Маурин Ли - Счастливый билет
Впервые на лице Кевина отразилась неуверенность.
— Боюсь, об этом мне ничего не известно, — сказал он. — Для меня это стало настоящим потрясением.
— Ваша сестра Лиза получила приглашение принять участие в передаче, но отказалась прийти. Что вы думаете об этом?
— Подозреваю, что она в шоке. Как бы вы чувствовали себя на ее месте, если бы что-либо подобное из вашего прошлого всплыло через сорок с лишним лет? — гневно обратился к корреспонденту Кевин.
Газетчики раскопали даже статью в «Ливерпуль эхо», в которой сообщалось, что Китти была признана невиновной в преднамеренном убийстве. Корреспондент закончил интервью словами:
— В настоящее время мисс Анжелис ведет утомительный и скандальный бракоразводный процесс со своим мужем, сэром Энтони Молино, парламентарием от Броксли. Сегодня сэр Энтони заявил, что последние разоблачения порядком расстроили его: «Каковы бы ни были мои чувства к жене, полагаю, на этот раз “Метеор” зашел слишком далеко».
— Проклятый лицемер! — вспылила Джекки. — Что мы будем делать?
— Понятия не имею, — ответила Лиза.
— Милая моя, возьми себя в руки. Перестань вести себя, как зомби. Мы должны бороться.
— А что бы ты сделала на моем месте?
Джекки задумалась.
— Не знаю, — призналась она наконец.
Обе грустно улыбнулись.
— Который час? — спросила Лиза.
— Это были десятичасовые новости, милая.
— Мама называла меня «родная», — сказала Лиза. — Бедная мама. — Она зажгла новую сигарету от окурка предыдущей. Джекки сделала вылазку и купила целый блок. В бутылке почти не осталось виски.
— Лиза, — мягко заговорила Джекки, — я слышала, как ты сказала своему адвокату, что то, о чем написано в газете, — правда. Ты не хочешь поговорить об этом?
И тогда Лиза рассказала ей все. Закончив свою печальную повесть, она добавила:
— Знаешь, я почти рада, что все открылось. Как верно заметила Джоан, эта история пожирала меня изнутри всю мою жизнь. Меня никогда не покидало состояние внутренней тревоги, и я не могла понять, в чем ее причина. Но теперь я знаю: это было чувство вины, стремление покаяться и искупить свои грехи.
— Хочешь, я и сегодня просмотрю почту? — спросила Джекки, входя в гостиную со стопкой писем в руках.
Вчера это были главным образом просьбы об интервью, несколько анонимных посланий, читать которые, по словам Джекки, Лизе было совсем не обязательно, и короткие записки со словами поддержки от друзей.
— Пожалуйста, — сказала Лиза. После двух бессонных ночей она по-прежнему чувствовала, что пока не в состоянии справиться с ситуацией.
— Так, еще несколько просьб дать интервью — ага, тебе даже предлагают пятизначную сумму за согласие. А вот это тебе лучше прочесть самой. — Джекки протянула ей письмо, отпечатанное на плотной белой бумаге.
Алан Пил больше не желал представлять ее интересы. «…B свете обстоятельств, вскрывшихся за последние два дня, полагаю, что я — не тот, кто вам нужен, чтобы действовать в ваших интересах в бракоразводном процессе, начатом вами против вашего супруга».
— Дерьмо! — выругалась Лиза.
— Вот и хорошо, — сказала Джекки.
— Что же тут хорошего?
— То, что ты ругаешься. Это значит, что ты понемногу становишься такой, какой была прежде.
— Я никогда не стану такой, как прежде.
— Станешь, — уверенно заявила Джекки. — Эй, а вот это уже интересно. Мило Ханна приглашает тебя на свое ток-шоу.
— Никогда! — отрезала Лиза.
Мило Ханна стал национальным героем, превратившись в непременный атрибут общественной жизни. Этот плут-ирландец вел по средам ток-шоу, выходившее на телевидении в прайм-тайм, и его аудитория исчислялась миллионами зрителей.
— Я и думать не хочу о том, чтобы выступить по телевидению. Я ненавижу программы, в которых гнусные ведущие (а Мило Ханна — один из худших) выворачивают людей наизнанку, после чего аудитория начинает обливаться жалостливыми слезами. Меня тошнит при виде этих фальшивых эмоций.
— Тебе определенно стало лучше, — твердо сказала Джекки. — Если дело только в этом, то тебе уже пора изложить свою версию происшедшего. Если бы твой вшивый адвокат не запретил тебе общаться с прессой, то твой ничуть не менее паршивый муж, может, и не зашел бы так далеко.
Лиза закурила очередную сигарету.
— Честно тебе скажу, Джекки, я даже не знаю, с чего начать. Я и хотела бы дать сдачи, но как прикажешь бороться с правдой? Даже если я во всеуслышание заявлю, что Тони ест новорожденных младенцев на обед, что из этого? Все равно уже ничего не изменишь.
— Ты могла бы объяснить, почему это сделала, — возразила Джекки. — Почему убила его.
— Господи, Джекки, я никогда — слышишь, никогда — не соглашусь на такое. Я чувствую себя испачканной от одной мысли об этом. Нет, лучше всего отсидеться где-нибудь, пока страсти не утихнут. А когда крысы разбегутся по своим делам, я уеду отсюда.
— Ты же знаешь, что так просто скандал не утихнет. Они найдут тебя где угодно. Я думаю, ты должна выйти на бой. — Джекки тем временем вскрыла очередное письмо в небольшом квадратном конверте и вынула оттуда листок дешевой линованой бумаги. — И вот это тебе тоже лучше прочесть самой.
Почерк был неразборчивый, как будто писал ребенок. Буквы наезжали одна на другую.
«…Господи, Лиззи, что я наделала? Прости меня, потому что я себя никогда не прощу. Этот человек был таким обходительным, и он задавал так много вопросов. Я все время думаю о маме и о том, что она возненавидела бы меня. Прости меня за все. Джоан».
— Бедная Джоан, — сказала Лиза. — Пожалуй, ей сейчас хуже, чем мне.
Джекки кивнула.
— Пожалуй.
— Нелли и мальчишки очень злы на нее. Наверное, мне стоит съездить к ней.
— Не сейчас, Лиза, подожди, пока буря не утихнет. Сейчас вы обе слишком взволнованы.
— Наверное, ты права. — Лиза улыбнулась. — В последнее время ты все время оказываешься права. А ведь когда-то я думала, что только я поступаю правильно, а ты постоянно делаешь глупости.
— Верно, — захихикала Джекки. — Прости, мне не следовало смеяться.
— Еще чего! Мне становится лучше. В конце концов, не зря же говорят: смейся, и весь мир засмеется вместе с тобой…
— Заплачь, и будешь плакать в одиночестве, — подхватила Джекки. — Или как насчет этого: смех — лучшее лекарство, — хотя все зависит от того, что именно у тебя болит. Наверное, когда случается приступ аппендицита, и смех не поможет.
— Пропади оно все пропадом, Джекки! — вдруг воскликнула Лиза. — А давай надеремся, как раньше? Где там эта бутылка виски?
— Это я надиралась, а не ты. В любом случае, бутылка почти пуста, — с сожалением протянула Джекки. — Но я могу купить еще одну — и к чертям мою диету.
— Там, под раковиной, стоит еще полдюжины. Басби присылает мне их ящиками. Лучший американский бурбон.
После обеда Лизе позвонил Мило. К тому времени Джекки уже не могла подойти к телефону, и Лиза заплетающимся языком проговорила:
— Алло?
— Я бы хотел, чтобы на следующей неделе вы пришли на мое шоу, — принялся уговаривать он ее.
— Ни за что, — отрезала Лиза.
К своему удивлению, она не могла не отметить, как он любезен, и даже испытала неловкость оттого, что отказывает такому славному человеку.
— Вы знаете, что я родился в той же деревне, что и ваша мама? — продолжал Мило. — Моя мать прекрасно ее помнит.
По ее словам, Китти была симпатичной маленькой ирландочкой, светловолосой и голубоглазой, с кожей мягкой и шелковистой, как клевер.
Он выполнил домашнее задание и разузнал, где родилась ее мама. Хотя, может, это Кевин сказал ему. Лиза поняла, что улыбается, и сердито заявила:
— Я хорошо знаю таких субчиков, как вы. Сладкоголосый ангелочек, который родился, целуя Камень Красноречия[116]. Уверена, что вы и мертвого уболтаете.
— Только если он будет настолько глуп, что согласится меня слушать, — рассмеялся Мило Ханна. — Если вы придете ко мне на шоу, я не стану задавать вам вопросы, на которые вы не захотите отвечать. Мы поговорим о вашей карьере в кино, о ваших любимых спектаклях, о людях, с которыми вы познакомились в Голливуде. Мы даже заранее составим список тем для обсуждения.
Лиза живо представила себе его личико проказливого эльфа и то, как он сейчас наверняка хитро улыбается в трубку.
— Вы мне не очень нравитесь, — икнув, ответила она. — Откровенно говоря, я даже не смотрю ваше шоу.
— Ах, Лиза, сегодня вечером я засну в слезах. Вы — самая жестокая женщина из всех, кого я знаю.
— Ничего, переживете.
— Как вы можете так говорить? Вы поразили меня в самое сердце, — печально заявил Мило. — Впрочем, теперь я понимаю, что ждал от вас слишком многого. И впрямь, нужно иметь мужество, чтобы предстать перед аудиторией в несколько миллионов телезрителей, да еще в столь расстроенных чувствах.
