Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Но самый страшный удар его ожидал потом, когда он обнаружил, что те, скормленные корове, два ведра бражки были единственными с градусами. Остальные же все, так старательно, в поте лица сделанные, запасы оказались обыкновенной, к тому же уже давно прокисшей, бардой.
Единственным утешением для Антона оказалось лишь произведенное хулиганистой поневоле коровой вечернее молоко, да и то градусов в нём было маловато для такого закалённого самогоном и бражкой организма как Антонов.
Глава XVI
Случилось так, что как раз в субботу, на которую, как известно, у Аполлона вроде как было назначено свидание с Клавой, требовалось заканчивать на станции отгрузку. Нужно было ехать в Хутор, несмотря на выходной – простой цистерны грозил заводу приличным штрафом. Поскольку у Перепелиного Яечка были какие-то семейные проблемы, на отгрузку поехал Аполлон, разумеется, с Хомой.
Ничего непредвиденного не случилось, всё прошло спокойно и без приключений, если не считать неполадок в насосе. Из-за этих-то неполадок домой они возвращались уже в сумерках. Поскольку Хома жил не на рабочем посёлке, а в Синели, то, дабы не "пилить" ему потом до дому пару километров в темноте на велосипеде, возвращались они с заездом в Синель. Такой вариант предполагался ещё в Хуторе, когда из-за этого чёртова насоса было уже ясно, что отгрузка затянется. А потому Аполлон, которому во время отгрузки, в общем-то, делать было особенно нечего, сходил в магазин и купил бутылку шампанского и торт. Конфеты покупать он не рискнул, подозревая всё-таки, несмотря на уверения Васи, что всегда твёрдые они не потому, что они такие и должны быть, а потому, что не совсем свежие, если не совсем несвежие.
На территории базы, между навесами и складами, где обильно росла трава почти в человеческий рост, Аполлон нарвал каких-то довольно красивых полевых цветов. Вообще, он предпочитал дарить женщинам цветы, которые сам же и нарвал, полагая, что цветы должны быть его, только его, сорваны только им самим. В этом-то и заключается вся прелесть цветов, всё их интимное начало. А купленные цветы это что-то вроде купленной женщины – вроде есть и красота, и запах, но нет того особого чувства единения, которое не купить ни за какие деньги. А потом, разве ромашки уступают по своей красоте, трогательности, а самое главное, невинности тем же розам? А накануне вечером, к тому же, симпатичная миловидная певица пела по телевизору:
"Не дари мне цветов покупных,
Собери мне букет полевых,
Чтобы верила я, чтобы чувствовал ты -
Это наши цветы, только наши цветы".
Она излагала эту просьбу таким чистым, искренним, проникновенным голосом, соответствовавшим её притягательной внешности, что не оставалось никаких сомнений – уж если дарить цветы, то только собранные своими руками… Да с покупными можно запросто и впросак попасть. Аполлон вспомнил, как ещё в родных Штатах, на одной из вечеринок по поводу чьего-то дня рождения, на глазах завял подаренный имениннице час назад чей-то благоухающий свежестью букет. Так что, в истинной свежести можно быть уверенным только тогда, когда сам сорвёшь…
Итак, высадив своего начальника возле его усадьбы, Аполлон проехал ещё немного, уже с включенными фарами, до дома, по описанию бабы Поли, "покрашенного в салатный цвет, с синими оконными наличниками, под красной крышей, с большой берёзой возле калитки".
В одном из окон дома горел свет. Аполлон собрал в охапку все свои атрибуты настоящего джентльмена и вошёл в палисадник. Поскольку руки были заняты, в дверь пришлось стучать ногой. Как водится в таких случаях, через некоторое время послышался скрип внутренней двери, а вслед за ним – строгий грудной женский голос:
– Кто там?
– Это я, – представился джентльмен.
– Кто это я?
– Аполлон. Вам разве баба Поля не говорила?
– Ой, – послышалось за дверью, одновременно как бы испуганно и радостно, звякнул открываемый запор, дверь отворилась, и в освещённом проёме возникла женская фигура.
Так как свет падал из-за спины хозяйки дома, Аполлону не были видны ни лицо, ни передний рельеф фигуры, только тёмный отчётливый контур на светлом фоне. Контур, надо сказать, был весьма и весьма впечатляющ. Нет, это отнюдь не было что-то бесформенно-толстое, это была явно женская фигура, можно даже сказать, подчёркнуто женская, пропорционально сложенная, но при этом очень крупная и крепкая.
– Ой, а я уже думала, что вы не придёте.
– Да вот задержался на работе. Производственная необходимость, как говорится. Вы уж извините.
Аполлон широко улыбнулся и протянул хозяйке букет:
– Это вам.
– Ой, мои любимые васильки и ромашки!
Клава поднесла букет к лицу, понюхала. Она вдохнула всей грудью и сказала:
– Спасибо… Ой, что ж мы стоим-то тут? Проходите.
Она отстранилась, пропуская Аполлона в коридор.
Когда они вошли в комнату, Аполлон смог разглядеть свою новую знакомую – столь разрекламированную племянницу бабы Поли.
Конечно, насчёт красоты писаной – баба Поля немножко подзагнула. Хотя, как сказать. Клава, конечно, не Клаудиа Кардинале какая-нибудь, а просто Клава, но по местным понятиям – очень видная молодка: простое открытое лицо, не лишённое миловидности, небольшой прямой нос, сочный чувственный рот, густые светлые волосы, зачёсанные назад и схваченные там в узелок, здоровый цвет лица с красивым природным румянцем и небольшой россыпью милых очаровательных веснушек. Будто бы сошла с картинки. Про таких так прямо и говорят: не женщина, а картинка, или ещё – кровь с молоком. А что до форм – ни в сказке сказать, ни пером описать! Одни крутые бёдра чего стоят – ни одна гитара не сравнится!
Аполлон, правда, был не очень охоч до крупных женщин – он предпочитал миниатюрных, которых без зазрения совести можно было называть всякими ласковыми именами, "белочка", например, или "киска". В случае же с Клавой такие варианты не проходили, звучали бы явно фальшиво. А женщины, ведь, такие существа… Ой как тонко чувствуют фальшь! А, хоть даже и нежно-нежно произнесенное, "бегемотик ты мой маленький" или "коровка моя ласковая" как-то не звучит.
Но, тем не менее, уже неделю не сближавшийся с женщинами, Аполлон остался весьма доволен результатами внешнего осмотра источника своего эротического вдохновения. Даже, пожалуй, именно такая – крупная, ладно скроенная женщина, которая, без сомнения, и в горящую конюшню войдёт, и на скаку остановит выскочившего оттуда жеребца, соответствовала его настроению на данный момент. Ему и в самом деле хотелось чего-то большого, светлого и простого. Чтобы не насиловать мозги какими-нибудь заумными вывертами, а просто отдыхать душой и телом, расслабиться от всех последних забот накануне выходного дня. К тому же большая, крепко сбитая Клава душещипательно контрастировала с миниатюрной, хрупкой Машей, а контрасты, как известно, – весьма притягательная сила.
