Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
Я погладила его волосы. Он быстро поцеловал меня в щеку, потом коснулся губами моей руки и, поклонившись совсем по-взрослому, вышел. Принц проводил внука взглядом, потом медленно опустился в кресло напротив меня.
За распахнутым окном шумел свежий майский дождь. Весна пробудила к жизни умытое теплой водой племя трав. Начался карнавал цветов: даже отсюда, из замка, были видны корзинки мать-и-мачехи, золотыми монетами раскиданные по обрывам, берегам и осыпям, и пучки сиреневых цветочков на верхушках волчьего лыка. Цветущая серая ольха сыпала пыльцой. Лес стоял в разливах шоколадно-пунцовых тонов с темными островками хвойников.
Мы с отцом некоторое время молча смотрели друг на друга. Я знала, что за разговор нам предстоит, и уже готовилась дать объяснения. Принц заговорил первый.
— Что ж, дорогая моя, — сказал он, — мне кажется, я все понимаю.
— То, почему я здесь, а не там?
— Да.
Как выяснилось, после того, как они с Жаном обнаружили, что я в Белых Липах больше не живу, отцу пришло в голову заехать в Гран-Шэн и получить какие-то объяснения у Констанс, которую он знал как мою хорошую подругу. Она рассказала ему все, начиная еще с дуэли во время бала.
— Сюзанна, я никак не мог такого ожидать.
Слова отца показались мне не совсем ясными. Он осуждает меня? Сожалеет о случившемся? Да и на Констанс я слегка досадовала: она ведь дала мне слово ни о чем не говорить. Уж лучше бы я объяснила все сама.
— Ожидать чего?
— Того, что этот сопляк осмелится поднять руку на мою дочь.
Я, честно говоря, не сразу поняла, кого он имеет в виду. Голос отца звучал раздраженно, даже разгневанно, и, конечно же, говорил он о герцоге.
— Констанс сказала вам и это?
— Мадам де Лораге утверждала, что вы пришли к ней почти нагая, с изуродованным лицом. Это правда?
— Возможно, она слегка преувеличила. Но в основном все так и было.
Подняв глаза на отца, я добавила:
— Все это уже в прошлом. Меня задело даже не то, что он меня избил и выгнал, а то, что он не давал мне видеть детей. Отец, я ведь полгода не имела к ним доступа.
— Это насилие, которое ничем нельзя оправдать. Я не намерен мириться с создавшимся положением.
Я заметила, что его совершенно не интересует, была ли я в чем-то виновата, заслужила ли такое обращение со стороны Александра, — для отца это все было неважно. Он видел только то, что его дочь, одну из де ла Тремуйлей, кто-то ударил, — его дочь, которую не смеет бить никто, даже король.
— Что же вы хотите делать? — спросила я нерешительно.
— Сюзанна, мы на следующей неделе отправимся туда, и этот человек поймет, что вы не столь беззащитны, как он полагает.
— Вы хотите заставить меня вернуться к нему? — вскричала я, даже приподнимаясь в кресле.
— Нет.
Сжав руку в кулак, он разъяренно произнес:
— Не могу утверждать, что мне удастся забрать у него Филиппа, но внучек он мне отдаст — рано или поздно, это только вопрос времени. Я добьюсь специального эдикта короля, если будет нужно. А уж этому он не сможет противиться.
— Вы думаете? У него тоже есть вес в роялистских кругах.
— Он слишком военный, Сюзанна, а я в некотором роде дипломат. Каким бы влиянием этот человек ни обладал, ему никогда не встретиться с королем, а я, быть может, увижу Людовика XVIII уже в августе.
Поглядев на меня, он уже мягче спросил:
— Ну, разве я когда-нибудь давал пустые обещания? Я выполню все, что сказал. Девочки вернутся к вам. А развод… я сам теперь желаю развода.
Я слушала его, чувствуя, как воскресает во мне надежда. То, что Александр разрешил мне видеться с детьми, — этого все-таки было мало. Я нуждалась в большем. Я хотела, чтобы дети всегда были со мной. Теперь я думала, что это не так уж невозможно. Когда-то отец пообещал мне, что добьется для Жана имени де ла Тремуйля, и добился.
— Да, но Филипп, — пробормотала я неуверенно. — Он ведь такой маленький.
— Филиппа я вам не обещаю, дорогая. Пожалуй, будь у меня сын, я бы никому его не отдал. А Филипп — единственный наследник дю Шатлэ. К сожалению, надо что-то оставить и этому роду. Хотя, признаю, я не уверен, что человек, поднимающий руку на аристократку, может дать своему сыну достойное воспитание.
Я сдавленным голосом спросила:
— А что мы будем делать потом? Добиваться развода?
— Если вы оба будете этого добиваться, вас разведут.
Придвинув свое кресло к моему, чуть наклонившись вперед, отец сразу взял деловой тон и поведал о своих планах на будущее. Они состояли из бесконечных поездок, в которые он непременно включал и Жана. Но самым невероятным оказалось то, что за услуги, оказанные трону, мой отец был награжден небольшим поместьем в графстве Йоркшир — это был подарок короля Англии. Стало быть, мы теперь имели постоянный источник дохода — наш, принадлежащий только нам. Отныне через банк в Руане мы каждый год будем получать переведенные из Англии девяносто тысяч ливров.
— Значит… значит, Жан теперь не беден? — переспросила я, не веря своим ушам. — Значит, он владеет не только Сент-Элуа?
— Сент-Элуа всегда на первом месте, — поправил меня принц. — Тем более когда у нас есть деньги для его восстановления. Но, конечно же, он теперь будет служить в армии не за жалованье. Это уже не будет иметь для него значения. Я переписал поместье на его имя.
После недолгой паузы принц добавил:
— Вы теперь тоже стали состоятельной женщиной. Ведь деньгами Жана до тех пор, пока ему не исполнится двадцать один год, распоряжаетесь вы.
— Я распоряжусь ими только ему на пользу, — прошептала я с улыбкой. — Я попытаюсь отстроить Сент-Элуа. Я думаю, еще лет шесть-семь — и он станет почти таким, как прежде.
Он осторожно сжал мою руку.
— Знаете, Сюзанна, вы только теперь становитесь настоящей.
— Как это?
— Настоящей дамой из нашего рода — решительной, сильной, гордой. Раньше, честно говоря, я не так был в этом уверен.
Ничуть не обиженная, я рассмеялась:
— Что поделаешь, даже я взрослею, отец.
Я ощутила, как воскресло между нами трепетное чувство родства — как тогда, когда шесть лет назад мы расставались в замке Шато-Гонтье. В нашу прошлую встречу такого чувства не было. А вот теперь мы были объединены — общим будущим, общими интересами, общими взглядами. А Жан? Любовь к нему объединяла нас сильнее всего.
Чуть хмурясь, отец вдруг спросил:
— Что же все-таки случилось с вами в Париже, Сюзанна?
Я вздрогнула, мгновенно уяснив, что он имеет в виду. Вопрос можно было истолковать так: что за любовник у вас там был — любовник настолько исключительный, что вы из-за него подвергли риску свой брак?
— Эти россказни, касающиеся Клавьера, я уже слышал. Я знаю, что это неправда. Но правды, кроме вас, не знает никто.
— Да, не знает, но…
Назвать имя Талейрана казалось мне немыслимым. К тому же разве само имя что-то значило? Я в замешательстве пробормотала:
— Отец, это был дворянин, весьма, впрочем, незначительный, и я не считала его достойным большого внимания. Можно сказать, все случившееся — сущее недоразумение. Не спрашивайте меня больше об этом.
— Я больше ничего не спрошу, потому что уверен, что вы не способны совершить ничего недостойного вас.
Я медленно встала, обошла кресло отца и вдруг сделала то, что не делала никогда в жизни, — наклонившись, ласково обняла, обвив его шею руками, коснувшись губами его щеки. Мне впервые пришло в голову, что уже не он, а я в какой-то мере должна беречь его. Он ведь уже стар. А я приношу ему сплошные хлопоты. Я прошептала, каждой клеточкой тела ощущая, как мне радостно видеть его:
— Спасибо.
Он коснулся рукой моего локтя.
— За что вы меня благодарите, Сюзанна?
Я с улыбкой произнесла:
— За то, что вы вернулись. Когда я увидела вас, я поняла, что собираются мои сторонники, мои верные рыцари — вы и Жанно.
Он ласково потрепал меня по щеке:
— Не спешите благодарить. Подождите, пока я выполню свои обещания и девочки окажутся здесь.
— Есть вещи, за которые можно благодарить уже сейчас.
Помолчав, я шепнула:
— Жан, например, — он стал настоящим мужчиной. Это ваша заслуга, я знаю. Мне бы это никогда не удалось, я слишком люблю его… люблю по-женски.
— А разве я не говорил, что вы будете гордиться, когда увидите его после разлуки?
— Я очень горжусь. А еще я очень люблю вас.
Он отстранил меня, потянув за руку, усадил на локотник кресла, внимательно посмотрел в глаза.
— А я, Сюзанна, впервые до конца понял, какая удача пришла ко мне тогда, когда у меня родилась дочь.
3
Через два дня, развернув газету и невнимательно ее просматривая, я наткнулась на сообщение в конце страницы, и, прочитав его, выронила листок из рук.
