Лора Касишке - Будь моей
Даже Джон согласился, что не следует говорить ему, что муж все знает.
Кто знает, как будет реагировать Брем?
Впадет в ярость? Почувствует себя униженным?
Слова Брема — «ты должна быть моей» — поразили не только меня, но и Джона, так весомо и убедительно они звучали; и мы признали, что совсем не знаем этого человека. Мы понятия не имеем, как он может себя повести. Мне больше никогда не следует встречаться с ним наедине, а дать ему от ворот поворот надо решительно, но не грубо. И все пойдет как раньше.
Все станет как раньше.
— Ну вот, — сказал Чад, прикончив третью порцию спагетти, — выложил вам все свои новости. А у вас тут что происходило?
— Да ничего, — быстро ответил Джон.
Я пожала плечами:
— Ничего особенного.
— Ну и хорошо, — кивнул Чад.
Мы поговорили о погоде. Поговорили о войне, потом Чад с Джоном помогли мне убрать со стола, пожелали друг другу спокойной ночи, и Чад ушел к себе. Мы тоже ушли в спальню, легли в постель и, обнявшись, заснули.
Посреди ночи я проснулась. Мне снилось, что Чад опять маленький и бродит по какому-то озеру, на мелководье. Во сне мне было хорошо, я радовалась жизни. Небо затянули тучи, но и это меня радовало — не надо защищать кожу от солнца. Вокруг стоял туман, и я точно знала, что озеро — мелкое. Как замечательно, подумала я, все стало по-старому. Мы в полной безопасности.
Тем не менее, несмотря на ощущение надежности, исходившее от окружающих предметов, я почему-то понимала: вот-вот случится что-то плохое. Тут я и проснулась. Ладно. В конце концов, это всего лишь сон. Хорошо, что еще во сне я успела встать с лежака, на котором валялась на пляже, до того, как это плохое случилось.
Потом я долго лежала рядом с Джоном и поздравляла себя с тем, что мы избежали большой беды, даже катастрофы, хоть и во сне.
Было, наверное, часа три ночи, но из комнаты Чада доносились звуки стереоустановки, как будто кто-то глухо стучал за стеной.
Смещение часовых поясов.
Мальчик прибыл из другого времени.
Из другой жизни.
От его присутствия в доме делалось уютно и одновременно как-то беспокойно. Вот, наш маленький мальчик вернулся домой, сказала я себе.
Вместе с тем у нас словно появился чужой человек.
Без него я привыкла чувствовать себя свободно. Заниматься с Джоном любовью в гостиной, ходить голой из спальни в ванную.
Теперь, выбираясь из постели, я натянула халат, о котором, с тех пор как уехал Чад, успела забыть. Завернулась в него поплотнее и направилась в ванную. Проходя мимо комнаты Чада, задержалась в дверях и заглянула внутрь. Над его кроватью горел свет. Чад сидел в одних трусах, развалившись поверх одеяла, и читал книгу в черной обложке.
— Привет, — сказала я.
— Привет, мам, — отозвался он и положил раскрытую книгу обложкой вверх себе на грудь, так, что она стала похожа на распластанную ворону.
Чемодан стоял с откинутой крышкой, а на полу вокруг валялись вперемешку книги, полотенце с нарисованной бутылкой пива «Корона» (никогда раньше не видела его у Чада) и несколько выцветших маек.
После весенних каникул я редко заходила в его комнату — только вытереть пыль. Один раз прошлась с пылесосом. Без Чада комната выглядела ничьей. Я старалась ее не открывать.
Но теперь она снова стала его комнатой, это бросалось в глаза. Я почувствовала легкое раздражение — грязное белье на полу — и, видимо, не сумела его скрыть, потому что он сказал:
— Не беспокойся, мам. Утром уберешься. И шмотки постираешь. Я не тороплюсь.
Я посмотрела на своего ребенка и улыбнулась:
— Ты наелся за ужином?
— Если честно, не очень, — покачал головой Чад. — А нельзя парочку свиных отбивных? Прямо сейчас? — Он засмеялся.
Я кивнула, поняв шутку. Действительно, дурацкий вопрос.
— Ну, просто я подумала, может, ты от голода не можешь заснуть?
Чад приподнялся на локтях и сказал:
— Нет, я решил не спать отнюдь не от голода.
Какой сарказм! Откуда это в нем? Не скажу, что меня злит эта манера, просто кого-то напоминает. Интеллигентного клерка из видеосалона? Студента с задней парты?
— Уже ухожу, Чад.
— Спокойной ночи, мам. Утром увидимся.
— Послушай, может, когда ты чуть отдохнешь, съездим к дедушке?
— Не вопрос. Только не раньше субботы. Во вторник и в среду я работаю — еще прошлым летом он договорился с фирмой по ландшафтному дизайну, — а завтра еду к Офелии. Если папа даст машину.
— К Офелии?
— Ну да, к Офелии.
— А где она?
— Приехала на лето в Каламазу, в университетский лагерь.
— Понятно. Ты с ней встречаешься? С Офелией?
— Завтра встречусь. Да я не видел ее с прошлых каникул. И почему ты произносишь ее имя, как будто это вид тропической лихорадки?
— Ну что ты! — Я сказала это слишком громко. Чуть не разбудила Джона. — Я говорю совершенно нормально. Офелия.
— Офелия, — повторил он, как будто поправлял меня, хотя никакой разницы в произношении имени девушки я не заметила.
Офелия.
Уже спешит к ней, в первый же день после приезда?
Что он нашел в этой девчонке? Мне она не казалась ни хорошенькой, ни талантливой. Наверняка в Беркли девушки более изысканные, более интересные. Я представляла себе, как Чад познакомится с милой, немного оторванной от жизни девушкой, предположим студенткой факультета английского языка, может, даже писательницей, словом, с девушкой, чем-то похожей на меня.
Но Офелия?
Помню ее плоскостопные лапы в слишком тесных туфлях, в которых она ковыляла по нашей лужайке, кривясь чуть ли не каждом шагу. Джон рассаживал их с Чадом, чтобы сфотографировать. «Улыбка!» — возвещал Джон и получал в ответ кисловатую гримасу Чада и слишком широкий оскал Офелии Ванрипер. Простушка. Внешность — на грани между серостью и уродством, в зависимости от освещения.
Откуда, удивилась я, во мне столько недоброжелательности к милой девушке, которая нравится моему сыну?
С каких это пор внешность приобрела для меня такое значение?
Не я ли сама внушала маленькому Чаду, что нельзя дразнить толстых девочек, нельзя думать, что некрасивая девочка не может быть прекрасным человеком. Когда Чад учился в седьмом классе, я нашла на его письменном столе спортивный журнал с рекламой купальников. И тут же воспользовалась предлогом, чтобы рассказать ему об идеализации женщин. Замечательно, если человек выглядит внешне привлекательно, говорила я, но самое главное, что у него внутри.
На каком основании я невзлюбила Офелию Ванрипер, которая всегда была со мной исключительно вежлива?
