Боже мой! Я ведь мог заразиться. У меня никогда не было кори! — в ужасе воскликнул Феликс.
— Дай носок.
Феликс наклонился и снял носок.
— Мои элегантные пальцы все время продырявливают носки. — Он передал его Ирене и снова откинулся на спинку, пристально осматривая свои ноги. „У меня очень белая кожа, — подумал он, — для мужчин с темными волосами“. Он выгнул подъем, восхищаясь проступившими голубыми венами. Солнечный свет, отражаясь от зеленой тафты платья, которое шила Ирена, падал на ножу, и его нога будто погружалась в воды Арктики.
