Эва Хансен - Цвет боли: белый
Да, я не тряпка! Или надо наоборот: нет, я не тряпка! Так звучало гораздо лучше, тверже, мне даже понравилось. И сама себе я сегодня с утра нравилась, не сдалась, не расклеилась, пусть пробежала меньше, чем всегда, но ведь пробежала же.
Вторая Линн робко высунулась с похвалой, мол, Ларсу понравится.
Опять?! При чем здесь Ларс?! Сказано же: я сама себе хозяйка отныне и навсегда. Угу, это навсегда только до его возвращения…
Ну вот как, скажите, бороться с этакими двойными стандартами внутри себя?
* * *Закончив вскрытие трупа, патологоанатом Ангесс Волин повторила:
— Смерть наступила не от удара по голове, его имитировали позже. Сексуального насилия не было. Причина смерти — воздушная эмболия.
— Что?
— Воздух, попавший прямо в сонную артерию. Много воздуха, кубиков двадцать. Кто‑то сначала дал ей снотворное, совсем небольшую дозу и очень точно уколол заснувшую женщину.
— Но если преступник так опытен, что сделал укол точно в сонную артерию, то почему не подумал, что мы определим снотворное в крови?
— Он мог не знать, что появится подруга убитой и вызовет полицию. Грюттен жила одна и ее могли не найти еще пару дней, пока на работе не заинтересовались бы.
Патологоанатом права, судя по рассказам соседей и заплаканной подруги, Эмма действительно жила одна и ее вообще крайне редко видели. Работала медсестрой, соседка сказала, что часто поддежуривала, потому что нужны деньги. Вероятно, нелегально, ведь закон запрещает работать больше положенного.
Владелец квартиры, которую снимала Грюттен, отзывался о ней как о скромной жиличке без проблем, хотя проблемы можно было и не заметить, ведь Эмма прожила в этой квартире меньше полугода. Соседи в один голос твердили, что иногда не видели медсестру по несколько суток вообще, в ее окнах не горел свет, видно перебиралась с одного дежурства на другое. Кстати, плата за квартирку оказалась весьма умеренной.
На что Эмме Грюттен требовались деньги?
Логические размышления заводили в тупик, вернее, становилось понятно, что следователи чего‑то либо не замечают, либо успели что‑то упустить.
Но Агнесс Валин огорошила:
— Она была беременна. Срок совсем маленький, но она сама знала о беременности.
— Стоп! Что там Хантер говорила про просьбу о помощи?
Дин с изумлением уставился на старшего:
— О какой помощи?
— Хантер говорила, что приехала, потому что подруга просила поддержать ее. Почему убитой была нужна поддержка? Может, дело в беременности?
Вызвали фру Хантер. Та перепугалась, долго не могла успокоиться, но потом рассказала, что у погибшей два года назад случилась трагедия — прямо на операционном столе из‑за халатности доктора умер ее годовалый сынишка. При рассказе о трагедии у фру Хантер на глаза снова наворачивались слезы:
— Понимаете, они с Хансом так хотели этого ребенка, так ждали его… А потом эта нелепая смерть… тот врач исчез бесследно, словно в воду канул… У Эммы с Хансом все вдруг разладилось, он считал, что нужно смириться, усыновить кого‑то, может, не одного ребенка, но Эмма хотела разыскать виновного и наказать. Она после развода уехала в Стокгольм, потому что узнала, что врач живет здесь. Наняла детектива, чтобы искать.
Мартин вздохнул: доискалась, что нашла свою смерть. Это подтвердила и подруга:
— Эмма позвонила мне и сказала, что ей показали врача, что Провидение все же наказало его… Но она хотела завершить начатое…
— Кем?
— Эмма думала, что это Ханс нашел… и расправился, просто избив до полусмерти. Но она решила все прояснить сама! Я не успела остановить ее.
— Кому еще она могла рассказать о своем намерении? Кто еще мог опередить вашу подругу?
— Не знаю.
— Что еще она говорила о враче, где он?
— Я не знаю.
Больше выжать из подруги ничего не удалось, что за сыщик, который искал врача, Хантер не знала тоже. Ее собственное алиби подтвердилось, женщина действительно прибыла тем поездом и в том вагоне, билет на который предъявила, Хантер нашли даже на записи видеокамер вокзала. Мартин не подозревал фру Хантер, подробно расспросив о муже погибшей, отпустил домой.
Оставался госпиталь, где работала Эмма Грюттен. Удивительно, Эмма отсутствовала на работе, а никто не поинтересовался, куда девалась женщина.
Дин Марклунд отправился в госпиталь.
Рослая громкоголосая администратор его вопросу удивилась:
— Почему я должна интересоваться Эммой?
— Но она не вышла на работу.
— Почему она должна выйти на работу?
— Она у вас работала?
— Почему вы спрашиваете в прошедшем времени?
У нее что, каждая фраза начинается с «почему»?
— Потому что Эмма Грюттен убита прошлой ночью.
Администратор плюхнулась на стул и несколько мгновений безмолвно хлопала глазами, потом недоверчиво поинтересовалась:
— Кто убит?
Хорошо хоть не спросила почему, подумал Дин.
Ошибся, спросила:
— Почему?!
В голосе Марклунда появились металлические нотки. В конце концов, он пришел задавать вопросы, а не отвечать на них.
— Эмма Грюттен убита в своей квартире этой ночью. Она работала в вашем госпитале?
— Да.
— Медсестрой?
— Да.
— Кто ее непосредственный начальник? — Марклунду просто надоело слушать односложные ответы, он решил найти более разговорчивую сотрудницу.
— Да.
— Что «да»? Я спросил о ее непосредственном месте работы.
— Пойдемте. А кто убил Эмму?
— Это мы пытаемся выяснить. Ведется следствие.
— За что?
— Это мы пытаемся выяснить. Ведется следствие.
Дин мысленно ругнулся на себя. Теперь он отвечал однообразно. Глупость заразна, что ли?
— Так почему вы не поинтересовались не вышедшей на работу сотрудницей?
— Потому что она уже два дня была в отпуске.
— В отпуске?
— Да, сказала, что дома в Брекке что‑то случилось, и взяла недельный отпуск. Нам пришлось заменить ее другим администратором. Ее там убили, в Брекке?!
— Нет, в Стокгольме. Чем Эмма занималась на рабочем месте?
Администратор смотрела на Дина, словно тот сморозил величайшую глупость.
— Клизмы ставила! Документацией она занималась.
Покидая госпиталь через час, Марклунд чувствовал себя так, словно провел три двухчасовых допроса убийц‑рецидивистов. Но узнал немногое.
— Мартин, в ее госпитале нет никого, кто был бы избит до полусмерти и к кому Грюттен имела доступ.
— Люди часто добираются до тех, к кому доступа не имеют, особенно если намерены их убить.