Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
— Мне не нужна ваша помощь, убирай…
Не договорив, я стала подниматься, цепляясь руками за косяк и ручку двери. Я ничего не понимала в тот миг; единственная мысль была у меня в голове: «Нельзя допустить, чтобы кто-то это видел. Я должна сама… только сама!» Но как только я встала на ноги, боль вернулась, спазмы пронзили меня изнутри, и из меня хлынула кровь.
Застыв от ужаса, Элизабет смотрела на меня, уже не решаясь подать мне руку. Сжав зубы, я решила: будь что будет! Мне с этим не справиться одной. Будет куда хуже, если я упаду в обморок прямо посреди спальни.
— Что же вы, не видите, что со мной происходит? — пробормотала я сдавленно и гневно. — Мне нужно лечь. Ну-ка, помогите!
Совершенно ошеломленная, Элизабет довела меня до постели, помогла лечь и стала рядом, словно окаменев. Страдая от невыносимой боли, я на некоторое время забыла об ее присутствии. Эта боль смешивалась с облегчением, ибо я знала, что, истекая кровью, я вместе с тем освобождаюсь от того, чего так страшилась. Я кусала губы, стараясь не стонать, понимая, что стоны могут привлечь и других служанок.
— Так что же делать, мадам? Позвать доктора?
Спазмы утихли. Я открыла глаза и поглядела на экономку. Лицо ее уже не было испуганным, напротив, оно приобрело какое-то каменное, непроницаемое и даже осуждающее выражение. Я не сомневалась, что она понимает, что со мной произошло. Но у меня сейчас не было сил заниматься всем этим. Я была слишком больна. Я лишь сказала, пытаясь придать голосу необходимую твердость:
— Вы никого не позовете. И никому не расскажете. Вы сейчас уйдете и… и позовете сюда Маргариту. Вы поняли?
— Да, мадам, — сухо ответила Элизабет.
— Ступайте. И помните, что вам приказано.
После ухода экономки я забылась и снова закрыла глаза. Кровь все еще текла, я, вероятно, лежала уже в луже. Но самое страшное было позади, и это придавало мне мужества. Будто сквозь сон, я слышала, как приоткрылась дверь, как со вздохами приблизилась к моей постели Маргарита, как ее руки откинули простыню и как она сдавленно ахнула, когда поняла, в чем дело. Потом я ощущала прикосновения теплой губки, холодный компресс на лбу и стакан с водой у моих губ. Я напилась, влага живительной прохладой разлилась по телу. Маргарита переменила простыни и снова склонилась надо мной.
— Что же вы молчали, мадам? Какая же вы глупенькая! Ну зачем было скрывать? Разве я не люблю вас? — В этот миг что-то горячее капнуло мне на руку, и я догадалась, что Маргарита плачет. — Да если бы вы мне сказали, мы бы обошлись без Элизабет! Что же вы ведете себя, как ребенок? Вы бы и умереть могли!
Я открыла глаза и невнятно прошептала:
— Прости. Прости меня, пожалуйста. Я была так груба с тобой.
— Это все пустяки! Что мы теперь-то будем делать?
— Надо все это уничтожить, Маргарита. Ну, простыни и все остальное… Так, чтобы никто не знал.
— А Элизабет?
— С ней я сама поговорю. Потом. А сейчас я слишком устала.
— Но ведь доктор все-таки нужен, мадам! Я-то во всем этом не разбираюсь!
— Найди какую-нибудь повитуху из деревни, такую, что не знает нашей семьи. Этого будет достаточно.
— Вы уверены?
— Да, — сказала я как можно тверже. — К доктору я не обращусь ни за что.
Помолчав, я шепотом добавила:
— Главное, чтобы Анна Элоиза не входила сюда. Пожалуйста, Маргарита, позаботься об этом.
— Не бойтесь. Уж это я беру на себя.
Маргарита взяла на себя не только это. Ночью она привела ко мне какую-то старуху, которая жила в лесу и пользовалась репутацией ведьмы. По крайней мере, она понятия не имела о том, что происходит в Белых Липах. Старуха, получившая сотню ливров и еще какие-то съестные припасы из нашей кухни, обещала молчать. Я, в свою очередь, получила уверенность в том, что все прошло благополучно. Старуха даже сказала, что мне очень повезло: не на всех женщин подобные способы действуют. Ну, раз на меня подействовали, мне оставалось только благодарить Бога… нет, не Бога. Дьявола.
Но, во всяком случае, я добилась своей цели и избавилась от страха. Хотя я и понимала, что совершила преступление, иначе говоря — грех, но чувство вины в значительной мере искупалось страданиями, которые я перенесла. Они словно очистили меня.
Проснувшись на следующее утро, я чувствовала себя слабой, разбитой, словно обескровленной. Зная, что мне нужно поправляться, я заставила себя съесть завтрак, принесенный Маргаритой. Подняться я была не в состоянии.
Чуть погодя Маргарита, доселе никого не пускавшая ко мне, подошла к постели и встревоженно прошептала:
— Господин виконт хочет видеть вас, мадам.
— Поль Алэн?
— Да. Что вы на это скажете?
— А зачем ему меня видеть?
— Ну как же? Все в поместье знают, что вы нездоровы.
— Ты говорила, чем я больна?
— Сказала, что вы ушиблись, когда катались на лошади.
Подумав и оценив обстановку, я произнесла:
— Пусть он войдет.
— Вы думаете, это вам не повредит?
— Поль Алэн ни о чем не догадается. Я в этом уверена.
Маргарита кивнула и не спеша отправилась сообщать виконту о моем приглашении войти.
Мое бледное, как лист бумаги, без единой кровинки лицо, глубокая синева под глазами и запекшиеся губы произвели на Поля Алэна впечатление.
— Сюзанна, послушайте… Вам непременно нужен врач.
— Нет-нет, — сказала я, пытаясь улыбнуться. — Самое страшное позади. Нет смысла понапрасну тревожить д’Арбалестье. В нем так много людей нуждаются.
— Много людей? Да к черту их! Александр не простит мне, если я оставлю вас без медицинской помощи.
Упоминание имени Александра кольнуло меня в самое сердце. Я едва нашла в себе силы произнести:
— Вы же просто считаетесь с моим желанием. А я хочу обойтись без доктора. С меня хватит и Маргариты, она очень хорошо за мной ухаживает.
— Люк вчера видел вас. Вы едва могли идти. И вы говорите, что это несерьезно?
— Да, уверяю вас. Сделайте так, как хочется мне, а не вам.
Он ушел, поцеловав мне руку и пожелав скорейшего выздоровления. Я не забыла ему напомнить о том, что следует в то время, когда я лежу в постели, хотя бы раз в два дня выезжать на поля. Он обещал заняться этим.
Когда дверь за моим деверем закрылась, я приказала позвать экономку. Элизабет очень тревожила меня. Она знала такое, от чего зависела моя честь, судьба, сама жизнь. Я же знала, что ее нельзя ни запугать, ни подкупить. Она была так же верна дому дю Шатлэ, как мне Маргарита. Поэтому договориться с ней представлялось мне весьма трудным. Но, по крайней мере, тот факт, что она до сих пор ничего не рассказала, настраивал на оптимистичный лад.
Она вошла, стала перед моей постелью — прямая, строгая, аккуратная, с каменным лицом. Я горько подумала, что раньше у нее было совсем другое лицо, когда она говорила со мной.
— Элизабет, — сказала я, подавляя дрожь в голосе, — вы ничего не хотите мне сказать?
— Ничего, мадам, — ответила она сурово.
Наступило молчание. Я лихорадочно подбирала слова, которые могли бы пробудить в ней если не сочувствие, то хотя бы понимание. Она же женщина, в конце концов.
— Элизабет, я знаю, вы умны. Вы, конечно же, поняли, что случилось. Я лишена возможности обмануть вас. Так уж получилось.
— Да, мадам, — сказала она сухо.
— Могу я узнать, что вы намерены теперь делать?
— Я лишь исполняю приказания, мадам.
Ее тон сбивал меня с толку. Я торопливо произнесла:
— Поймите, Элизабет, никто не застрахован от ошибок. Человек слаб и грешен. В ваших руках сейчас все наше благополучие. Если вы… словом, если вы вслух осудите меня, в этом доме все пойдет кувырком. Вы же любите Филиппа — так вот, он в первую очередь пострадает!
Отчаяние заставило меня обратиться к малышу, которого Элизабет действительно любила. Экономка подняла на меня глаза и сухо, но почтительно произнесла:
— Мадам, я никогда не говорю первая. Пока господа меня не спрашивают, я молчу. Я хорошо знаю, что слуги существуют не для того, чтобы решать судьбы хозяев.
— Вы… вы хотите сказать, что…
— Ваше сиятельство, все в руках Бога. Я никому не судья.
Я почувствовала такое облегчение, будто с моих плеч свалился огромный груз. Я поняла, что Элизабет ничего не расскажет — до тех пор, по крайней мере, пока ее не спросят. Но кто спросит? О случившемся знаем только я и Маргарита!
— Элизабет, спасибо вам, — сказала я, робко беря ее за руку.
Она осторожно высвободила свою руку.
— Мадам, если мне будет позволено высказать одну просьбу…
— Я слушаю.
— Я бы очень просила освободить меня от обязанности лично прислуживать вашему сиятельству. У мадам достаточно служанок и без меня, а я становлюсь слишком стара и больше пригожусь госпоже Анне Элоизе.
