Маурин Ли - Счастливый билет
Лиззи хотелось сказать «никогда», но это могло оттолкнуть Хэнка, а ей очень нравилось иметь постоянного кавалера. Не могла же она заявить ему, что приличные девушки-католички не спят с парнями до замужества, даже если им хочется этого, а она даже не была уверена, действительно ли ей этого хочется.
— Ты ведь ни разу не доходила с Хэнком до конца, а, Лиз? — поинтересовалась Мэри на обратном пути, когда они ехали домой на трамвае.
— Что ты, конечно же нет! — откликнулась изумленная таким вопросом Лиззи. — Только не с ним. И вообще ни с кем.
— Я тоже, — сообщила Мэри. — Я все еще девственница. Правда, сегодня вечером Клиффорд вел себя так, что мне едва удалось от него отбиться. Так что мне придется либо сдаться, либо отказаться от Клиффорда.
— В таком случае бросай его, — посоветовала Лиззи.
* * *То, что было у нее с отцом, не могло происходить на самом деле. Это был всего лишь страшный сон, ночной кошмар. То, что он проделывал с ней, то, что ей снилось, будто он с ней проделывает… Этого не могло быть, ведь внизу, в гостиной, спала мама. И тот день в Северном парке, когда она продрогла до костей, промокла насквозь и чувствовала себя такой несчастной… И миссис Гарретт вела себя просто ужасно… Кстати, теперь миссис Гарретт всячески носилась с Лиззи, специально приходила к ним домой, чтобы повидаться с ней, брала ее за руку и ласково спрашивала, как она поживает.
Нет, она все выдумала. Ничего этого не было. Лиззи не смогла бы жить с осознанием того, что все это случилось с ней на самом деле. Лежа на кровати и держа в руке старый ржавый вертел, она проткнула им себя… Боль, врач, больница…
Лиззи О’Брайен, едущая в трамвае, такая очаровательная, восхитительная в своем оранжевом платье и пальто из верблюжьей шерсти, никогда не смогла бы причинить себе страдания.
Джоан!.. Их отец и скрипящая кровать… Нож для резки хлеба, всегда острый, словно бритва. «Оставь ее в покое!» Пронзительный крик. И темнота.
На этом ночной кошмар обрывался.
«Ничего этого не было и быть не могло», — сказала себе Лиззи. Это всего лишь дурной сон, который возвращается к ней во мраке ночи, отчего она дрожит всем телом и стонет, даже когда просыпается.
Этого никогда не было!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В то время как за Лиззи ухаживал ее американский кавалер, еще один военнослужащий США уговаривал свой хромающий, спотыкающийся одноместный «мустанг» сесть на взлетную полосу военно-воздушной базы в Саффолке. Он долетел до самого Берлина, пытаясь разбомбить этих проклятых «дойчей», которые никак не желали сдаваться. Господи, им вроде бы уже давно пора было понять, что у них не осталось ни единого шанса, ведь на них со всех сторон наступали русские, американцы, англичане и французы, и кольцо окружения смыкалось все теснее.
Летчик сбросил свои бомбы на железнодорожный узел. Грузовики с боеприпасами взрывались, как гигантские шутихи на Рождество, но и в него попали с земли. Он спустился слишком низко, чтобы удостовериться в том, что бомбы попали точно в цель.
Эти досужие разговоры о возвращении на одном крыле и молитве! Мотор чихал и кашлял всю дорогу, но все-таки он долетел и теперь оказался прямо над базой. И надо же было этим проклятым шасси отказать в самый неподходящий момент! Выходит, они все-таки достали его. Но ничего, он посадит самолет на «живот». Для этого потребуется все его мастерство, но ведь он уже проделывал это раньше.
Летчик нежно повернул ручку от себя, пытаясь передать самолету весь свой ужас и желание жить. Не взорвись. Не разбейся. Потихоньку, полегоньку, и мы с тобой сделаем это.
Самолет коснулся земли с визгом, похожим на одновременный вопль тысячи сумасшедших.
Господи Иисусе! Машину бросало из стороны в сторону, и летчик отчаянно дергал ручку управления то вправо, то влево, пытаясь выровнять курс. Когда самолет уже приближался к концу взлетной полосы, одно крыло развалило деревянную постройку, в которой иногда собирались механики, чтобы выпить чаю и не тащиться для этого в столовую.
Однако именно столкновение, похоже, помогло самолету выровняться. Пилот вздохнул с облегчением и заметил, что к нему мчится карета «скорой помощи». Теперь доклад, чашка кофе, потом постель, и до завтрашнего вечера можно забыть о самолетах. Собственно говоря, когда он выпрыгивал из кокпита[17], к нему уже вернулось прежнее оптимистическое настроение.
* * *В трамвае Лиззи поинтересовалась у Мэри:
— Хочешь поехать в Саутпорт в понедельник светлой седмицы[18], через неделю? Хэнк меня приглашает.
— Не хочу быть третьей лишней.
— Он берет с собой кучу приятелей, — сообщила подруге Лиззи. — Просто у меня день рождения, и мы собираемся его отпраздновать.
— Клянусь богом, Лиззи, я бы с удовольствием, но в понедельник киоск будет открыт, и мне придется выйти на работу.
— Да ладно, все нормально, — отозвалась Лиззи, которой было абсолютно все равно, поедет с ней Мэри или нет.
В Саффолке, где молодой пилот подбитого бомбардировщика наслаждался кофе и обменивался впечатлениями с коллегами, которым посчастливилось пережить ночной вылет, еще один молодой человек в комбинезоне выбирался из-под развалин будки, в которую врезался самолет.
Потом он изо всех сил побежал к командному пункту, но время от времени ноги у него заплетались и он падал, плача, как ребенок.
Вскоре он уже что-то неразборчиво лепетал, стоя навытяжку перед сержантом, который безуспешно пытался понять что-либо из его бессвязного доклада.
— А ну, возьми себя в руки, парень! — потеряв терпение, грубо гаркнул сержант. Он был шотландцем, кадровым военным и старым служакой, считавшим всех призывников военного времени жалкими трусами. Если бы они не были трусами, не было бы необходимости призывать их: они пошли бы служить добровольцами. — Говори яснее, Роджерс. О чем, черт тебя подери, ты толкуешь?
Роджерс вновь забормотал что-то непонятное, и сержанту пришлось сделать над собой усилие, чтобы не дать ему в ухо. Но потом ему показалось, что он расслышал чье-то имя.
— О’Брайен, ты сказал? Так что там с О’Брайеном?
— Мы сидели в будке, сержант, пили чай, когда услыхали, как садится этот самолет. У него были проблемы, большие проблемы, мы сразу это поняли, и Рори, я имею в виду О’Брайена, встал и выглянул в окно. Ну, чтобы посмотреть, не можем ли мы чем-нибудь помочь. Крыло самолета врезалось прямо в нас и начисто снесло О’Брайену голову, сержант.
Что-то было не так.
Придя домой, Лиззи сразу же поняла — стряслось какое-то несчастье. Но дома все было по-прежнему. Ровным счетом ничего не изменилось. Повсюду царила тишина, но это была наэлектризованная, напряженная тишина, словно где-то вдалеке невнятно бубнили голоса, стремясь прорваться сюда с неприятным известием. Волосы на затылке у Лиззи встали дыбом, по коже побежали мурашки.
Она осторожно поднялась наверх. Ее мама, Джоан и Нелли уже давно спали, в соседней комнате мирно посапывали мальчишки. Лиззи пересчитала их. Тони, Крис, Джимми, Пэдди, Шон и Дугал. По трое на двуспальных кроватях. Все живые, целые и невредимые.
Тем не менее давящее ощущение несчастья не исчезало.
Вновь сойдя вниз, Лиззи поставила чайник на огонь, чтобы приготовить себе чашку чая. Теперь в кухне у матери появилась настоящая газовая плита.
Лиззи устало опустилась в одно из новых кресел. Огонь в очаге почти погас, хотя угли все еще давали достаточно тепла. Она частенько сиживала здесь в одиночестве, когда возвращалась из города домой и думала о Хэнке и о том, каково это будет — жить в Техасе. А потом Лиззи воображала, что у нее куча денег и она может покупать себе платья, туфли и сумочки в настоящих магазинах, а не на Пэддиз-маркет. Иногда она даже придумывала фасоны этих платьев, но сегодня никак не могла сосредоточиться. Плохое предчувствие не оставляло ее, как бы старательно Лиззи ни гнала его от себя, и девушка решила побыстрее выпить чаю и лечь спать, рассудив, что утро вечера мудренее.
Война должна была вот-вот закончиться — через неделю, месяц или два… У каждого на этот счет было свое мнение.
Каждый день Китти О’Брайен жадно слушала радио. Она тревожилась за Кевина, служившего на авианосце в каком-то далеком океане. С Рори все было в порядке, он оставался в Англии, в полной безопасности. После войны оба ее мальчика смогут найти себе хорошую работу. Теперь у них была настоящая профессия. Когда Рори был дома в последний раз, он сказал:
— Если хочешь, мы можем переехать из Бутля, мам. Купим домик где-нибудь в деревне — в Формби или Ормскирке, например.
Но Китти не была уверена в том, что захочет когда-либо покинуть Чосер-стрит.
После того как старшие дети ушли в школу и дома остались только Шон с Дугалом, что-то увлеченно рисовавшие, сидя за кухонным столом, она включила радио, чтобы послушать девятичасовой выпуск новостей. Ничего нового, Гитлер еще не сдался. Он по-прежнему скрывался в своем бункере где-то в Берлине, отказываясь признавать поражение, хотя оно и стало неизбежным.
