Оттенок ночи (ЛП) - Диан Кэтрин

Он почувствовал, как рукоять плётки забирают из его ослабевшей хватки. Затем он почувствовал…

Её рука сжала его ладонь.

У него перехватило горло. Шли минуты, а она ничего не говорила, просто сидела рядом с ним, и у него защипало в глазах. Она провела большим пальцем по его виску. Затем по другому виску. Сначала он не понял. Затем он понял, что она вытирает его слёзы.

— Позволь мне помочь тебе, — прошептала она. — Пожалуйста.

Лука с трудом сглотнул и наконец повернул голову, чтобы посмотреть на неё. Она была такой красивой. Из-за медленного старения вампиров сейчас она выглядела так же, как тогда, когда он был мальчиком, так же, как в тот день, когда его оторвали от неё.

Он никогда не позволял себе думать о том дне, но подумал об этом сейчас. Он вспомнил, как она плакала. Как умоляла. Как она ударила его отца железным подсвечником, крича, чтобы он оставил их в покое.

Он также вспомнил, как она приходила в поместье Ордена. Странно. Он забыл об этом. Нет, он никогда не позволял себе вспоминать.

Было слишком больно думать о её страданиях, о том, как он стал тем, что она так отчаянно пыталась предотвратить.

— Позволь мне помочь тебе, — повторила она.

Лука сделал глубокий вдох, начиная приходить в себя. Он высвободил свою руку из её, чтобы опереться на пол и приподняться. Когда его спина открылась взору, единственным выражением её ужаса был резко втянутый вдох. Если это выглядело так же, как ощущалось, он не хотел, чтобы она это видела. Он не хотел, чтобы кто-либо это видел. Обычно он старался не делать глубоких порезов, чтобы не остались шрамы. Он думал, что в этот раз ему не повезёт.

— Просто…

— Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

«Просто уходи», — чуть было не сказал он.

— Пожалуйста.

Поднимаясь на ноги, Лука снова отвёл взгляд. Его мать никогда не бывала в его квартире, но тут имелся только один коридор, так что ей не составило труда провести его в уборную. Там она подвела его к закрытой крышке унитаза.

Она присела перед ним на корточки. Он всё ещё не мог смотреть на неё. Ему нужно было пребывать в определённом состоянии ума, чтобы говорить со своей матерью. Сейчас он был не в таком состоянии.

Когда она обхватила ладонями его лицо, он почувствовал, что из его глаз снова потекли слезы. Он даже не был уверен, почему, не понимал до конца. Её большие пальцы погладили его по скулам.

— Мне так жаль, Лука.

— Это… — «это не твоя вина?» Что именно не её вина? О чём они вообще говорили?

— Ты же знаешь это? Как мне жаль? Как сильно я ненавижу то, что так ужасно подвела тебя? Ты знаешь это?

— Ты не… — Лука отстранился, потёр лицо, пытаясь собраться с мыслями. — Что ты имеешь в виду?

— Когда Яннек забрал тебя. Что ещё я могу иметь в виду?

— Но это была не твоя вина.

— Конечно, моя. Защищать тебя было моей единственной работой, моей единственной целью. Но я потерпела неудачу. Он забрал тебя.

— И превратил меня в то, что ты ненавидишь. Превратил меня в него.

Его мать замерла.

— Вот что ты думаешь? Лука, — она обхватила руками его колени. — Вот что ты думаешь?

Его сердце бешено заколотилось. Он попытался встать, но она сжала его крепче.

— О, Боже, Лука. О, Боже. О, Боже.

Он не понимал. Он пытался вернуть всё на круги своя.

— Я знаю, что ты ненавидишь… что ты ненавидишь…

— О, нет. Нет, нет, нет. Лука, нет.

Он покачал головой, пытаясь прогнать всё это.

— Я ненавижу то, что не смогла защитить тебя. Разве ты этого не знаешь? Я ненавижу то, что он отнял у тебя детство. Я ненавижу то, что он причинил тебе боль.

— Нет, ты ненавидишь то, что я…

— Я ненавижу то, что он причинил тебе боль.

— Нет, — в нём вспыхнула паника. — Ты ненавидишь меня за то, какой я есть, — вот это он понимал.

— Нет, — яростно возразила она. — Я ненавижу то, что не могу поговорить с тобой, что я не знаю, как поговорить с тобой. Я ненавижу то, что когда я пытаюсь заговорить с тобой, ты отстраняешься.

— Я должен.

— Почему?

— Я не знаю. — «Потому что я боюсь. Потому что это причиняет боль. Потому что мне стыдно. Потому что я ненавижу то, что чувствую, когда ты смотришь на меня». — Я не могу не быть тем, кто я есть. Я не семилетний мальчик, который ушёл…

— Ты не уходил.

— Это не имеет значения! Я провёл более пятидесяти лет в Ордене, с ним. И я могу ненавидеть это сколько угодно, бл*дь, и не имеет значения, выбирал я это или нет — это не избавит меня от этого. Я не могу быть тем, кем ты хочешь, чтобы я был. Я не могу быть твоим сыном. Не таким, как ты хочешь..

По её лицу текли слёзы.

— Я ничего не хочу, кроме того, чтобы ты перестал вести себя так, будто терпеть меня не можешь.

— Это не… нет… я…

— Лука, я знаю, что ничто не изменит того периода, проведённого тобой в Ордене, но ты ошибаешься, если думаешь, что я…

Она подыскивала подходящее слово, и он подсказал ей его.

— Испытываешь отвращение.

— Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я испытываю отвращение. У меня разбито сердце…

— Потому что ты думаешь, что я…

— Дай мне закончить. Ты постоянно пытаешься сказать, что я должна думать и чувствовать. Разве я не могу сама сказать тебе, что я думаю и чувствую?

Лука заставил себя сделать глубокий вдох, заставил себя послушать.

— Я знаю, что в тебе много граней, много ролей. Как и у любой личности. Разве я не шлюха? Нет, дай закончить. Я люблю тебя таким, какой ты есть, а не только тем, каким ты был. Я вижу, что ты мужчина чести, с добрым сердцем, которое у тебя всегда было. Ты можешь быть упрямым, холодным, чёрствым. Да. Ты используешь это, чтобы удержать меня на расстоянии, чтобы удержать всех на расстоянии. Вот что меня печалит. Но я знаю, что ты добрый и заботливый. Иначе ты бы не стал меня проведывать. Иначе ты бы не донимал меня из-за Риса.

— Это вредно для него.

— Он не готов к тому, что для него полезно. Перестань его торопить.

Лука шумно выдохнул, пытаясь разобраться во всём этом, пытаясь понять, что говорит его мать, а не то, что он всегда себе представлял. О Рисе, о себе. О ней.

Всё это бередило старые раны, и всё это причиняло боль. Есть определённая боль и пустота, с которыми он научился справляться. Это всё встряхнуло, перестроило, заставило его по-другому воспринимать боль.

Лука не знал, что ответить. Он не знал, что делать. Поэтому, когда его мать встала на колени, взяла его лицо в ладони и притянула к себе на плечо, он замер и позволил всему этому нахлынуть на него. Он почувствовал, что дрожит.

Это уже слишком, особенно после того, что случилось с Талией.

Через некоторое время его мать спросила:

— У тебя есть что-нибудь, чем я могла бы промыть эти раны?

У него перехватило горло. Несколько дней назад, когда он пришёл в «Ластеру» с пулевым ранением, она пыталась поухаживать за ним. Теперь он это понял. Она пыталась и теперь.

— На кухне. Под раковиной.

Перед уходом она дотронулась до его головы, и ему пришлось потереть глаза. Его мать вернулась с аптечкой первой помощи. Ему было неловко, что она промывала его раны, которые он сам себе нанёс, и перевязывала их. Он знал, что она, должно быть, думает.

Но нет. На самом деле, он не знал. Именно это она и пыталась объяснить ему.

Когда она снова опустилась перед ним на колени, по её лицу опять текли слёзы. Она сказала:

— Прости, что я не знала, как с тобой поговорить.

— Я… — Он что? Он понятия не имел. Он не мог выразить словами такую мешанину мыслей и чувств.

— Ты расскажешь мне, что происходит?

Лука всё-таки рассказал ей. Не без труда. Не в хронологическом порядке. Он понимал, что многое из того, что он говорил, приводило её в замешательство, но она никогда не останавливала его, когда он начинал говорить.

Она заплакала, когда он рассказал ей о Талии, о разорванной связи, о том, как она отвергла его. Он не стал рассказывать о том, что произошло между ними днём, о том, как она накачала его наркотиками, чтобы сбежать от него. Но кое-что из этого, вероятно, было очевидно.