Олег Болтогаев - Лопушок
— Крепкая зазноба! — рассмеялась Женя.
— Почему это? — не понял я.
— Ну… Раз с прошлого года отмыть не удаётся, — ответила Женя.
Действительно, никогда в жизни я ещё не был так сильно влюблён.
Прежде я влюблялся часто, но, бегая за одной девчонкой, не считал зазорным время от времени подумать и о другой.
Тамара не давала мне такого шанса.
Я думал только о ней. Только о ней.
Прежде, в восьмом классе, я сидел за одной партой с Лёшкой, но он, перейдя со мной в другую школу, оказался в параллельном классе, и как-то так получилось, что моей соседкой по парте стала Женя — улыбчивая и немного полноватая девушка.
Что интересует юного девятиклассника, когда он впервые смотрит на девушку?
Правильно — её ножки.
Но, странное дело, я поймал себя на мысли, что ножки Жени меня почти не волнуют.
Девушка вела себя весьма непринуждённо, она запросто прижималась ко мне своим упругим, теплым бедром, вроде, по делу: то одно ей было непонятно, то другое.
Мне ничего бы не стоило, словно невзначай, положить ладонь на её бедро, которое было лишь наполовину прикрыто короткой школьной формой. Уверен — это не вызвало бы скандала.
Ну, убрала бы она мою лапу — и всё.
А в зависимости от того, как именно она это сделала, я решал бы, повторить свою выходку или обратить всё в шутку.
Но я не делал этого.
Потому что у меня была Тамара.
Моя Тамара!
Каким новым оказалось это удивительное слово — «моя»!
В нём было что-то взрослое, меня охватывало неясное чувство собственника, когда кто-нибудь из приятелей говорил мне: «Твоя-то вчера на танцах была в таком классном платье!»
Это сладкое слово «моя»!
Наверное из него рождалась моя ревность.
Я ревновал Тамару по любому поводу. Взять те же вчерашние танцы. Сам я не смог прийти, а потому жутко переживал, с кем и сколько раз танцевала моя девушка.
Как великое одолжение, нам разрешали приходить на танцы в школу, где мы прежде учились. Но мы чувствовали себя неловко, наверное, потому, что здесь не было наших сверстников. Хотелось одного: порадовать Тамару двумя-тремя танцами и тихо уйти с ней в прохладную темноту ночи, чтобы, уединившись, целоваться до потери сознания.
Лёшка и Наташа отныне гуляли сами по себе.
Мы не мешали друг другу, и это было чудесно.
Целоваться стоя было приятно, но неудобно.
Хотелось сесть.
И мы с Тамарой нашли себе местечко.
У речки, на маленьком деревянном мостике, совсем недалеко от дома моей девушки.
Этот мостик почему-то назывался «кладочка».
Свесив вниз ноги, мы осторожно садились на кладочку. Теплое, не очень широкое бревно служило нам верой и правдой. Вечером этой кладочкой уже никто не пользовался, и мы могли сидеть здесь сколько угодно.
Теперь это было наше место.
Мы целовались, целовались и целовались.
Сладок и памятен первый поцелуй, но он такой робкий и неумелый. Но как быстро и как легко освоили мы эту немудрёную науку, и уже через пару вечеров я целовал мою девушку так жарко и страстно, что у нас обоих захватывало дух.
— Не нужно так сильно… — капризно жаловалась она.
— Хорошо, не буду, — послушно отвечал я.
На некоторое время я становился паинькой, и мои губы едва-едва прикасались к нежным девичьим губам. Левой рукой я обнимал Тамару за плечи, правая ладонь робко покоилась на моих коленях.
Здесь нет ошибки. На моих коленях!
Хотя…
Мне мучительно хотелось переложить свою руку на девичьи колени. Но я боялся, что Тамара рассердится. Нет, определённо, это был уже не я. Кто-то другой влез в мою шкуру и влюбился в Тамару.
Разве так я обращался с Иркой?
Потрогать девичьи коленки?
Совершеннейшая мелочь!
Да что там коленки!
Я подходил к Ирке и с наглой улыбкой спрашивал:
«Какой сегодня день недели?» Девчонка отлично знала, что именно я сделаю через секунду и резко прижимала к бедрам свою короткую юбочку. И напрасно! Должен же я был, в конце концов, узнать, какой сегодня день недели!
Должен!
Борьба наша была короткой и весёлой. Ирка, смеясь, отталкивала мои дерзкие ладони, но я был более ловким и задирал вверх тонкую ткань. Всего на секунду.
Ирка взвизгивала, а я удовлетворённо говорил:
«Трусики — белые. Значит, сегодня понедельник.»
Вот как я вёл себя с Иркой. Как свинья…
А тут, на деревянной кладочке, я словно боялся прикоснуться к девичьим коленям.
Это было непостижимо!
Распирала мысль: «Разве можно целовать и ласкать девушку, если ты не сказал ей, что это не просто так. Это серьезно.
Это потому, что я люблю её.»
Признавался ли я девчонкам в любви прежде?
Конечно. Много раз. Без труда.
Но те признания были как бесплатное приложение к объятиям и поцелуям. Они, признания, вылетали из меня легко и просто. Произнеся их, было легче добиться этих самых поцелуев и объятий.
Но теперь я робел. Чувства распирали меня.
Слова рождались в сердце и застревали в горле.
— Тамара… — начинал я.
— Что?
— Ты… Это…
— Что?
— Ты влюблялась когда-нибудь?
— Конечно.
— Сильно? — огорчённо спрашивал я.
— По-всякому.
— А сейчас тебе нравится кто-нибудь?
— Да, — многозначительно сказала Тамара.
Радостное предчувствие согревало мне душу.
Быть может, это я нравлюсь ей? Здорово!
— Тамара, я люблю тебя, — решительно прошептал я.
— А я тебя, — смущённо ответила она.
Да?!
Вот так, сразу?
Я был убеждён, что девчонки долго ломаются и не хотят признаваться в любви. Как у нас было с Иркой? Я задирал ей юбку и требовал, чтобы она раздвинула ноги… «Ты меня не любишь!» — хныкала она в ответ и тесно сжимала коленки. Что я должен был делать? Не люблю, не люблю, но причём здесь это? Конечно, я, задыхаясь от страсти, хрипло рычал, что она не права, я её люблю и буду любить ещё сильнее, вот только ноги нужно все-таки раздвинуть. И она, продолжая свою заунывную жалобную песню про «ты меня не любишь», медленно раздвигала коленки, а я быстро, по-хозяйски, занимал плацкартное местечко и замирал от сладострастного предчувствия. Самому мне никогда не пришло в голову спросить мою пассию, любит ли она меня. Потому что мне это было почти безразлично.
Вот такая была у нас с Иркой «любовь».
Была и прошла.
Теперь Ирка тоже училась в девятом классе, только не со мной, а в параллельном, вместе с Лешкой, и мы с ней виделись лишь изредка.
