Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
Не отвечая, я сделала реверанс и со словами «с вашего позволения, мадам» вышла из столовой.
Мы гуляли в лесу до полудня. Изабелла и Вероника за это время успели дважды поссориться и помириться, покататься по земле, выпачкать носы в землянике и изрядно измазать свои светлые платьица. Волосы у них растрепались, чепчики сбились набок, а Вероника к тому же потеряла туфельку где-то в траве. Мы все устали. Я попыталась по возможности привести их в порядок: поправила чепчики, подтянула чулочки. Эжени тем временем расстелила скатерть на траве и стала распаковывать корзину, чтобы устроить сладкий стол. На запахи пирожных, суфле и лимонада сразу слетелись пчелы.
— Я хочу вот то, с розочкой! — заявила Изабелла, указывая на пирожное.
— А я бланманже! — пискнула Вероника. — И шоколадную помадку!
Я отошла, чтобы нарвать ежевики. В этот миг какая-то черная огромная тень мелькнула за кустами, так что я в испуге отшатнулась. Раздался оглушительный лай, и через секунду на опушку выскочил громадный черный дог.
Трудно описать визг, который подняли мои перепуганные дочери. Эжени вскочила, но не успела удержать Веронику, которая бросилась наутек. Изабелла застыла на месте не шевелясь, будто увидела кобру. А мой первоначальный испуг как рукой сняло.
— Слугги… Да это же Слугги! Ну-ка, ко мне!
Я узнала этого дога. Он бросился ко мне и едва не сбил с ног. Я обнимала его, трепала по загривку и за ушами. Потом, резко оставив собаку, оглянулась по сторонам. Раз Слугги здесь, значит… значит, Александр тоже должен быть поблизости!
— Эжени, успокойте детей! — крикнула я машинально.
Позади меня раздался голос:
— Сюзанна!
Я порывисто обернулась. Герцог был совсем рядом, полускрытый ветвями ольхи, стоял и смотрел на меня. Потрясенная, я пошла ему навстречу. Он казался мне выше, чем прежде, и вообще каким-то… не совсем таким, как раньше. Он стал более худощавым. И загорел так, будто вернулся из пустынь Египта. На смуглом лице глаза казались совсем голубыми. Сапоги, кюлоты, сюртук, шляпа — все это было пропылено и заляпано грязью.
— Я удивлен, — произнес он улыбаясь. — Я возвращаюсь домой, а меня, оказывается, никто не ждет. Не слышно фанфар, не видно знамен. Где, я вас спрашиваю, торжественная встреча?
— Александр, — проговорила я, совершенно ошеломленная. — Но это… это так неожиданно…
Он притянул меня к себе, сжал в объятиях, жарким поцелуем разомкнул мне губы. Он прижимал меня к себе так, что я не сомневалась: будь это возможно, он овладел бы мною прямо тут, на траве. Я была изумлена этой страстью, этим невероятно жадным, требовательным поцелуем. Сжав меня в последний раз так, что у меня захватило дух, он спросил, немного отстраняясь:
— Я, кажется, всех тут распугал?
— Да нет… Сейчас Эжени приведет малышек.
Я прижалась лбом к его кожаной портупее, стремясь ощутить знакомый запах: пороха, табака, конской упряжи. Все было так, как прежде. Я прошептала:
— Как это могло случиться? Я ждала вас к вечеру. И ваш брат… Вы с ним встретились?
— Нет, я даже не видел его.
— Но ведь он должен был встретить вас в Сен-Мало!
— Мы ни о чем таком не договаривались.
— Ах, к черту это! — воскликнула я, обрадованная тем, что он так спешил ко мне, что разминулся с братом. — Ведь это намного лучше — то, что вы приехали сейчас, а не вечером!
Он взял мое лицо в ладони, еще раз поцеловал в губы.
— А вы еще красивее стали. Без сомнения, это все чары, которыми вы владеете…
Прежде чем я успела опомниться, он подхватил меня на руки, закружил по поляне, потом остановился, прижимая меня к себе, осыпал поцелуями мои щеки, губы, волосы.
— Ax, Сюзанна! Сю-зан-на! Черт возьми, да я же жить не могу без вас!
«Никогда еще у нас не было такой встречи», — подумала я. Меня просто поразили его радость, его страсть, его счастье. Поразили и передались мне. Гладя его по щеке, я прошептала:
— Надеюсь, прежде чем совершить новое безумство, вы вспомните о том, что сказали только что.
Мы снова стали целоваться, шепча какие-то слова и улыбаясь. Мне и самой очень захотелось близости — большей, чем сейчас, намного большей. Ах, если бы я была здесь, в лесу, одна… Но я была не одна, и мы уже слышали тоненькие голоса близняшек, которые бежали к нам, восклицая:
— Папа! Папа приехал!
Александр оставил меня и, схватив их в охапку, поднял на руки, посадил на плечи — каждую на одно плечо. Они теребили ему шляпу, волосы.
— Ах, папочка! Мы так тебя любим!
Изабелла наклонилась и, рискуя упасть, потянулась рукой вниз. Я только сейчас поняла, что ее привлекло: орден на груди Александра.
— А что это такое, папочка?
— И правда, — подхватила я. — Что это?
Я подошла ближе и пригляделась. Это был золотой мальтийский крест с белой окантовкой и золотыми лилиями в углах.
— Александр, не может быть… Орден святого Людовика?
— Почему не может быть? Я же стрелял в Гоша. За это и награжден.
Это был орден, который более других почитался аристократами. Его вручали за боевые заслуги военным, прослужившим не менее двадцати восьми лет. Его девизом было «Награда воинскому мужеству».
— Александр, но что же вы молчите? Рассказывайте!
— Святого Людовика мне пожаловал король. В этом году исполняется ровно двадцать восемь лет, с тех пор как я вступил в армию.
Я зачарованно смотрела на мужа. Мне было известно, что в армию его зачислили десятилетним мальчиком.
— Я поздравляю вас, милый. И так горжусь… Надо же, мой муж — кавалер ордена святого Людовика!
Помолчав, я нежно упрекнула его:
— И вы молчали! Вы допустили, чтобы я узнала об этом только сейчас.
— Папочка, — вмешалась Вероника, — а кто такой Гош, в которого ты стрелял?
— Это хороший генерал, дорогая. К сожалению, он был синий и очень мешал нам. Теперь он умер.
— Умер? А что такое умер?
Я решила прервать эту беседу:
— Полно, полно! Александр, если вы будете отвечать на все их вопросы, мы до вечера отсюда не уйдем.
Он ссадил девочек на землю, взял их за руки и произнес:
— Пойдемте-ка лучше домой. Мне кажется, вам понравится то, что я привез вам из Англии.
Они не хотели ждать, услышав о таком. Чинно пройдя вместе с Александром несколько шагов, они вырвались и побежали к дому так, что их светлые чепчики быстро исчезли за деревьями. Я отправила Эжени проследить за ними. Потом взглянула на мужа.
— Вы такой хороший отец. Я никогда даже не мечтала, что эти бедные малышки получат такого отца.
— Я вас просил не говорить об этом. Если я взял на себя обязательства, я должен их исполнять. Что может быть естественнее.
— Всякий добрый поступок заслуживает оценки, — прошептала я. — И вы не заставите меня не видеть всех ваших достоинств.
Улыбаясь, он снова поцеловал меня. Я прильнула к нему всем телом, отвечая на поцелуй. Его руки, сжимавшие мою голову, жадно скользнули ниже, на грудь, рванули шнуровку корсажа. Он наклонился, его губы, лаская шею, спускались все ниже, пока не сошлись вокруг напрягшегося соска. Я подчинилась его нетерпению, позволила опрокинуть себя на траву. Им владело такое желание, что он не мог терпеть. Все еще целуя мой рот, он вздернул вверх мои юбки, одним резким движением расправился с нижним бельем, и я с содроганием ощутила у самого входа в мои глубины его плоть — большую, налитую силой и мощью. Он проник внутрь так неистово, что с моих губ сорвался невольный крик, и я на миг задохнулась и даже изогнулась под ним. Видимо, после того, что случилось недавно, я еще не совсем оправилась. Он, вероятно, заметил, что что-то не так, но остановиться не мог. Впрочем, дальше все было как обычно: я уступила его натиску, открылась ему вся, без остатка и, повлажнев, почувствовала даже что-то приятное.
Он выскользнул из меня, устало лег рядом. Я слышала его прерывистое дыхание. У меня по ногам ползали муравьи, и я поспешила подняться, чтобы оправить платье. Он удержал меня за руку.
— Что случилось? Я был слишком груб?
— Нет, все хорошо, — прошептала я улыбаясь.
Александр привлек меня к себе и так внимательно заглянул в глаза, что я невольно смутилась.
— Впрочем, я же знаю, что вы никогда не признаетесь, даже если действительно все было плохо. Не грустите, дорогая. Я просто слишком хотел вас, поэтому был невнимателен. Простите, если я был груб.
Я убрала соломинку из его волос. Потом наклонилась и поцеловала его — долгим, жарким поцелуем, чувствуя ответное тепло, его язык у себя во рту. Сдавленный стон сорвался с его губ.
— Нет уж, давайте лучше уйдем отсюда, Сюзанна. Иначе я превращусь в пепел.
— Я только хотела сказать вам, что люблю.
— Я тоже вас люблю. Но давайте уйдем, пока еще есть возможность.
