Хизер Макэлхаттон - Маленькие ошибки больших девочек
Есть на пляже человек, который проходит мимо. Он останавливается и машет тебе. Ты машешь в ответ. Он подходит и садится рядом с тобой, не говоря ни слова. Он симпатичный, высокий, смуглый, с дымчатыми черными глазами. Вы сидите так, пока ты не встаешь, чтобы приготовить ужин, и протягиваешь ему тарелку с жареной рыбой, чили и рисом. Он молча ест, его длинные пальцы захватывают порции риса, не уронив ни зернышка. Он съедает все до последнего кусочка, а потом долго сидит на крыльце и курит. Он симпатичный. Рут говорит, что его зовут Костяным Элвисом.
После этого Костяной Элвис приходит каждый вечер. Всегда с юга, после второго прилива. Поев, он курит трубку, пока ты читаешь на крыльце. Заходит солнце, восходит луна, заходит луна, восходит солнце. Проходят месяцы, и ты изо всех сил стараешься не заглядывать в коробку из-под сигар, где ты хранишь наличность, но коробка становится все легче, несмотря даже на то, что рыбу себе на ужин ты ловишь сама, а рис покупаешь на другом краю острова, где он на несколько рингиттов дешевле. Костяной Элвис приходит, ты кормишь его рыбой, вы молча сидите вдвоем. Небо темнеет, потом светает. Прилив сменяется отливом.
Потом, через шестнадцать месяцев после твоего приезда, коробка из-под сигар наконец оказывается пустой. Ты поднимаешь ее. Крышка больше не нужна. Денег нет. У тебя достаточно масла для готовки, и ты отсылаешь Рута домой, к матери. Днем ты ловишь рыбу и жаришь ее с растертыми специями и остатками чили. Костяной Элвис приходит и ест. Так продолжается еще неделю, пока у тебя не заканчиваются специи. Вы едите постную рыбу. Он не говорит ни слова. Потом заканчивается рис, а потом и масло. Потом не остается ничего, рыбу не на чем приготовить, кроме как наколов ее на бамбуковую тростинку и поджарив на костре.
Потом однажды вечером рыба не клюет, и ты возвращаешься домой ни с чем, опустив плечи. Приходит Костяной Элвис, и когда ты не предлагаешь ему ужина, он встает и берет тебя за руку. Он проводит тебя по пляжу, на юг, по дороге, которая идет вдоль берега. Он приводит тебя в свой дом, маленькую хижину на скалах. Усаживает тебя на крыльцо, заходит внутрь и готовит вам рыбу. Она очень вкусная.
Ты переезжаешь из своей хижины в его. Он зарабатывает, добывая на берегу съедобных моллюсков и торгуя рисом с небольшого заросшего рисового поля в полумиле от дома. Ты могла бы уехать домой, но тебе как-то не хочется. Прилив сменяется отливом. Вы следуете за ходом солнца, за следом луны.
Вы живете вместе много лет, до старости. Работаете на рисовом поле, гуляете по пляжу. Наблюдаете за громадой океана. Солнце опаляет твою кожу, она становится морщинистой и жесткой. Ты умираешь однажды ночью, подхватив лихорадку, и хотя женщины приносят тебе посконник и красный перец, твой жар все равно сильнее.
226
Ты пьешь вино. Ты садишься на землю, укрывшись за стволом клена. Откручиваешь крышку и делаешь глубокий, приятный глоток, предвкушая, как тепло разольется по твоему горлу, как зашумит у тебя в висках, но вместо этого ты чувствуешь только горечь. У тебя в мозгу проносится череда образов, как на карточках для запоминания, на них все, что когда-либо в твоей жизни шло не так. Все, что шло наперекосяк, каждый раз, когда разбивалось твое сердце, и головная боль, и вся грязь. Это у вина такой вкус. Как у пепла. Как похороны твоей мамы. Как яд.
Ты выплевываешь вино и выливаешь остаток на сухую траву. Пусть там вырастет скрюченный розовый куст. Ты направляешься назад в зал суда, опаздываешь на слушанье своего дела на сорок пять минут, но они-то, разумеется, задерживаются на час и сорок пять минут, поэтому никто так и не узнал о том, что ты чуть не облажалась. Ты садишься на жесткую деревянную скамью в суде и ждешь. К тому времени, когда называют твое имя, они даже не знают о твоей отлучке.
Когда тебя спрашивают, за что тебя выперли из Дома милосердия, ты говоришь судье, что это потому, что дурные вещи иногда блестят слишком ярко. А ты просто слабая. Ты слабачка, и ты говоришь ей, что заслуживаешь всего, что бы она ни решила тебе кинуть. Будь то штрафы, реабилитационная клиника, исправительная колония или тюрьма. Пусть хоть книжкой в тебя кидает.
В зале суда тихо, и судья сидит неподвижно, как каменное изваяние. Она не обращает внимания на рекомендации твоего офицера. Вместо этого она направляет тебя для окончания лечения в реабилитационный центр Святой Марии, который особенно славится своей работой с женщинами и своей либеральной, прогрессивной программой. Тебе дали время. Тебе дали отсрочку. Тебе дали еще один шанс.
Ты возвращаешься в реабилитационный центр, заканчиваешь лечение и с двумя женщинами, с которыми ты знакомишься во время курса терапии, открываешь кофейню, которая называется «Дневной помол». Это частично кофейня, частично клуб для анонимных алкоголиков, а частично кризисный центр. Это место становится чем-то вроде достопримечательности, местом, пользующимся широкой известностью, местом, где не пьют, безопасным и ясным, как ты. Ты не выходишь замуж, у тебя нет детей. Большую часть времени ты работаешь в кофейне и встречаешься со своими посетителями, которые становятся твоей семьей. Ты умираешь, когда переходишь Мичиган-стрит. Тебя сбивает автобус 51А. Он шел по расписанию.
227
Ты берешь бутылку вина, подходишь к обочине и садишься, укрывшись за стволом клена. Некоторое время ты просто сидишь, уставившись в землю, не концентрируя взгляд, и замечаешь муравья. Это большой муравей, один из числа своих собратьев, которые быстро двигаются по дорожке. У него во рту кусок листа, который в четыре раза больше него самого. На самом деле, если скосить глаза, может вообще показаться, что лист сам по себе бредет по земле. Муравей прямо борется с ним. Он бросает лист и снова поднимает его. Он забирается на палочки, которые для него то же, что для тебя высотный дом. В этот момент тебе становится ясно, что жизнь трудна для всех. Она для всех — дерьмо. Если ты выпьешь вино, это ничего не изменит, это как если бы ты уронила лист, который потом все равно придется поднимать. Тебя захлестывает волна злости — приступ отвращения. Ты швыряешь бутылку себе через голову, она пролетает над кустами… и ты слышишь странный стук, щелчок, грохоток, а потом крик, от которого мурашки по коже.
Крик ребенка — и крик женщины. Ты выскакиваешь из кустов. Ты не можешь разобрать, что перед тобой. Ребенок. Коляска, на тротуаре красное вино. Мать склоняется над ним, ее белые кеды залиты — чем? Кровью? Красным вином? Оно разлито повсюду. Ребенок кричит. Красное вино у него на голове. У него на голове кровь. Ты швырнула бутылку из кустов и попала прямо в коляску — женщина только что выкатила ее из-за угла и ждала зеленого сигнала светофора, и все только для того, чтобы из кустов вылетела бутылка дешевого «мерло» и попала по голове ее двухлетнему малышу.
Невозможно отличить красное вино от крови ребенка. У него голова в крови. Ты замечаешь: коляска дорогая, это такая вездеходная коляска с сумками, и карманами, и держателями для бутылок. Мать выглядит хорошо. Ухоженная и привлекательная. Тебе конец. Люди бросаются к вам, полицейские орут на тебя — они тебя допрашивают. Кто-то пихает тебя вниз. Наручники. Патрульная машина. У тебя на рубашке кровь. Ты слышишь собственный голос: «Ребенок цел?.. Ребенок цел?.. Ребенок цел?»
С ребенком все в порядке или, вернее, будет все в порядке. Его срочно доставили в детскую больницу, где наложили шесть швов на череп. (Ты скоро узнаешь, что ребенка зовут Брайан Беннингтон, сын Рика и Эвелины Беннингтон. Брайан. Эта ирония не укроется от тебя.) Хотя с ребенком все относительно обошлось, родители, судьи, присяжные, люди в целом не слишком хорошо относятся к алкоголикам, направленным на принудительное лечение, сбежавшим из-под надзора и швыряющим бутылки в головы малышам. Ну вот не нравится им это.
Сказать «на суде тебя припечатали» было бы слишком мягко. Может, все было бы не так плохо, если бы репортер, который освещал историю «нападения», не назвал бы это «нападением» и не раскопал бы информацию о количестве преступников, нападавших на людей на улицах (на самом деле достаточно пугающая статистика), которые были выпущены штатом на свободу (или пропали из виду, или не хватило средств на то, чтобы их осудить), где они могут беспрепятственно вредить, ранить, сбивать с толку и пакостить остальным людям (то есть шататься по улицам и нападать на детей).
На суде демонстрируют график и схему увеличения количества пьяниц и наркоманов, выпущенных на свободу, равно как и подробную характеристику семьи Беннингтон (ходят в церковь, платят налоги, владеют собственным домом — в общем, богобоязненные граждане) и шокирующие фотографии прелестного малыша Беннингтона «до и после» («до» — весь в мягких светлых кудряшках, «после» с бритым черепом в уродливых черных швах). Поэтому, ввиду чрезвычайных обстоятельств этого дела, того факта, что ты не в первый раз вредишь обществу, вниманию СМИ, общественному резонансу и так далее, тебя отправляют в тюрьму. Не в лечебницу, не в психушку, а к оранжевым робам «честным перед Богом», в тюрьму со стальной мебелью и кабельным телевидением.
