Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
– Да, да, – сказала я, покорно предоставив себя обстоятельствам.
Он стоя потёрся ширинкой о мою плюшку:
– А эту там… – выжидательным тоном поинтересовался он, – её я теперь тоже имею право… а?
– Да, господин Рудольф.
Я утратила всякую волю.
– Неужели? – осклабился он. – Так, может, ты ещё хотела бы, чтобы я тебя посношал?
Для меня это было единственным спасением:
– Да, господин Рудольф.
– А я вовсе не желаю тебя сношать, – со смехом воскликнул он, – я желаю только пойти в полицию.
Я заплакала навзрыд. А он продолжал:
– Разве что ты сама меня хорошенько попросишь тебя отпудрить, а?
– Я очень прошу, господин Рудольф.
– Погоди-ка.
Он быстрее заиграл моей грудью.
– Прошу вас… – повторила я.
– Ну, продолжай же, – крикнул он и ткнул меня под живот.
– Я прошу… господина Рудольфа… меня отпудрить… – послушно произнесла я.
– Тогда пойдём.
Он отпустил меня и направился к кровати.
Я безвольно последовала за ним.
– Ложись! – приказал он.
Я сделала это.
– Подними одежду!
Я повиновалась.
Он рассматривал, как я укладывалась перед ним.
Потом скомандовал дальше:
– Расстегни мне ширинку!
Это я тоже выполнила. Наружу выпрыгнул его хвост. Он представлял собой тонкую белую макаронину, косо поднимавшуюся кверху.
Теперь он забрался в кровать, лёг на меня и сказал:
– Так, а вставлять внутрь ты тоже должна сама.
Я схватила его хвост и ввела в себя. От приятности, которую я невольно испытала при этом, и, освободившись, наконец, от страха перед полицией, я облегчённо вздохнула.
Рудольф вошёл в ножны почти по самую рукоятку, однако лежал неподвижно.
– Теперь тебе нужно ещё сказать: «Господин Рудольф, долбите меня, пожалуйста».
– Прошу вас, господин Рудольф, долбите, пожалуйста, – это я произнесла охотно.
Грудь у меня была обнажена. Он схватил её, играл ею и возил внизу туда и обратно своим червяком. Я презирала его, я его ненавидела, но я ничего не могла с собой поделать, меня обуяла похоть. Ибо теперь он сношал, при каждом ударе полностью извлекая кайло, чтобы затем снова медленно до конца им всверлиться.
После десятого или одиннадцатого удара его кинжала я начала подмахивать попкой и отказывалась уже понимать, почему я так отчаянно противилась этому приключению.
– А-а… а-а… – вскрикивал он, – теперь я часто буду сношать Пеперль, так?
И я отвечала:
– Крепче… быстрее… у меня подкатывает… ах… да… будете сношать часто?
– Вот так-то правильно… – кивнул он, – так мы с тобой поладим…
– Ах, – пролепетала я, – на меня накатывает… брызгайте, пожалуйста, господин Рудольф.
– Не торопись… – возразил он, – … у меня достаточно времени.
Он неизменно сохранял один и тот же темп.
Вдруг он, не приостанавливаясь, спросил:
– Ты часто сношаешься с отцом?
Я солгала:
– Никогда… сегодня он в первый раз захотел.
Он как раз снова всверлил мне свой хобот:
– Не ври, – прошипел он при этом.
– Ах… на меня опять накатывает… – воскликнула я.
– Говори правду, – приказал он мне.
– Да… хорошо… – ответила я.
– Итак, ты часто сношаешься с отцом?
– Да… часто… у меня подкатывает… крепче…
– И когда же обычно?
– Преимущественно по ночам…
– С каких пор?
– Уже с полгода будет…
– Каждую ночь?
– Нет…
– Он хорошо трахает?
– Да…
– Лучше, чем я?
– Нет… нет… – льстиво заверила я, – … у меня уже снова подкатывает.
– Ты берёшь его в рот? – продолжал он свой инквизиторский допрос.
– Да…
– И мой возьмешь?
– Да… – пообещала я.
– А он вылизывает тебе плюшку?
– Да…
– Это приятно?
– Да…
– Мне тоже сделать это?
– Да…
Он обрабатывал меня, вероятно, добрые полчаса, и я плавала в собственном соку.
Наконец он запыхтел:
– Я брызгаю! Я брызгаю! Сейчас! Сейчас!
И с этими словами он выдал мне такой заряд, что отчётливо послышалось бульканье, с которым из моего тела стремительно потекло.
Когда мы оба кончили, он, поигрывая моими грудями, ещё немного поболтал со мною.
– Я сразу понял, что рано или поздно буду сношать тебя.
– Почему? – спросила я его.
– Потому что сразу сообразил, что к чему, когда услышал историю с преподавателем катехизиса и когда увидел, что ты спишь с отцом в одной постели.
– Я в этом не виновата, – защищалась я, – отец велел.
– Так я и думал, – засмеялся он.
– Вы никому не скажете? – поинтересовалась я.
– Зачем бы. Если ты мне и дальше позволишь сношать тебя.
– Да… я позволяю всегда меня сношать… – поклялась я.
– И потом… я давно уже про всё знаю, – улыбнулся он.
– Про что именно?
– Ну, про дела с папашей.
– Откуда же?
– Потому что я уже несколько раз подглядел.
Я опять перетрусила.
– Когда, когда это вы подглядели?
– Несколько раз… например, в воскресенье утром.
– Неужели?
– Тебе нужны доказательства? В минувшее воскресенье ты лежала сверху, а он снизу, и потом ты ещё в рот брала. А во второй раз ты снизу лежала… что скажешь, разве не так?
– Да. – Я вспомнила. Это происходило, когда только начало светать.
Он поднялся:
– Ну, тогда с сегодняшнего дня ты моя любовница. Теперь у меня будет две.
Я сдержала любопытства:
– Две?
– Да.
– И кто же вторая?
– Ты ещё увидишь её.
С этими словами он удалился.
Утром каждого дня, как только отец уходил из дому, он являлся в комнату и спрашивал:
– Ну, сегодня ночью что-нибудь происходило?
И я должна была рассказывать ему, сношалась ли я или нет. Кроме того, он хотел знать, имею ли я сношения с другими мужчинами. Однако я предусмотрительно умолчала об этом и ни словом не обмолвилась о моём священнослужителе. Рудольф никоим образом не употреблял меня, иногда только играл моими грудями или прохаживался внизу пальцами, а иногда без обиняков говорил:
– Сегодня ничего не получится… вчера я пудрил другую свою любовницу.
Я по-прежнему не испытывала к нему никакой симпатии, если только он непосредственно не находился во мне, однако и ненавидеть его я тоже больше не ненавидела, а считала чрезвычайно рассудительным, вследствие чего питала к нему огромное уважение.
К помощнику священника я наведывалась приблизительно каждые две недели. Но теперь речь уже не шла о сожалении или о покаянии, об исповеди или об очищении. В один прекрасный день, едва только я вошла в комнату, он без лишних разговоров раздел меня, вылизал и отсношал, позволил снова полизать себя и затем исполнил мне номер на бис, произнося при этом лишь сплошную похабщину. С тех пор я вступала с ним в половые отношения как с всякими прочими мужчинами, и когда он лежал на мне или я на нём, я даже обращалась к нему на «ты».
