Лариса Шкатула - Пленница французского маркиза (Книга 1)
Потом, краснея и смущаясь, поведала о той приязни, которая появилась между нею и графом Разумовским, и его желанием непременно объясниться со своей невестой Дарьей Шарогородской.
- Я не могла позволить, чтобы Леонид.., чтобы граф так необдуманно испортил себе карьеру, а, может быть, и жизнь, и потому...
Соня запнулась, кажется, только теперь осознав, что она сделала.
- Ну, смелее!
Она посмотрела на мадам Григорьеву и невольно отшатнулась. Глаза женщины горели хищным огнем, а фигура напоминала изготовившегося к прыжку зверя.
- Поздно бояться, милая! - сказала та. - Я могла бы догадаться, на что ты решилась, но все-таки скажи мне об этом сама.
- Я подсунула ему мыло с "красной сыпью", - упавшим голосом проговорила Соня.
- Что-то такое я уже слышала, - качнула головой Аделаида Феликсовна, будто вспоминая. - Кто-то мне о таком случае рассказывал... Ну да, ещё во время правления Екатерины Первой. Это какая-то мазь?
- Да. "Красная сыпь" легко лечится. За один день.
- Замечательно!
Мадам Григорьева возбужденно потерла руки.
- Сам бог направил тебя ко мне, голубушка! Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь сделать. Чтобы Шарогородские сами отказались от своего будущего зятя, для чего им нужно вроде невзначай сообщить, что граф болен нехорошей болезнью...
Соню опять бросило в жар.
- В тихом омуте черти водятся, - сочувственно вздохнула Григорьева. Или, ещё говорят, не буди лихо - будет тихо... Ладно, ладно, не смущайся. Ежели кто и может тебя упрекнуть в том, что именно таким манером борешься за свою любовь, то только не я... За работу возьму с тебя десять рублей. Может, для тебя это и многовато, но получишь ты неизмеримо больше, а дело-то предстоит хлопотное...
- Я согласна, - непослушными губами вымолвила Соня. Как бы она ни корила себя за необдуманные и даже непорядочные действия, отступать теперь было все равно поздно.
- Сделаем так, - медленно проговорила Григорьева. - Пошлем к Шарогородской её хорошую знакомую - Полинку Вревскую, каковая была изгнана из фрейлин её величества по причине неумеренного потребления некоего крепкого напитка... С неё будет достаточно и целкового...Полинке могут не поверить. Разве что, в случае, когда никто другой не подтвердит её правоту... А после всех статистов придется вступить в игру самой мадам Григорьевой.
Соня удивленно посмотрела на Аделаиду Феликсовну. Оказывается, она сама себя так называет, и это вовсе не заглазное прозвище.
- Одним словом, твоей покорной слуге, Софья Николаевна, придется потрудиться, чтобы уговорить Дашу Шарогородскую, а ежели и не саму Дашу, то её маменьку, Екатерину Ивановну, навестить своего жениха в особняке князей Астаховых. Обычное дело, в доме у друга граф переживает случившуюся с ним неприятность.
- А, может, не надо этого делать..., - начала говорить Соня, откровенно впадая в панику.
Григорьева посмотрела на неё и снисходительно улыбнулась.
- Поздно, княжна, поздно, миленькая! Зачем же тогда человека безобразила? Теперь кто знает, простит ли граф такое надругательство над собой?
Сердце Сони тревожно забилось, и она совсем пала духом.
- Ты вот что, голубушка, - жестко сказала ей Григорьева, - взялась за гуж, не говори, что не дюж! Лучше пропасть, чем терпеть злую напасть. Коли я бы, так же, как и ты, посреди дела руки опускала, небось нынче у твоих ворот милостыню просила, а у меня вон и дом, и достаток какой-никакой... Деньги принесла или что в залог оставишь?
- Принесла, - отчего-то шепотом проговорила Софья, понимая, что теперь и вправду назад дороги нет.
Она протянула мадам Григорьевой ассигнацию, а та зачем-то полезла в буфет и вернула Соне два рубля. Княжна непонимающе уставилась на деньги.
- А это за баночку твоей - или дедовой - "красной сыпи". Сдается, и мне такое притирание может пригодиться... Ты ведь не откажешь тетушке Аделаиде?
- Не откажу, - чувство неуверенности и даже брезгливости от содеянного как бы отодвинулось куда-то; в голове у княжны даже мелькнула мысль, что её предприятие - всего лишь хитрость влюбленной женщины, которая, как справедливо заметила Аделаида Феликсовна, борется за свою любовь.
Почувствовала это и Григорьева. Одобрительно кивнула.
- Говоришь, мыло им начинила? Ну-ну!
Она помолчала и заговорила уже другим тоном.
- Желаете получить разъяснения за свои деньги или так, положитесь на мою опытность?
- Пожалуй, что выберу вашу опытность.
Соня с удивлением прислушивалась к себе. В ней появилась даже некая лихость. Словно она участвовала в баталии, но в отряде разведки. Как говорится, ходила во вражеский тыл.
- Вот и умница. Думаю, ты не пожалеешь, что мне доверилась... Ты, смотрю, чай и не пьешь вовсе, - она поднялась из-за стола и крикнула в сторону кухни. - Марфуша, кофе неси! По душе ты мне пришлась, девонька! Сдается, мы с тобой не последний раз видимся. Давай-ка я тебе на кофейной гуще погадаю - хоть кого спроси, в Петербурге я - лучшая гадальщица. Не возражаешь?
- Мне никогда прежде никто не гадал, - неуверенно проговорила Соня.
- Тогда выпей свою чашку и осторожно на блюдечко остаток откинь. Вот так. Немного погодя я посмотрю...
Соня вдруг заволновалась, словно мадам Григорьева собиралась не гадать, а кроить её судьбу. Между тем, Аделаида Феликсовна перевернула её чашку и некоторое время рассматривала остатки гущи на стенках и дне.
- Надо же, такую чашку я ещё не видела... Поразительно! Между прошлым и будущим ровная четкая полоса, словно в один прекрасный момент ты начнешь совершенно новую жизнь, ничуть не похожую на прежнюю. Совсем другую. Как странно, я вижу почтовую карету, долгую-долгую дорогу и человека, который изменит твою жизнь...
- Это Разумовский? - зачем-то спросила Соня, хотя и предвидела ответ гадальщицы.
- Не похож. Этот человек тоже молод, но как бы поуже в кости. И сущность его двойная.
- Как это?
Мадам Григорьева замешкалась.
- Не могу растолковать, а только он вылился... загадочным, как бы не тем, за кого он себя станет выдавать... Сама не пойму, что тебе говорю... Видать, род у вас астаховский такой особенный, что не всегда к линиям судьбы и слово подберешь... Сказала все, что смогла понять, а там сама увидишь, права или не права старая Аделаида.
- Какая же вы старая, - запротестовала Соня. - Вы - женщина в расцвете лет... Аделаида Феликсовна, позвольте вас поблагодарить вас за знатный чай-кофе, за гадание...А также передать от вас привет моей матушке, не правда ли? Да, возможно, она не будет у вас ничего спрашивать, но на всякий случай, я сказала, что хочу узнать у вас кое-что о женихах Петербурга. Мой брат в последнее время слишком рьяно взялся способствовать моему скорейшему замужеству.
- Конечно, дитя мое, - нарочито простодушно разулыбалась мадам Григорьева.
Кто бы сейчас мог заподозрить в ней женщину, разрабатывающую план компании не хуже самого высокого военного начальства? Так, глуповатая вдовушка, живущая на скудную пенсию умершего мужа.
А то, что ездят к ней знатные посетители, так тоже ничего странного. Возможно, она им на картах гадает или на кофейной гуще - себе лишнюю копейку зарабатывает. Кто ж достойную женщину в том упрекнет?
- Марфуша! - негромко позвала Григорьева.
Служанка тотчас явилась и склонилась в поклоне.
- Чего желаете?
- Скажи горничной княжны Астаховой, что её госпожа желает ехать, пусть насчет извозчика побеспокоится.
Следом за ней пришла и Агриппина. Помогла княжне одеться, заявив:
- Чего его искать, извозчика-то. Он сидит, нас ждет. Княгиня наказала, его не отпускать, а то, говорит, улочка здесь тихая, набегаешься, пока другого найдешь!
Раньше Агриппина первая настояла бы на том, чтобы сэкономить пятачок, который извозчик возьмет за ожидание. Теперь и она почувствовала, что дела семьи Астаховых пошли в гору. Она не задавалась вопросами, откуда это, но то, что от прислуги можно подобное скрыть, Соня даже и не думала.
Глава восьмая
Едва они вошли в дом, княгиня позвала Агриппину к себе, так что Соня вынуждена была одна идти в лабораторию, предварительно выписав на листок рецепт мази, которую ей предстояло изготовить. Вот только как объяснить Разумовскому, откуда она знает о его беде, и как смогла, не глядя на его болячки, использовать дедов рецепт?
Соня решила, что ежели постарается, сможет подменить лекарство, которое выписал графу семейный доктор Астаховых. В том, что лекарство Мартина Людвиговича болезни Разумовского не поможет, она отчего-то не сомневалась.
Теперь, когда о потайной комнате, открытой ею, знали не только все Астаховы, но даже и Агриппина, Соня не считала нужным скрываться. Она даже не затворяла двери в кладовую, так что к ней мог прийти всякий, кому бы она в эту минуту понадобилась.
Да и кто определит, что княжна делает? Кто станет допытываться или проверять, что за мазь она нынче изготавливает? Что бы княжна на вопрос любопытного не сказала, проверить её все равно никто не сможет.
