Мэри Уэсли - Разумная жизнь
Некоторые главы приехавших сюда английских семейств участвовали в войне. Многие семьи остались без отцов — они полегли на французском и итальянском фронтах, в Дарданеллах, в Месопотамии или на море. Но о войне почти не упоминали, все хотели забыть ее, надо было думать о подрастающем поколении. О чем говорили с горячностью и волнением, так это об отношении к шахтерам. Будет ли, может ли быть еще одна забастовка? Правда ли, что существует опасность всеобщей забастовки? Британские родители помнили забастовку железнодорожников в 1919 году. Один глава семейства с щетинистыми усами, обычно не участвовавший в разговорах типа „давайте забудем войну” и несмотря на свою хромоту являющийся хозяином фоксхаундов — английских гончих, — провел железнодорожный состав между Тонтоном и Майнхэдом во время той забастовки. Он готов был повторить свой подвиг и считал, что было бы неплохо смешать карты этим смутьянам. Некоторые полагали, что он хвастается, потому как, если вы знаете, сколь миролюбивы жители в Сомерсете, трудно представить их в роли „больши“, как он пытался их описать. Без сомнения, железнодорожники на линии, проходившей по Кванток-Хиллз, не относились к той же категории, что шахтеры Уэльса, Мидленда, Севера и Шотландии, как писала „Таймс“.
Слово „большевик“ летало от стола к столу и произносилось с презрением и оттенком страха: все знали, что случилось в России в 1917 году; бедный царь, его жена, его семья — все расстреляны.
— Они могли бы узнать гораздо больше, если бы не поленились познакомиться с теми, кто живет в маленьких пансионах и в квартирках, с бедными русскими беженцами. Их поездка за границу может оказаться поездной навсегда, — тихо говорил за ленчем в ресторане отеля „Марджолайн“ Бланко Виндеатт-Уайт другу Космо Лею, с которым он вместе проводил каникулы.
— А ты кого-нибудь из них знаешь? — спросил Космо вполголоса. — Я слышал, что они льют слезы по своим потерянным имениям и живут на драгоценности, прихваченные с собой.
— Один такой человек дает мне уроки музыки, вернее, одна из них, — тихо ответил Бланко. — Армянка, хотя из Баку, совершенно потрясающе играет в бридж. Я начал брать у нее уроки, когда в прошлом году приезжал сюда с теткой.
— Уроки бриджа и музыки?
— Ага. Обычно так — сперва пройдемся по гаммам, чтобы не терять форму, а потом садимся за бридж. И нам нужен четвертый. Пойдешь сегодня со мной?
— Да я не такой уж любитель карт, и мне неинтересно.
— Ну в триктрак?
— А она играет?
— Еще как!
— Ладно. Пойду, — с удовольствием кивнул Космо.
— Но сперва тебе придется выдержать роббер-другой. От бриджа я не отступлюсь, — тихо продолжал Бланко.
— Ладно, уговорил.
— А вы, мальчики, что сегодня собираетесь делать? — спросила миссис Лей. — Сегодня сыровато для тенниса, и день не тот, чтобы наблюдать за птицами, Космо. Как твое несчастное колено?
— Намного лучше, спасибо, ма. Проходит.
— А что же тогда вы будете делать? Надо дышать свежим воздухом.
— Мы как раз собирались пойти погулять, — сказал Космо.
— Посмотрите, чтобы ваша прогулка не закончилась в казино, — предупредила миссис Лей.
— Ой, ма, мы же еще такие маленькие…
— Но я вас знаю, вы оба кажетесь куда старше своих пятнадцати лет.
— А ты что будешь делать, ма?
— У меня сегодня примерка в маленьком ателье. Я хочу, чтобы платье сшили до приезда отца.
— Ты не хочешь, чтобы он знал?
— Что знал?
— Сколько ты тратишь на тряпки?
— Здесь шить гораздо выгоднее. Не говори глупостей, дорогой.
Бланко показалось, что миссис Лей несколько высокомерна.
— Я надеюсь, твое новое чудное платье будет с громадным декольте. Отцу понравится — он сможет еще раз рассказать свой анекдот.
— Он может рассказывать его и без нового платья, — отмахнулась миссис Лей с тоской.
— Отец всегда повторяет этот бородатый… — начал Космо.
— Космо, — предупредила миссис Лей, — перестань.
Космо засмеялся и, наклонившись, поцеловал мать в щеку.
— Вообще-то у меня урок музыки, миссис Лей, — сообщил уважительным тоном Бланко. — И если Космо хочет составить мне компанию, мы можем пойти вместе.
— Миссис как-ее-там — такое трудное имя — кажется вдохновила тебя. Твоя мать рассказывала мне, что ты „пренебрегаешь клавишами“. Эти школьные учителя становятся такими фривольными.
— Ну все вздохнули так свободно после пережитой войны. Мой учитель тоже из таких, но еще и трус. Он кричит, как будто его режут, когда я беру неправильную ноту, ну когда фальшивлю. Я хотел было бросить эту музыку, но мадам Тарасова не истеричка, и я думаю, что уж в каникулы как-нибудь выдержу эту учебу, надо же доставить удовольствие матушке.
— Твоя мать писала мне и особо подчеркивала, как важно музыкальное образование.
— Моя мать просто хочет задобрить моего кузена Чоуза. Но сама она не интересуется искусством.
— Не зови его так, Бланко. Это ужасно неприлично и смешит меня.
— Ну тогда этого Типа.
— И так тоже нельзя. Он заслуживает уважения, помни это, даже хотя вы никогда и не встречались. У него есть имя.
— И у меня тоже. Он его выбрал, а не я. У нас одинаковое имя, вот и все, — сказал Бланко. — Я хотел бы выкинуть или Виндеатт, или Уайт, но моя мать и слышать об этом не хочет. Ну ладно, неважно, уроки музыки — это сверх школьной программы, и она бы не шумела, если бы я бросил всю эту музыку, научившись азам.
— А миссис как-ее-там сможет тебе помочь?
— Наверное.
— А твой отец был музыкальным? — произнесла с запинкой миссис Лей, не уверенная, стоит ли упоминать имя отца Бланко, который похоронен, как она полагала, во Фландрии.
— Ни со стороны Виндеаттов, ни со стороны Уайтов, миссис Лей. Он был тут на ухо еще до того, как взлетел на воздух, насколько мне известно. Бум-бум.
— Честно говоря, Бланко, я… я… ты… — миссис Лей чувствовала — надо что-то сказать, — Виндеатт-Уайт — очень хорошее имя, и тебе не следует насмехаться…
— Простите, миссис Лей, я вовсе не собирался вас расстраивать, но мне кажется, ужасно несправедливо, что мой отец, единственный сын, погиб, а у кузена Чоуза еще шесть в запасе, — сказал подчеркнуто ровно Бланко.
— А я думал, все шесть так или иначе погибли. Будь справедливым, — сказал Космо, надеясь сдержать гнев Бланко и спасти мать от смущения. Его собственный отец был штабным офицером и пережил войну без всяких проблем, что отчасти являлось причиной той неловкости, которую миссис Лей испытывала при общении с вдовами и сиротами тех, кто погиб на передовой.
— Как ужасно, шесть. Шесть сыновей, — пробормотала она.
— Говорят, в доме кузена есть одна длинная ванная комната и в ней стоят в ряд шесть ванн. Я так слышал, — сказал Бланко, — но, конечно, сам не видел.
Миссис Лей взяла сумочку и книгу, которую хотела почитать.
— „Одтаа“, — сказала она, глядя на название. — Я еще не начала. Интересно, что за книга?
— А что бы мог сказать любезный Чоуз о моих кузенах, когда их убили одного за другим? — предположил Бланко.
Было что-то агрессивное в друге ее сына. И миссис Лей подумала, хорошо ли она поступила, пригласив его с ними на каникулы.
— Ну что ж, — сказала она, — ведите себя хорошо, встретимся за обедом. — Бланко встал и отодвинул ее кресло, а Космо прошел вперед и придержал дверь столовой. Все сидящие за ленчем наблюдали, как она вышла.
— Я чувствую, твоя мать видит нас насквозь, — сказал Бланко, когда они с Космо шли вниз по улице к мадам Тарасовой.
— Она видит то, что хочет видеть. Мой отец приедет завтра, и она перестанет нами интересоваться. Она проскучала со мной все эти недели, после того как я повредил колено…
— Его что, нельзя было вылечить дома?
— Конечно, можно. Отец думал, что мне стоит воспользоваться случаем, поучить французский, а матери захотелось по магазинам. Она их обожает. И пока мы здесь, она уже три раза съездила в Париж.
— Навестить твою сестру.
— Формально да, но на самом деле — из-за магазинов.
— А когда появится твоя сестра?
— На следующей неделе. Она уже слишком взрослая для семейного отдыха. Ей семнадцать.
— А она играет в бридж?
— Может, и играет уже. Не знаю. А тебе-то что?
— Деньги, — сказал Бланко. — Я же бедный родственник.
— А я не интересуюсь деньгами, — сказал Космо. — Я интересуюсь девочками.
— И как же ты собираешься иметь одно без другого?
— Ну, может, мое очарование… — ухмыльнулся Космо.
— Ха! — сказал Бланко. — Очарованием их не удержишь. Только деньгами. А что это за анекдот, который рассказывает твой отец? Ну этот, бородатый анекдот.
— Да это про даму, которая на большом приеме присела в поклоне перед королем Египта. А у нее было громадное декольте, такое, что ее груди вывалились. И король Египта сказал: „Мадам, нельзя же скрывать такую красоту“, и так далее, и тому подобное. И он щелкнул пальцами, чтобы вернуть их на место.
