Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
– Проходите, я сейчас, – сказала Клава, и, ещё раз приложившись к букету носиком, вышла с ним из гостиной.
Аполлон огляделся. Посреди просторной комнаты стоял круглый стол, покрытый белой скатертью, со стульями с мягкими сидениями вокруг него. У стены – диван, напротив дивана, в углу – тумбочка с телевизором, на котором стоял проигрыватель, у другой стены – трёхстворчатый платяной шкаф с зеркалом.
Он поставил на стол шампанское и торт и скромненько сел на диван.
Вошла Клава с хрустальной вазой с Аполлоновыми цветами. Поставила вазу на стол, с любовью расправила букет.
Она снова вышла, а через минуту возвратилась с двумя большими тарелками в руках с какой-то аппетитно пахнущей снедью.
– А я ждала-ждала… Ну, думаю, уже не придёт. Вот и прибрала всё… – объясняла Клава, внося с кухни и расставляя на столе всё новые и новые тарелки. Нос Аполлона уже давно не работал с такой приятной нагрузкой. Давненько уже не работало и кое-что другое в его молодом тренированном организме, для которого неделя воздержания – это всё равно, что год для пенсионера. И теперь, получая с помощью зрения соблазнительную информацию в виде аппетитно отставленного и туго обтянутого юбкой роскошного зада, это "кое-что" просыпалось и взбудораживалось всё больше и больше с каждым реверансом Клавиных бёдер вокруг стола. Причём особое очарование заключалось в том, что все эти реверансы были не жеманными, манерными, вульгарными, специально отработанными движениями профессиональной соблазнительницы, а естественными, без всяких уловок, без всяких фальшивых потуг, что, собственно, и представляло собой первое приближение обнажения и обострения всех чувств.
Наконец Клава завершила свой последний вояж на кухню с бутылкой в руке. И это был не самогон, это была бутылка с фабричной пробкой и с зелёной этикеткой "Московской водки".
– Ну вот, прошу к столу, – сказала раскрасневшаяся от суеты и присутствия в её доме джентльмена Клава.
Они сели за стол друг напротив друга. Аполлону было приятно, что его цветы стоят посреди стола в красивой хрустальной вазе.
– Начнём, наверное, с шампанского, – сказал он.
– Да, я давно не пила шампанского. С Нового года, – сказала Клава, и добавила: – Может, телевизор включить?
Не дожидаясь ответа, она подошла к телевизору, нажала кнопку на нём. Из-за тумбочки раздалось рычание стабилизатора, и через некоторое время из телевизора послышался голос дикторши:
– Завтра – День медицинского работника. Накануне праздника советских медиков перед вами, дорогие телезрители, выступит известный…
– Вот, недавно купила… цветной, – как бы между прочим заметила Клава, снова усаживаясь за стол.
На экране в это время возникло раскормленное лицо багрового цвета с фиолетовым носом.
"Действительно, цветной… Эта знаменитость, наверное, не дурак выпить и хорошо закусить", – подумал Аполлон, открывая шампанское.
– За что будем пить? – спросила Клава, когда бокалы были наполнены.
– За знакомство, конечно. А я – так сразу и за вас, Клавочка, – улыбнулся Аполлон.
Они чокнулись и опустошили бокалы. Аполлону чертовски хотелось есть. Слава богу, стол, действительно, ломился от яств. Оказалось, что под шампанское хорошо идёт не только килька в томате с чёрными сухарями, но и салат "Оливье", и винегрет, и домашняя ветчина, и холодец, и огурчики с помидорчиками, и кровяная колбаса, и пирожки…
– Коммунистическая партия и Советское правительство делают всё необходимое для дальнейшего развития и совершенствования здравоохранения в стране, – аккомпанировал чревоугодию известный медик.
Аполлон, с наслаждением насыщаясь, бросил взгляд на экран телевизора. Морда у мужика была уже голубая, а нос почему-то с зеленоватым отливом.
"Наверное, с похмелья выступает, вон как побледнел", – сочувственно подумал Аполлон, вспомнив своё собственное недавнее похмелье.
– Мне тётя Поля о вас много рассказывала. И о геройском поступке вашем… Так вы, значит, на заводе работаете? – спросила Клава, заботливо подставляя поближе к Аполлону ещё не испробованное им блюдо.
– Угу…
– А я вот на свиноферме, в совхозе. Тяжеловато, конечно, но зато и заработки неплохие…
Внутренний голос подсказал Аполлону, что пора отреагировать на откровения Клавы, тем более что уже начало приближаться чувство сытости.
– Вы сделали удачную покупку, Клава. Такое отличное изображение, – гость устремил взгляд на телевизор.
"Известный неизвестный" в это время монотонным голосом продолжал медицинский ликбез:
– …В Советском Союзе работает каждый второй врач Европы, каждый третий врач мира. В одиннадцатой пятилетке эти показатели будут удвоены…
При этом лицо его заметно осунулось и стало ещё более синим. "Совсем плохо бедняге", – вздохнул Аполлон.
– Что ж вы совсем не кушаете? Вы кушайте, кушайте, – засуетилась Клава, заметив, что гость положил вилку, но тут же как бы спохватилась: – Ой, что ж это я совсем… Открывайте.
Она подвинула к Аполлону водку и встала.
– А я сейчас горяченького принесу.
Когда она выходила из-за стола, Аполлон задержал взгляд на её ладной фигуре. "Хороша!" – отметил он, провожая её взглядом.
Он открыл бутылку, наполнил дожидавшиеся своей очереди рюмки. Вошла Клава с большой глубокой тарелкой с румяной тушёной картошкой и ещё более румяным мясом. Над тарелкой поднимался пар, извивался и, попадая Аполлону в ноздри, почти эротически щекотал их. Клава разложила картошку с мясом по тарелкам.
– Как вы думаете, Клава, может быть, нам пора перейти на "ты"? – спросил Аполлон и добавил: – А то мы это дело сейчас узаконим.
– Как это? – искренне удивилась Клава, и какая-то скрытая надежда слышалась в её голосе.
И невооружённым глазом было видно, что гость пришёлся ей по душе. Не зря любимая тётушка Поля так его расписывала. Действительно, и высокий – не чета Ивану Тарахтелкину, и обходительный, и видный из себя, и цветы принёс, и шампанское вон, и торт…
– А в одной умной книжке – кажется, "Словарь иностранных слов" называется – написано, что на "ты" переходят после того, как выпьют на брудершафт. Так что, нам просто необходимо выпить на брудершафт.
Клава слегка зарумянилась – то есть, не только щёки, но и всё её лицо симпатично порозовело.
Медицинское светило на телеэкране, похоже, тоже осветилось зарёй и слегка округлилось, хотя бедолагу при этом немного перекосило.
– В прошлом году, – возвестило оно, – пятьдесят восемь миллионов трудящихся и членов их семей лечились в специализированных государственных учреждениях. В этом году цифра эта увеличится в полтора раза. И это ещё далеко не предел…
