Эва Хансен - Цвет боли: белый
Не знаю, как долго говорила, пока не устала сама. Но почувствовала, как полегчало. Правильно мне советовала психолог: выговориться нужно хотя бы для того, чтобы полегчало. Объяснить самой себе, что чувствуешь, чего желаешь и чего боишься. Помогает, всем советую.
Только действительно самой себе, чтобы никто не слышал. Нет, Бритт спала, она не слышала, а вот…
Утром Брит проснулась и увидела меня… И назвала дурой, с чем я согласилась с легким сердцем.
Узнав о беде с Бритт, Том бросил все свои семинары и дела и примчался, с порога заявив, что справится с ней сам безо всяких сиделок.
Он оказался на удивление хорошей нянькой, причем не просто заботливой, а требовательной при этом. Сначала Бритт возмущалась его диктатом, но быстро поняла: как Том сказал, так и будет. И тут я впервые увидела послушную Бритт, казалось, она даже упивается своей ролью покорной девочки, скромно опуская глаза и всем своим видом давая понять, что вынуждена покориться.
Первой отреагировала Фрида:
— Линн, надолго ее хватит?
— Не знаю.
— Главное, чтобы Том не поверил в это послушание, не то привыкнет, трудно будет отвыкать, когда Бритт перестанет играть.
Я смотрела на смеющуюся Фриду и понимала, какое сокровище к нам поселил Ларс. С Фридой все казалось легким и простым. Если бы я и без того не относилась к Дагу Вангеру с ледяной прохладой, то теперь непременно возненавидела бы.
Мы с Фридой прекрасно разместились в комнате, даже все ее книги встали на полках дополнительно собранного стеллажа. Ее постоянное присутствие рядом избавляло меня еще от одного — необходимости объясниться с Ларсом. Конечно, я чувствовала себя виноватой и каялась, но придумать повод, чтобы начать каяться вслух, не могла.
В комнате Том убеждал Бритт, что завтра необходимо показаться врачу. Наша героиня изволила капризничать, вернее, просто поднимать себе цену:
— Да стоит ли тратить на меня время, Том, тебе пора улетать… тебя ждут.
Мы с Фридой переглянулись: это опасный сигнал, Бритт повторяет вот это «пора улетать» рефреном уже третий раз. Надоел? Скорее всего, да, но Том этого пока не понял. Поймет, когда Бритт запустит в него обломанным гипсом?
Том не глуп, он все прекрасно понял и пришел к нам с Фридой советоваться:
— Девчонки, что делать?
— Улетай.
Удивительно, но в унисон мы стали говорить и с Фридой. Смешнее всего получатся, когда произносим что‑то в три голоса.
— А дальше?
— А дальше, Том, как получится. Бритт можно взять измором. Звони утром пожелать доброго утра, только не рано, Бритт сова. А еще вечером, чтобы сказать «доброй ночи». Может, что и выйдет.
Он посмотрел на нас почти с вызовом:
— Я еще поведу ее под венец!
— Куда?!
— Бритт будет моей женой.
Дай бог…
Ларс опять откуда‑то вернулся…
— С приездом?
— Я был на острове.
Ларс сел на диван и протянул мне руку:
— Иди сюда…
Неужели все прошло, он забыл то, что я наговорила в машине?
Я снова в его руках, сердце готово выпрыгнуть из груди. А Ларс открывает ноутбук, кладет его нам на колени, тесно прижимает меня к себе:
— Садись ближе, я не кусаюсь.
Но меня поражает не это. На экране ноутбука… Джейн Уолтер, правда, она не в строгом деловом костюме, а в очень открытом сарафане, смеющаяся, явно где‑то на пляже.
— Узнала?
Я готова взвиться снова, но сдерживаюсь:
— Джейн…
— Угу. Смотри еще…
Снимки следуют один за другим. На них Джейн в обнимку с каким‑то мужчиной, и это явно не Ларс! Мне удается сдержаться и не произнести какой‑нибудь гадкий комментарий. Потом с малышом… у ребенка явно болезнь Дауна… но они обнимаются с такой любовью, что усомниться, что это мать и дитя не приходит в голову.
У Джейн дауненок?! Несчастная…
По виду матери этого не скажешь, она любит свое больное дитя, она настоящая мать.
Я не замечаю, как на глаза наворачиваются слезы, зато это замечает Ларс, он осторожно стирает слезинку, усмехаясь:
— Они счастливы, плакса.
— Где это?
— В Уругвае, у мужа Джейн там свое дело и большая усадьба. Не был, но, говорят, красиво…
На следующем снимке Джейн и малыша обнимает красивый мужчина, тот самый, что был на предыдущих. Счастливая семья — мама, папа и ребенок.
— А вот старые снимки.
На этих фото Джейн Уолтер вместе с мужем, Ларсом и Оскаром. И дата — как раз, когда я подозревала Ларса в измене.
— Почему бы не сказать?..
— Когда? Ты удрала и делала все, чтобы не подпустить меня к себе. Линн, — он уткнулся мне в висок, — ну когда ты поймешь, что заняла все мое сердце, ни на кого другого места в нем просто не осталось?
Вдруг в его голосе слышится лукавство:
— Разве что на пяток малышей, которые будут похожи на маму…
— Сколько?!
Ларс как ни в чем ни бывало пожимает плечами:
— Ну хорошо, можно шестерых, я не против… Планы немаленькие, может, пора приступить к реализации?
— Ларс!
— Где ты предпочитаешь — в гардеробной или лучше все‑таки на Кунгсхольмене? Поехали, здесь народу и без нас хватает.
Разве можно не принять вот такое откровенное приглашение?
— Фрида, я верну ее завтра. Может быть…
Фрида смеется:
— Оставляете меня с Бритт?
— Боишься? Не трусь, она сейчас играет в покорность. Разве что придется весь вечер выслушивать жалобы на предателя‑Тома.
— Я просто дам ей снотворное. Врач прописал, но Бритт не принимает.
Честно говоря, нас уже мало волновало, будет ли Бритт спать крепко. Главное — она под присмотром, значит, мы можем заняться собой…
— Ты сверху.
Замечание вскользь, но я почему‑то взвиваюсь:
— Нет, ты!
— Споришь со старшими? Ты сверху.
— По очереди.
Он поворачивается ко мне, не успев тронуть машину с места, бровь чуть приподнимается:
— Согла‑а‑сен…
Мы вдруг начинаем хохотать.
— Ларс, ты меня развратил.
Трогая с места, Ларс оглядывает меня, насколько позволяет пространство машины, хмыкает:
— Надо же? А по виду не скажешь, скромная девушка. Кстати, ты в белье?
— Конечно!
— Значит, не до конца развратил. Но все впереди, я еще успею…
Пусть развращает, я согласна. При одной мысли о таких уроках внутри становится горячо.
А с чего все начиналось? С лекции о викингах и фужера «Ришбура». Вот как скромницам опасно пить даже хорошие вина.
Словно подслушав мои мысли, Ларс вдруг сообщает:
— У меня вино хорошее есть.
— «Конти»?
— Ишь ты какая! «Конти» не заслужила, не достаточно еще развращена. Нет, «Шато д’Икем» 1976 года. Я помню, ты предпочитаешь белые вина…
