Маурин Ли - Счастливый билет
После того как старшие дети ушли в школу и дома остались только Шон с Дугалом, что-то увлеченно рисовавшие, сидя за кухонным столом, она включила радио, чтобы послушать девятичасовой выпуск новостей. Ничего нового, Гитлер еще не сдался. Он по-прежнему скрывался в своем бункере где-то в Берлине, отказываясь признавать поражение, хотя оно и стало неизбежным.
Китти выключила радиоприемник и поднялась наверх, чтобы собрать белье для стирки и вытереть пыль. Она с нетерпением ждала того дня, когда можно будет снять эти ужасные светомаскировочные шторы. Тони обещал купить новые занавески в гостиную, и она уже принялась откладывать купоны на зеленую парчу, которую присмотрела в магазинчике на Стрэнд-роуд.
Женщина вздохнула. Странно, но когда у нее была целая куча малышей, она мечтала об отдыхе и покое, а теперь, когда ее желание исполнилось, ей, наоборот, захотелось иметь младенца, чтобы нянчить его, чтобы вновь почувствовать, как детская ручонка тянет ее за юбку. Шон и Дугал были самостоятельными, замкнутыми детьми; поглощенные друг другом, они тихонько играли целыми днями. Близнецы не доставляли никаких хлопот и не нуждались в матери.
Китти отнесла вниз белье, отобранное для стирки, и замочила его в ведре, а потом решила выпить чашечку чая перед тем, как приступать к выпечке. Наливая в чайник воду, женщина с неудовольствием вспомнила нелепый вопрос, который задала ей сегодня утром Лиззи, собираясь в школу:
— У нас вчера ничего не случилось, мам?
Она заверила дочку, что у них не произошло ничего из ряда вон выходящего, и потребовала, чтобы Лиззи объяснила, с чего это вдруг ей вздумалось спросить об этом, но та лишь пожала плечами и не добавила более ни слова.
Китти уже хотела предложить малышам выпить с ней чаю, когда в дверь постучали. Женщина вздрогнула. Почему-то она знала, что к ним пришли плохие, очень плохие новости.
— О нет! — запричитала она, чуть ли не бегом устремляясь по коридору к двери, чтобы открыть ее. — О нет, Господи, только не это!
Шон и Дугал подняли головы от стола, встревоженные ее криками, а потом тоже заплакали.
На улице стоял мальчишка-посыльный с телеграммой в руках. В ней сообщалось, что ее Рори погиб.
Кто-то говорил:
— У вас ведь есть еще десять очаровательных детей, Китти. Только представьте, что Рори был бы у вас единственным ребенком.
Но Китти все равно горевала о Рори ничуть не меньше матери, у которой был всего один сын. В конце концов, говорила она себе, если у вас отрежут палец, вы же не станете успокаивать себя, приговаривая: «Ничего страшного, у меня осталось еще девять».
В отличие от многих многодетных матерей, Китти никогда не путала своих детей, когда те вырастали и становились старше. Она помнила рождение Рори так отчетливо, словно это было вчера.
Он был одним из немногих, кто родился днем. Разумеется, при этом присутствовала Тереза Гарретт, и Рори появился на свет легко и быстро, поскольку был вторым ее ребенком. Да и пошел он раньше Кевина, хотя зубки у него прорезались позднее, что доставило Китти немало хлопот. Но, за исключением этих беспокойных месяцев, Рори всегда был солнечным ребенком, веселым и общительным.
Кстати, прорезывание зубов у него было не таким болезненным, как у Нелли. Та каждую ночь исходила криком, да таким громким, что однажды Том пригрозил выбросить ее в окошко. Рори же предпочитал терзать зубами кольцо своей соски-пустышки вместо материнской груди, и первым его словом стало «дум-дум», хотя он произнес его лишь в возрасте полутора лет.
Раньше всех начала разговаривать Лиззи, хотя Джимми не намного отстал от нее, и с тех пор как он заговорил, рот у него не закрывался. Пока что Пэдди оставался самым умным из мальчиков и теперь посещал школу для особо одаренных детей, каждое утро выходя из дома в белой рубашке, галстуке и ярком форменном пиджачке. Он выглядел просто очаровательно, хотя кепку прятал в кармане до тех пор, пока не садился в школьный автобус.
Какие у нее замечательные дети, все до единого.
«Ты рожаешь детей, — с горечью думала Китти, — проходишь через все круги ада, принося их в этот мир, оберегаешь их и заботишься о них. Ты защищаешь их от пьяного отца, принимая на себя предназначенные им удары. Ты согреваешь их зимой, вяжешь им варежки и шарфики, подкладываешь им в обувь стельки, вырезанные из линолеума, чтобы ногам было тепло и сухо, а потом идешь на улицу — подбирать обрезки и гнилые овощи после того, как закроется рынок, и выпрашиваешь у булочника черствый хлеб, чтобы накормить их.
Ты даже продаешь свое тело, чтобы утолить их голод.
Потом ты в первый раз ведешь их в школу, даже если для этого приходится тащить с собой трех или четырех малышей, промываешь их ссадины, бинтуешь порезы, вытираешь им носы и слезы.
О, как сильно ты любишь и лелеешь своих детей! Ты воспитываешь их, пока они не вырастают в прекрасных молодых людей, а потом дурацкий несчастный случай, минутная рассеянность или вторжение маньяка в Польшу или еще какую-нибудь страну, о которой ты даже никогда не слышала, отнимают у тебя твоего ненаглядного ребенка, твоего дорогого сыночка, несмотря на всю твою любовь и заботу».
Впервые в жизни Китти не нашла утешения в Церкви. Она хотела, чтобы ее Рори был с ней. Она хотела видеть его смеющимся, высоким и сильным. Она хотела прикасаться к нему и слышать его голос.
Монсеньор Келли заявил, что Китти должна радоваться, ведь Рори попал в рай, но она, вместо того чтобы обрадоваться, лишь рассердилась. Женщина никак не могла уразуметь, почему смерть ее сына была частью Божьего промысла.
Благодушие монсеньора Келли и его настойчивые уверения в том, что она должна радоваться, а не печалиться, настолько расстроили Китти, что она позволила себе проявить публичное неповиновение и заявила капитану военно-воздушных сил, который пришел повидать ее несколько дней спустя, что она хочет, чтобы ее сына похоронили в Саффолке, неподалеку от базы ВВС. Ей была невыносима мысль о том, что заупокойную мессу по Рори будет служить священник, не сострадающий ей, и что он будет читать молитвы, в которые не верит сам.
Без своих детей бедная Китти была ничем. Никто не знал об этом, но она частенько оплакивала своих так и не пришедших в этот мир малышей. Тех самых, которые родились мертвыми или которых убил в ее чреве Том. Всем им она давала имена и никогда не забывала о них. Питер и Брендан, которые уже могли бы стать подростками, Клэр и Кэтлин… Сердце Китти частенько обливалось кровью, когда она думала о своих нерожденных детях, как сейчас оно разрывалось от боли за ее высокого симпатичного Рори.
Единственным положительным моментом постигшего ее несчастья, хотя Китти, разумеется, и не отдавала себе в этом отчета, стало то, что после того, как у них дома побывало множество людей, выражавших свои соболезнования, проявлявших искреннее сочувствие, обещавших вспоминать Рори в своих молитвах или даже заказывавших по нему поминальные службы, она вновь начала выходить на улицу и общаться с соседями.
Смерть Рори оставила Лиззи равнодушной. Ее братья и сестры, ее мама и даже миссис Гарретт и Мэри Планкетт плакали, не скрывая слез. А Лиззи не уронила ни слезинки. Она не чувствовала печали и тоски, и это угнетало ее и беспокоило, когда она смотрела на свою плачущую семью, стоящую по вечерам на коленях перед фотографией Рори и читающую молитвы по четкам. Но сама Лиззи не испытывала ровным счетом ничего.
* * *Люди из военно-воздушных сил прислали билеты на поезд, и Китти с Джимми поехали в Саффолк на похороны. Рори должен был упокоиться на крошечном церковном погосте очень далеко от базы.
— Боюсь, это ближайшая католическая церковь, — пояснил отец Уоттс, первый священник не ирландского происхождения, которого встретила Китти. — Видите ли, миссис О’Брайен, в этой местности католицизм не получил большого распространения, в отличие от Ливерпуля.
Китти попросила позволения взглянуть на тело сына, но капитан объяснил безутешной женщине, что уже слишком поздно. Гроб запаян. Они заранее побеспокоились об этом, учитывая, в каком состоянии находилась голова О’Брайена.
Китти с горечью думала о том, что ей вообще-то следовало взять с собой Лиззи. В данных обстоятельствах дочь должна быть рядом с матерью. Но Лиззи под надуманным предлогом — дескать, в школе много задали — отказалась. Как будто что-то могло быть важнее похорон ее собственного брата. И еще Лиззи не выглядела расстроенной, в отличие от других детей. Вероятно, она израсходовала все свои эмоции в тот день, когда произошла эта ужасная история — с Томом, больницей и ржавым вертелом.
Китти и Джимми провезли на автомобиле по живописным, сказочно прекрасным дорогам Саффолка, где деревья смыкались над головой, образуя тенистые лиственные туннели. Они проезжали мимо домиков под соломенными крышами, на лужайках перед которыми и вдоль извилистых дорожек, ведущих к величественным особнякам, цвели ярко-желтые нарциссы, мимо зеленых холмов, на которых паслись овцы и коровы…
