Хизер Макэлхаттон - Маленькие ошибки больших девочек
«Сколько хлеба вы выпекаете?» — спрашиваешь ты Альфонсо, но он говорит, что тебе незачем волноваться об этом. Ты спрашиваешь его, кто покупает весь этот хлеб, но он велит тебе возвращаться к работе. Но чем больше ты об этом думаешь, тем более странным тебе все это кажется. В городе нет больше ни одной пекарни, где работали бы во вторую смену, и, сколько ты ни пыталась, тебе так и не удалось найти ни одной книги учета, в которой были бы записаны заказы на доставку. Их просто нет. Может, дело в том, что тебе скучно, или одиноко, или ты просто любопытна, но тебе хочется разузнать об этом побольше.
Поэтому однажды ты задерживаешься допоздна и прячешься в чулане, усевшись на перевернутое ведро. Через щелку в двери ты наблюдаешь за тем, как Альфонсо и его семья спорят друг с другом, прибираясь на кухне перед уходом. Уходя, они оставляют свет включенным. Ты слышишь, как они запирают заднюю дверь, и продолжаешь слышать их голоса, потому что они спорят, уже выйдя на улицу.
Ты ждешь.
Проходит целая вечность или, может быть, полчаса, и приходят кузены. Гвидо, Массимо, Андреа и Бальдо. Они отпирают дверь и вваливаются внутрь, они тоже спорят. Ты видишь, как они снимают свои кожаные куртки и вешают их на крючки на задней двери. Эти мужчины симпатичные, но, помимо всего прочего, кажутся зловещими. Как убийцы, с которыми не хотелось бы встретиться на темной улице. Один из них, Бальдо, достает из кармана коричневый кошелек и осторожно высыпает его содержимое, похожее на золотые монеты, на прилавок посреди комнаты.
— Сколько? — спрашивает Массимо.
Бальдо что-то бормочет.
— Сколько? — снова спрашивает Массимо.
— А я что, считал? — кричит Бальдо. — Ты что, видел, чтобы я их считал?
Андреа дает Массимо оплеуху, а тот в ответ толкает Андреа в плечо. Они падают на пол, крепко сцепившись друг с другом, крича и катаясь по полу. Их разводит Гвидо, старший из братьев. Он не кричит на них и не растаскивает их в стороны, он просто говорит:
— Хватит, — очень тихо, даже не глядя на них. — Баста.
Братья с ворчанием поднимаются. К этому времени Бальдо закончил считать что бы там ни было и сообщает:
— Сто двадцать три.
— Dio mio[28], — говорит Массимо. — Сто двадцать три чьябатты?
— Точно, — говорит Гвидо, — давайте за работу.
К этому моменту тебе несколько не по себе оттого, что ты сидишь в чулане. Что бы эти люди ни делали, это явно не просто выпечка хлеба. У тебя такое чувство, будто им не понравилось бы, узнай они о том, что ты за ними следишь.
Три часа спустя ты готова заснуть прямо в чулане. Жарко — затоплены все печи, которые выпекают один каравай за другим. Гвидо говорит с кем-то по телефону по-немецки, Массимо и Андреа следят за печами, пока Бальдо лепит тесто и выкладывает его на широкие металлические противни. Он отщипывает кусочек теста от чьябатты и грубо придает ему форму женской груди. Потом берет со стола одну из золотых монет и вдавливает ее в тесто большим пальцем. Ты не можешь взять в толк, зачем они пекут хлеб с запеченными в нем золотыми монетами.
Около часа ночи Массимо кричит что-то из задней комнаты. Одна из печей вышла из строя. Бальдо и Гвидо немедленно бросаются вон из кухни на помощь братьям. Вот он, твой шанс. Ты пулей вылетаешь из чулана и хватаешь со стола золотую монету. Она холодная и тяжелая. Необычная. Ты едва успеваешь вернуться обратно в чулан, когда на кухню заходят братья. В три часа ночи они замечают пропажу монеты. Выпечен весь хлеб, кроме одного, последнего каравая. Братья собрались вокруг кухонного стола, а тебя пробирает дрожь. «Ты сказал, сто двадцать три чьябатты, — жалуется Массимо. — Одна что, сама по себе испеклась?»
— Он неправильно сосчитал, — говорит Гвидо.
— Все он верно сосчитал, просто он вор!
Гвидо вынимает изо рта сигарету:
— Он неправильно сосчитал.
— Вор, — фыркает Массимо, глядя на своего брата.
В конце концов братья забывают о пропаже монетки. Они устали, они грязные, и им жарко. Перед уходом они прибираются на кухне и гасят свет. Когда ты встаешь, у тебя сводит ноги и ты чуть не падаешь. Через час ты должна быть на работе.
Дома ты рассматриваешь монетку — ты никогда не видела ничего подобного. На одной стороне нечеткий силуэт человека в шлеме, а на другой какое-то существо. Ребро монеты широкое и зеленоватое, она выглядит очень старой. Ты относишь ее к антиквару за городом, он рассматривает ее с полчаса, а вернувшись, говорит: «Это римская. Время выпуска — 221 год до нашей эры. Кто бы ее ни нашел, он, наверное, достал ее со дна моря — судя по тому, как она стерта». Он выжидает, пытаясь понять, осознаешь ли ты, о чем он говорит. Ты киваешь. «Она стоит двадцать тысяч долларов».
Альфонсо и его братья каким-то образом добрались до старинных римских золотых монет (ты даже не хочешь думать о том, как им удалось это сделать) и теперь контрабандой вывозят их из страны в хлебе. Хлеб внутри хлеба. Забавно. Но что тебе делать? У тебя есть кусочек золота, стоит ли тебе пытаться достать еще? В прошлый раз ты чуть не стала причиной драки, как ты сможешь стащить еще монету так, чтобы они не узнали?
Ты обнаруживаешь, что процесс отгрузки — их слабое место. Ты следуешь за ними, когда они выгружают остывший хлеб и отвозят его на почту, где оставляют в припаркованном напротив красном «фиате». Альфонсо звонит со своего сотового, и они уезжают. Через десять минут появляется следующая группа людей, в капюшонах, они садятся в «фиат» и уезжают. Должно быть, братья оповещают их о том, что привезли товар. Временной зазор составляет десять минут.
На работе ты спокойна, ведешь себя как обычно. Ты даже выступаешь в качестве миротворца, когда двое из сестер затевают ссору из-за косоглазого мужичка, в которого они обе влюблены. Ты говоришь с каждой из них, успокаиваешь их и отправляешь работать, после чего их отец обнимает тебя в знак одобрения. Тем временем каждую ночь ты провожаешь братьев до места отгрузки товара, ждешь, пока они уйдут, прокрадываешься к машине, открываешь ее, сидя на корточках, запускаешь руку во влажную теплую коробку и выуживаешь оттуда один каравай, завернутый в вощеную бумагу. Каждую ночь — один каравай, и так пять ночей подряд. Они тебя так и не поймали.
Сто тысяч долларов. Неплохо. Ты бросаешь работу в пекарне и переезжаешь в другое место, прежде чем кто-нибудь начнет задавать тебе вопросы. Семья жалеет о твоем уходе, они дарят тебе кольцо с опалом, сто долларов сверх выходного пособия и флакон французских духов. Тебе почти стыдно что-либо принимать от них, очевидно, то, что братья переправляют монеты, позволяет жить всей семье Амато, но ты получила то, в чем нуждалась, и теперь собираешься начать новую жизнь на юге.
Ты переезжаешь на Сицилию и покупаешь небольшой зеленый каменный домик на холме. Окна выходят на зеленую долину и голубое море, яркое, как глаза павлина. Земля там дешевая, а в твоем доме нужно многое сделать. Ты нанимаешь местных мужчин, чтобы они починили водопровод, крышу, стены. Они чинят, и красят, и скребут, пока однажды год спустя ты не открываешь собственную маленькую гостиницу «Овунке», что по-итальянски означает «повсюду». Твоими первыми гостями становятся друзья твоих родственников, а потом их друзья и друзья их друзей, пока не оказывается, что в течение всего лета у тебя почти всегда полно постояльцев. Ты влюбляешься в местного мужчину по имени Марко, высокого, загорелого, со щеками, похожими на крепкие яблоки (сицилийца в полном смысле этого слова — страстного, вспыльчивого, из тех, про кого говорят «ураган в постели»). Он каменщик, выстраивает у тебя перед парадным входом мраморный фонтан в виде целующихся любовников (ты подозреваешь, что мрамор он, возможно, украл с места своей работы по соседству, но ты никогда об этом не упоминаешь). Ты разбиваешь сад, деньги Амато тратишь с умом, и к концу третьего года тебе удается создать маленький райский уголок.
Твою гостиницу показывают по каналу для путешественников в рубрике «Самые тщательно скрываемые секреты», и «Овунке» превращается в золотую жилу. Твои родители выходят на пенсию и переезжают поближе к тебе, ты покупаешь для них соседнюю виллу, и они открывают небольшой зал для дегустации домашнего вина. У вас с Марко двое детей, их зовут Саша и Сандро, вы живете простой жизнью на сицилийских холмах. Ты умираешь во сне в возрасте ста двух лет (некоторые говорят, что весь секрет в оливковом масле и кьянти).
222
Вы едете в Нью-Йорк вместе. Перед тем как сесть в самолет, Ник принимает большую дозу «Адавана». Он выглядит рассеянным и беспокойным. От действия «Адавана» он теряет способность ориентироваться в пространстве, делается каким-то чокнутым. Вас показывают в «Доброе утро, Америка!», и блондинка с налаченными локонами оттенка корицы берет у вас интервью перед шестью черноглазыми объективами камер. Начиная с этого момента ты становишься знаменитостью. Похоже, всем есть дело до твоей странной ничтожной жизни. Интервью оказывается чем-то вроде выигранного вами соревнования, потому что зрители голосовали за самую романтичную пару, пару, которая больше всех заслуживает полностью оплаченного отпуска на Фиджи, и вы с Ником отправляетесь в путешествие.
