Олег Болтогаев - Лопушок
— Наташа, ты? — раздавалось из темноты.
— Я, папочка, я, — отвечала Наташа.
Неясная тень впереди принимала очертания человека и превращалась в наташиного отца. Он подходил к нам совсем близко и с бесцеремонным интересом вглядывался в наши лица. Не знаю, как Лёшке, но мне это не нравилось.
— Какие у тебя сегодня кавалеры? — спрашивал наташин отец.
— Те же, что и вчера, — отвечал я.
— Такие же дерзкие и сердитые? — улыбался он.
— Такие же, — говорил я.
Не дано мне было постичь его странный юмор.
— До свиданья, Тамара, до свиданья мальчики, — прощалась с нами Наташа.
Тамара что-то отвечала ей в ответ, а мы с Лёшкой лишь мычали: «Пока».
Наташа с отцом исчезали в темноте.
Втроём мы шли домой, одуряюще пахла акация, и вокруг нас летали мириады мигающих светлячков.
Я специально долго листал толстые тома энциклопедий, пока не нашёл правильное название этих удивительных насекомых. Они назывались — лициоля.
Пацаны ловили светлячков и с бессмысленной жестокостью губили их в угоду сиюминутной радости. Несчастного жучка делили на две части, задняя половинка продолжала фосфоресцировать, — ею намазывали ладони, лоб, щеки, и наша глупая молодежь ненадолго превращалась в уругвайских туземцев.
В одной книжке я прочёл, что самые большие светлячки живут в Уругвае.
Долгое время мы с Тамарой ходили, робко держась за руки. И вдруг я заметил, что она прячет руку, за которую я её обычно держал. Она стала закладывать её за спину, забавно выворачивая назад. Словно прятала от меня.
При этом взять девочку за руку было почти невозможно.
И тогда мне ничего не оставалось — я осторожно обнял её за плечи. И в этот момент я понял, какой я дуб! Лопух! Она давно хотела, чтобы я обнял её, а я, баран, лишь держал её за руку.
Словно юный пионер.
Потом настал день, точнее, вечер, когда я впервые поцеловал Тамару.
Это было так забавно и так трудно — первый поцелуй.
Я провожал Тамару. До самой калитки.
Мы стояли рядом и о чём-то шептались.
Неожиданно Тамара вытянула шею и стала внимательно смотреть в темноту своего сада.
— Куда ты смотришь? — заинтересовался я и придвинулся к ней поближе.
— Скоро гладиолусы расцветут, — ответила девочка.
— А где они тут у вас?
Было темно и пришлось вглядываться.
Но я ничего не видел. Не мог видеть.
Потому что ладонь моя лежала на тонкой девичьей талии. В неё, в мою ладонь и переместились все мои органы чувств.
Сердце стучало так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит наружу.
— Вон там, — Тамара показала рукой вглубь сада.
— Не вижу, — отвечал я, а мои губы едва не касались её щеки.
— За теми кустами роз, — уточнила девочка.
— Не вижу, — тихо промолвил я.
И в этот момент мои губы коснулись её щеки.
Теперь я не мог увидеть ни гладиолусов, ни роз, даже если бы они все засветились ярким пламенем.
— Не надо, — прошептала Тамара.
— Почему? Я хочу тебя поцеловать, — искренне признался я.
— А я этого хочу? — спросила Тамара.
— Хочешь, — нахально заявил я.
— Почему?
— Потому что ты мне нравишься.
От этих слов мне почему-то стало жарко.
Какой я нахал!
Мои губы искали настоящего поцелуя, но девочка увернулась, и я смог лишь поцеловать её в щеку.
— А как же Ира? — строго спросила Тамара.
— Никак.
Я обнял девочку крепче, увереннее и привлёк к себе.
И мы стали целоваться.
Это было упоительное чувство — целовать любимую.
Я осторожно прижимал Тамару к себе, а она, слегка сопротивляясь, поддавалась мне.
Первый поцелуй в губы был легче дуновения ветра.
Где-то на задворках памяти мелькнуло воспоминание о том, как я целовал Ирку. Разве это были поцелуи? Странно было то, что я вообще пытался её целовать — ведь она никогда не позволяла мне сделать это по-настоящему. Всегда хихикала и уворачивалась. Словно ей были неприятны мои неуклюжие нежности. Теперь Ирка была в прошлом.
— Тамара… — страстно прошептал я.
Наши губы вновь встретились.
— Что? — едва слышно спросила она.
— Я тебя… Ты мне нравишься, — отчаянно произнёс я.
— Ты это уже говорил, — многозначительно заметила Тамара.
Мне хотелось сказать, что я её люблю, но слова почему-то застревали где-то в горле.
В начале августа у нас появилось новое серьёзное занятие — загадывание желаний.
Поводом послужили десятки метеоритов, которые то и дело рассекали ночное небо.
— Звезда упала, — прошептала Тамара.
— Да? Где? — спросил я.
— Вон там, — она показала рукой. — Нужно загадывать желания.
Мы прекращали целоваться и напряжённо смотрели вверх.
И вот — удача, яркий метеорит, оставляя после себя длинный светящийся хвост, пролетал над нами и я… не успевал ничего загадать. «Вон он!» — это всё, что мне приходило в голову.
— Загадал? — спрашивала Тамара.
— Не успел, — честно признавался я.
— А я загадала…
— Что?
— Это нельзя говорить.
Пролетал ещё один метеорит, и я опять не успевал ничего загадать.
Тогда я решил схитрить и, глядя в небо, стал, словно заклинание, шептать про себя: «Хочу быть всегда с Тамарой, хочу быть всегда с Тамарой…»
Теперь мне повезло, одна звёздочка, вторая, третья…
— Загадал? — спрашивала Тамара.
— Загадал! — отвечал я радостно.
После этого мы снова целовались, но теперь в наших поцелуях было что-то новое, словно мы дали друг другу обет верности.
Под волшебным звездопадом.
Незаметно подкралась осень. Настал сентябрь.
Я пошёл в девятый класс, а моя Тамара в восьмой.
Самым неприятным было то, что теперь мы учились в разных школах.
На ногтях своих рук я написал чернилами её имя и фамилию.
Как раз десять букв.
Хорошо, когда у твоей девочки короткая фамилия.
Часть вторая
Одноклассницы сразу заметили художественное оформление моих ногтей.
Не только заметили, но и ухитрились прочесть.
— Кто эта Тамара? — спросила меня Женя, соседка по парте.
— Какая Тамара? — притворно удивился я и почувствовал, что краснею.
— Которую ты увековечил на своих ногтях, — улыбнулась девушка.
— А! Это с прошлого года не могу отмыть, — попытался отшутиться я.
— Крепкая зазноба! — рассмеялась Женя.
