Мэри Уэсли - Опыт воображения
— Не смог приехать, — сказал Морис и принялся за пиво. Потом попросил: — Расскажите мне о вдове.
— Вы работаете на газету „Сан“? — спросила женщина.
— Нет, я не журналист. Я был другом Жиля Пайпера. Расскажите мне о Джулии.
Женщина положила свои морщинистые руки на стойку бара.
— Джулия уехала отсюда до того, как я приехала, и, судя по тому, что я слышала, ей лучше было бы никогда сюда и не возвращаться.
— Вот как! — воскликнул Морис и с надеждой на удачу спросил: — А почему?
— Вот вы у нее сами это и спросите, коли вы были другом Жиля. Адрес-то ее у вас есть?
— Да, — сказал Морис и снова закинул крючок. — Похоже на то, что Жиль вам не нравился?
— Я этого не говорила, не так ли? Некоторым, я не скажу, что и мне, он казался изворотливым. Он — ваш друг — был человеком дела. Он долго не возился, а сразу — раз! — и в трусики. О мертвых плохо не говорят, вот и я не буду. Это была ужасная катастрофа!
— Да, я слышал, — сказал Морис. — Миссис Мей очень тяжело ее переживает. Хотите, я угощу вас?
— Спасибо, — поблагодарила она. — Я выпью кружечку шенди.
— Какой она была матерью?
— Джулия или ее мать?
— Ее мать. На меня она не произвела особого впечатления. У вас есть дети?
— Пока нет. — Женщина ехидно взглянула на Мориса, однако с его стороны никаких комментариев по поводу того, что она оставила для себя производство потомства на слишком поздний срок, не последовало, тогда она сказала: — Клода Мей вышла замуж почти подростком и родила Джулию, когда ей было восемнадцать.
Ухмыльнувшись, Морис спросил:
— Что еще можно о ней сказать?
— Вы же ее видели. Не слишком богата, но зато ведет себя — и считает, что так и выглядит, — как аристократка. Таким же был и Жиль. Кстати, его отец действительно был аристократом, но вы, конечно, знаете о этом. Денег ни гроша, а послушать их, так можно подумать, что малыш Кристи готовится поступать в Итон. А кто, интересно, будет платить? Смешная это была пара! — Женщина улыбнулась. — Дело в том, — сказала она, — что Джулия им не подходила.
— Да что вы! — воскликнул Морис. Он страстно желал, чтобы она продолжала говорить о Джулии.
— Она развелась с вашим другом, так? Я никогда ее не видела, пока здесь был ее ребенок. Он жил со своим папочкой и Клодой Мей. Но она приехала на похороны. — Женщина подняла голову и посмотрела мимо Мориса на дорогу, по которой он ранее шел к кладбищу. — В деревне говорят, что после того, как она вышла замуж за Жиля, она не жила в доме своей матери, даже до развода, а если привозила сюда Кристи, то сама останавливалась на здешней ферме, где постояльцам предлагаются ночлег и завтрак.
— Смешно.
— Не скажите! Перед тем как выйти замуж, она не была в своем доме несколько лет. Жиль и Клода бывали у нас в пабе. Я бы даже сказала, что они были завсегдатаями. Однажды вечером Клода упала тут в баре со стула. — Женщина засмеялась. — Она сломала ногу. Грешно, конечно, смеяться над чужим несчастьем, но тогда это действительно выглядело очень смешно.
— Да, всегда смешно, когда падают другие, — сказал Морис Бенсон.
Женщина смущенно улыбнулась и продолжала:
— Они тогда попросили Джулию приехать, чтобы поухаживать за матерью и помочь Жилю управляться в саду. Они, конечно, могли бы и нанять кого-нибудь из деревни, но Клода Мей не из тех, кто платит за услуги там, где может получить их бесплатно.
— Вот тогда Жиль и познакомился с ней? — спросил Морис.
— Точно. Она ухаживала за матерью, вела хозяйство и работала в саду с Жилем. В общем, как говорят, на ее плечах лежало почти все. Я тоже люблю цветы, но не люблю пачкать руки в земле. А она это делала. — Взгляд женщины снова скользнул мимо Мориса. — Бедная девочка! — вздохнула она. — Еще пива?
— Спасибо, достаточно, — сказал Морис. — Миссис Мей говорила, что будто бы она с Жилем…
— Нет-нет! — сказала женщина. — Она только смотрела, как работала Джулия. Да я бы сказала, что и Жиль только смотрел. В деревне считают, что именно Джулия проделала всю основную работу. Люди говорят, что она может заставить расти даже обычную палку. Бывало, воткнет какой-нибудь хилый саженец в землю, скажет: „А ну, расти, шельма!“, и он растет. Она знает всякую всячину о садах, птицах, диких животных, ну и все такое. Таких людей называют, кажется, „зелеными“?
— Итак, работая вместе в саду, они полюбили друг друга? — усмехнулся Морис. — Просто идиллия!
Женщина фыркнула.
— Какое там! — воскликнула она вдруг с раздражением. — Уж скорее это смахивает на траханье в свинарнике! А вообще говоря, я сочувствую бедняжке Клоде — она была крепко влюблена в того парня. — Морис собирался уже открыть рот для очередного вопроса, когда она снова вспылила: — Чего это я здесь болтаю с вами? Если у вас есть адрес этой девушки, то почему бы вам не позвонить и не задать ей самой все эти вопросы?
Оттолкнувшись от стойки бара, Морис сказал:
— Вы правы. Я, видимо, так и сделаю. — „Возможно, удастся чего-то добиться и по телефону“, — подумал он. Открывая дверь и выходя на улицу, он спросил: — В какого именно парня была она влюблена?
Женщина повернулась к нему спиной и в сердцах крутанула до отказа регулятор громкости репродуктора.
ГЛАВА 9
Джулия Пайпер бродила по улицам в тщетной попытке убежать от самой себя. Ночь была теплая и безветренная, но потом пошел дождь. От многочасового мыкания по мостовым болели ноги; капли дождя скатывались по волосам за воротник. По пути ей не попалось ни одного укрытия, в котором можно было бы спрятаться от дождя и передохнуть. Скамейки на набережной были заняты бродягами; у магазинов, съежившись под картонными коробками, тоже теснились люди. Она продолжала идти, нигде не останавливаясь, сторонясь редких прохожих и выбирая в основном безлюдные боковые улицы. Ранним утром ее чуть на сбила мчавшаяся с большой скоростью машина. Водитель свернул в сторону, просигналил, крикнул „дура! корова!“ и помчался дальше.
Проходя по Трафальгарской площади, она посидела немного на ступенях храма Святого Мартина, но, увидев направлявшегося к ней полицейского, встала и, перейдя через Шафтесбьюри-авеню, оказалась в районе Сохо. Страшно уставшая, еле плетущаяся и почти ничего не видящая вокруг, она столкнулась со спешившим куда-то небритым сердитым мужчиной с тяжелой ношей на спине. Он тоже крикнул „дура! корова!“, и ей неожиданно захотелось в зеленые поля с сочной травой, в которой коровы не спеша пережевывают жвачку, наполняя воздух ароматом своего дыхания. Потом она увидела перед собой ступеньки, открытую дверь и, спасаясь от дождя, последовала за входившими в церковь людьми.
Оказавшись внутри, она прошла немного вперед и притулилась на протертой скамье в темноватом приделе. Поскольку другие предпочитали большой основной зал, Джулия оказалась практически в уединении и с наслаждением вытянула натруженные ноги. Мимо нее прошаркал старин. Он взял из ящичка свечку, вставил в подсвечник, покопался в карманах, разыскивая спички, зажег свечу, что-то пробормотал, перекрестился и поплелся прочь. Джулия загляделась на огонек свечи, глаза ее закрылись.
Когда она проснулась, в церкви шла служба. В приделе она была уж не одна — вместе с ней там сидели еще человек шесть-восемь женщин, несколько мужчин в типичных для служащих Сити костюмах, и к ним присоединилась еще супружеская пара средних лет с маленькой девочкой. Мужчина сел перед Джулией и жестом показал женщине, чтобы они с девочкой заняли места на скамье по другую сторону от прохода. Эти мужчина и женщина были совсем непохожи на родителей девочки; скорее, они выглядели как ее дядя и тетя. Муж все время беспокойно поглядывал на жену, а девочка, ребенок лет десяти, вертела пальцами косички, сопела и явно скучала. Сопение постепенно усилилось. Мужчина протянул девочке через проход свой носовой платок. Та с неохотой вытерла нос и отдала платок обратно. Джулия отвела глаза. Поскольку она не могла уйти, не причиняя при этом неудобств другим, то попробовала сосредоточиться и послушать, что говорил священник. Ей не приходилось никогда присутствовать на церковной службе, она не знала, что и когда надо делать, и решила копировать сидевшего впереди мужчину, опускаясь вместе с ним на колени, поднимаясь, садясь и снова вставая.
После сна она чувствовала себя ужасно. Из того, что говорил священник, она могла уловить лишь отдельные слова, так как голос его звучал невнятно и с какой-то странной интонацией. Прозвенел колокольчик, и все стали на колени; потом священник поднял что-то над головой, и колокольчик зазвенел опять. По тому, какая воцарилась тишина, Джулия поняла, что это был какой-то важный момент. Сидевший перед ней мужчина, однако, явно не обратил на это внимания, поскольку его мысли были заняты ребенком. Нагнувшись через проход, он с негодованием прошептал жене:
