Пэм Годвин - Грязные связи
Ночь в его объятьях не будет риском, потому что он может потерять больше, чем я. Так ведь? Разве он не будет больше обеспокоен тем, чтобы скрыть свои секреты, а не раскрыть мои? Мысль об этом заставляла мое сердце останавливаться, и все, что я чувствовала, это жажду его губ на своих, жажду самого страстного секса, который я могу только представить, и анонимности для нас обоих.
Я хотела принадлежать мужчине, который будет брать женщину так же неистово, как он защищал бы ее. Я хотела жить в своем гребаном воздушном замке. Колин скользнул пальцем по экрану, меняя картинку.
— Спорю, он построен, как машина, а его член — это железный поршень. Мышцы на его заднице — вовсе не мышцы, а карбоновое волокно поверх кевлара. (прим. перев.: карбоновое волокно — очень крепкий материал, часто использованный в механике для покрытия деталей машин или мотоциклов; кевлар — еще один очень прочный материал. Изначально материал разрабатывался для армирования автомобильных шин). Идеально обтекаемый и пуленепробиваемый.
Пуленепробиваемая задница. Ооо, это было нечто очень аппетитное. Эдакий биомеханический мужчина, но мне это нравилось. Мое тело жаждало проникновения, и я легко скользнула вибратором в себя.
Порочный рот Колина продолжал свою словесную пытку, описывая различные методы, которыми этот безбашенный байкер мог бы пытать меня всю ночь напролет, вторгаясь в каждую из моих дырочек и пороча каждую девственную клеточку моего тела. Я приближалась к оргазму со скоростью света, балансируя на пике кульминации. Колин возник рядом со мной, опираясь головой на руку.
— Его задница будет настолько упругой, что он не сдастся без боя. Я бы повалил его на пол, и вступил бы с ним в схватку. Я, конечно, сильнее, но он…
— Ты не против?! — я сжала пальцы на вибраторе. — Это моя фантазия.
— Можешь поприсутствовать. Только страпон не забудь.
Учитывая мое везение с мужчинами, Неуловимый явно был или женатым, или геем. Или и то, и другое.
— Я здесь пытаюсь сконцентрироваться. Лучше вернись к части о его твердом члене.
Он перекатился на бок, чтоб посмотреть на меня. Его голова теперь покоилась на подушке, а дыхание отбивалось от моей щеки.
— Сначала тебе будет больно. Он слишком огромный, и он не привык к нежности. Но боль тебе понравится. То, как он медленно и болезненно растянет тебя, заставит каждый нерв в твоем теле дрожать от напряжения.
Мышцы моей киски сжались и начали пульсировать вокруг игрушки. Да. Вот так. Не останавливайся.
— Он перетрахал полгорода, так что вряд ли кто-то сможет сравниться с его мастерством поиметь киску. О силе, с которой он может трахать женщину, можно слагать легенды.
В Колине было полно дерьма. Десятки женщин твердили, что заполучили в свою постель самого завидного плохиша Чикаго, но мои репортеры опровергли любое утверждение и доказали, что ни одна из них не видела лица Неуловимого.
Разве что он трахал их, не снимая шлема.
Колин забарабанил пальцами по ребрам.
— Когда он трахается, он не только открывает твои порочные желания. Он меняет их, пока все, что ты чувствуешь — это скорость и сила его толчков, с которыми он вколачивается в твою нежную щель, лишая последнего дыхания, и оставляя тебя жаждать его член до конца твоей жизни.
Я рассмеялась, когда достигла оргазма. Шок накрыл меня волнами, освобождая мое тело с каждым выходом. Задерживая дыхание, я вытащила вибратор и отложила его в сторону.
Губы Колина коснулись моего плеча.
— Прости за сегодняшний вечер.
— Не стоит.
Я повернулась к нему и ущипнула за подбородок, пытаясь вызвать на лице улыбку.
— Я замужем за своим лучшим другом. И я не жалею.
Он закрыл глаза.
— Ты замужем за геем, который выступает против пропаганды гомосексуализма на национальном ТВ.
— А ты женат на женщине, которая раз за разом пачкает член твоего любовника своей смазкой.
Колин наполовину хмыкнул, наполовину засмеялся.
— Боже, ты ужасна.
— Ты сам начал. Хватит ныть о своей политической кампании.
Он был в постоянном водовороте суеты — той, которая разрывала его на две части: мужчину, которым я восхищалась, и правого консерватора, который меня бесил. Так как наши политические взгляды расходились, терпение заставляло меня гордиться тем, что я играла роль жены консерватора. Публика Колина любила его, а она в основном зависела от религиозных, традиционных и моральных взглядов. Он был их голосом и рьяно защищал их веру во все. Ну, почти во все.
Я улеглась на спину, глубоко выдыхая.
— Ты никогда не выступал против прав участников однополого секса.
— Это и правда имеет значение? Правда в том, что нация принимает меня.
Если бы он раскрыл свой секрет, это, безусловно, изменило бы их восприятие. И смело бы его с экранов телевидения.
Ублюдки не умеют широко мыслить.
— Иногда мне хочется… — он уселся на краю кровати спиной ко мне. — Мне хочется заботиться о тебе, вместо того, чтобы подкладывать тебя под Тома, Дика или Гарри. Если бы во мне было меньше от гея…
О, сегодня его чувство вины не на шутку разыгралось. Я схватила вибратор и встала с кровати.
— Колин, ты не трахал меня двадцать два года. И ты знаешь почему.
Это была тяжелая дискуссия, но ему нужно было напомнить. Я включила лампу и встала перед ним. Его взгляд метнулся к моей груди, спустился по бедрам к светлым лобковым волосам над колечком пирсинга в моем клиторе. Это был беглый взгляд, как тот, которым женщины окидывают меня в раздевалке спортзала. Всего лишь оценка моего тела, но ни капли сексуальной заинтересованности.
Он свесил голову вниз. Когда мы впервые отдали друг другу нашу девственность в пятнадцать лет, его сексуальная ориентация была под вопросом, но так толком и не раскрыта. Причина того, что между нами не было сексуального притяжения, что тогда, что сейчас, была в том, что между нами просто не было химии. Это говорило о том, что он никогда не сможет переспать со мной или с другой женщиной.
Я прошла в ванную и бросила ему через плечо:
— Не забывай, что пять минут с моей киской на всю жизнь отпугнули тебя от женщин.
— Сучка! Это было двадцать пять минут! — он проследовал за мной по пятам. — Но на протяжении целого часа ты заставила член этого гея стоять. — Он ухватил меня за руку на пороге ванной и оставил поцелуй на лбу. Конечно, он имел в виду себя. — И я не жалею.
Я не жалею. Это стало нашей мантрой, потому что, на самом деле, сожаление жило в нас обоих. Он хотел отношений с мужчиной, которого ему не придется скрывать. Мне нужен был партнер, которому не придется трахать меня через третье лицо. Он хотел ребенка от суррогатной матери. Я хотела зачать ребенка когда-нибудь, в порыве страсти.
