Ее бешеные звери (ЛП) - Бали Э. П.

Но акула игнорирует его и говорит мне своим хриплым голосом из кошмаров, от которого по коже бегут мурашки:

— Ты готова принять наказание за Сабрину?

Я пожимаю плечами, пытаясь скрыть дрожь в руках, сложив их перед собой.

— Это была моя идея. Будет справедливо, если это буду я.

Я киваю Сабрине и Ракель, чтобы они встали позади меня, и они неохотно подчиняются, почти пошатываясь, вставая рядом с Минни.

— Лия, нет, — шепчет Минни. Похоже, она вот-вот заплачет, и я ее не виню.

Но когда я делаю шаг вперед, чтобы признать свою вину, я вижу только Косу. А он видит только меня. Глядя ему в глаза, я молча бросаю ему вызов. Это его Суд. Отступит ли он, потому что это я? Или будет справедлив? К какому типу альф относится моя акула?

— Птичьей шлюхе переломают крылья за это, — усмехается Титус. — Так вершится правосудие по Старым законам. Это единственное наказание за воровство, и вы все это знаете.

Коса впивается в меня взглядом, и я клянусь, что он заглядывает прямо в мое бьющееся сердце и оценивает его. Оценивает мою храбрость. Мою решимость. Бросает мне вызов.

Он словно думает, что я собираюсь сопротивляться. Что я сбегу отсюда, буду плакать, просить и умолять. Что я могу даже вытащить свою карту Регины, чтобы избежать наказания. Они с Ксандером хотят, чтобы я показала им, насколько слаба. Что я недостойна их. Чтобы доказала им, что я всего лишь та змеючка, которой они всегда меня считали. Хитрая, но слабая.

Но я выросла, наблюдая за болью и страхом.

Поступая так, я заявляю о своей силе среди этих жестоких, злобных самцов. Здесь и сейчас, без лишних споров.

Мы все знаем, что единственным наказанием за воровство является перелом рук, лап или крыльев. Я сама видела, как за это при Дворе моего отца ломали хвосты.

Я вызывающе смотрю на Косу, пока он не произносит одно-единственное слово, и мой мир угрожает выскользнуть у меня из-под ног.

— Перекинься, — приказ нашего лидера.

Но он не мой лидер.

Я его Регина.

Я моргаю, глядя на него. Я хотела посмотреть, как он примет мой вызов. Черт, какая-то часть меня думала, что он рассмеется и прогонит нас, анима, прочь. Но он действительно собирается это сделать. Поэтому я говорю сквозь стиснутые зубы:

— Я приму наказание в человеческом обличье.

В толпе снова раздается шепот, и Клюв пытается глазами назвать меня тупицей.

Мы все знаем, что так будет больнее. Человеческие кости ломаются сложнее, чем хрупкие полые кости птичьих крыльев. Но что-то в том, что я перевоплощаюсь здесь, на глазах у всех этих анимусов, заставляет меня чувствовать себя более уязвимой. Я хочу принять это, стоя прямо, на своих собственных ногах.

— Ты приговорена к перелому обеих рук и лишению возможности исцеляться в течение трех дней, — хрипит Коса. Он даже не моргает. — Ты будешь закована в кандалы, чтобы не использовать свою способность к исцелению.

Он спрашивает меня, действительно ли я хочу это сделать. Напоминает мне о том, как это будет больно.

Твою мать. Я думала, что у меня в запасе есть исцеление. Похоже, меня ждут три адских дня.

— Я понимаю. Сделай это, — говорю я, кивая Дикарю.

Блядь, мое сердце бьется так чертовски быстро.

Но мой волк только смотрит на меня. Ксандер ничего не говорит.

Титус делает шаг в мою сторону.

— Ты его регина. Я, блядь, сам это сделаю.

Клюв делает шаг вперед.

— Нет, это моя ответственность…

— Нет, — рык неприкрытой злобы Дикаря заставляет Титуса и Клюва застыть на месте.

Тигр вскидывает руки в воздух.

— Тогда, блядь, сделай это, волк!

Но никто, даже Ксандер, не двигается с места. Они просто смотрят на меня. Я в смятении качаю головой, пытаясь донести до них взглядом: вашему Суду был брошен вызов. Мы все знаем, что вам нужно довести дело до конца.

— Сделайте это, — тихо говорю я, снимая протестующего Генри со своего плеча и передавая его Ракель.

Но когда я оборачиваюсь, ни один из моих суженых не пошевелил даже мускулом.

Мой голос превращается в рычание регины:

— Сделайте это, вашу мать!

Взрыв моей команды подобен темному ветру, который бьет и Дикаря, и Ксандера прямо в грудь.

Дикарь напрягается и слегка склоняет голову набок.

Горящие глаза Ксандера приобретают золотистый оттенок, и вулканическая энергия вокруг него начинает переливаться, искажая воздух.

Дракон пробудился.

Как один, мои суженые направляются ко мне чисто звериной походкой, подтверждая, что их анимусы полностью взяли верх. Глаза застыли. Их голоса звучат в моей голове в унисон:

— Как прикажешь, Регина.

Большие, сильные руки сжимают оба моих предплечья.

Я даже не успеваю перевести дыхание, как они одновременно ломают мне руки.

Сдавленный крик вырывается из моего горла, и я ненавижу себя за то, что проявляю слабость на людях. Но боль угрожает расколоть меня на части, колени подгибаются, а разум хочет отключиться, перекинуться, вернуться в темное место, где нет никаких чувств.

Я смутно осознаю, что в стороне Минни, Стейси и Сабрина рыдают в объятиях друг друга.

От напряжения, связанного с поддержанием моей защиты, и боли у меня кружится голова, и я знаю, что вот-вот упаду в обморок. Кто-то — думаю, Ксандер, судя по запаху дыма, — подхватывает меня на руки.

— Ужасная, безжалостная Регина, — дракон Ксандера скрежещет у меня в голове. — За все наши совместные жизни ты никогда, ни разу, не просила меня причинить тебе боль.

— Не исцеляй меня, — еле слышно шепчу я. — Таково правило.

— По всем правилам я должен отнести тебя в свое логово, положить лицом вниз на свое сокровище и напомнить тебе, кому ты принадлежишь.

Я едва успеваю съязвить:

— Это обещание? — прежде чем позволяю тьме поглотить меня целиком.

Глава 53

Коса

Я должен был догадаться, что моя Регина окажется такой же сумасшедшей, как и все мы. Нависнув над экраном компьютера Лайла, я заставляю себя снова и снова просматривать запись с камеры наблюдения, тихо ругаясь себе под нос.

Лайл вздрагивает. Заметно вздрагивает от звука, с которым кости Аурелии ломаются в обеих руках одновременно.

Она смотрела на меня вызывающе и холодно, пытаясь донести силой своего взгляда, что я должен причинить ей боль. Она понимала, как устроена политика и взяла на себя ответственность за то, чтобы это произошло.

То, как она приняла на себя всю силу этой боли за своих друзей. Редко встретишь зверя, способного на такой уровень… самопожертвования и решимости.

Я знаю то, что знают все звери в моем положении. Что есть физическая сила… и реальная мощь. И сегодня я понял, что у Аурелии есть опасное, редкое и притягательное сочетание того и другого.

— Блядь, — непривычно изможденным голосом произносит Лайл. Он отодвигается от экрана и пытается сдержать ярость, но дрожь пробегает по его руке, когда он трет глаза. — Она просто кошмар.

Он не это имел в виду.

— Она слишком красива, чтобы быть кошмаром, — бормочу я.

Он бросает на меня удивленный взгляд, и я отвечаю ему мрачным. Мы оба знаем, что это правда. Что она обладает необъяснимой притягательностью. Что даже не будь я ее парой, меня все равно бы тянуло к ней. Все равно… я искал бы ее, как рыба ищет океанские течения.

Лайл сопротивляется этому влечению, но он на грани. Глубоко на грани. То, что я видел, когда они были вместе, убедило меня в этом. Теперь она держит его за яйца. Буквально.

Прямо сейчас я борюсь с ней так же, как борюсь с безумием: с большим трудом.

Руки льва сжимаются в кулаки, когда крик боли Аурелии эхом разносится вокруг нас. Проникает под нашу кожу и в наши кости. Я сочувственно похлопываю его по спине, держась поближе на случай, если он захочет выместить на мне свою агрессию.