Эммануэль Арсан - Ванесса
Гвидо почувствовал, что пора прекратить психоаналитические упражнения. Он ведь хочет растопить лед между Ваной и отцом. Ему сейчас надо испробовать фамильярность, которую поощряет губернатор в отношениях с жителями Сиваха, и помочь девушке излить на Селима дочерние чувства.
— Начальство может позволить себе быть нелюбимым, — нахально заявил он. — Но не вызывать страха — это оскорбительно.
Впервые за время беседы эль-Фаттах улыбнулся. Он понял итальянца, но дал ему возможность продолжать, не поддерживая разговора. Его гостю надоело ходить вокруг да около, и он пошел напролом. Что ж, пускай.
— Вы, наверное, знаете, что я интересуюсь историей, — храбро продолжал Гвидо.
В ответ на его усилия в глазах Ваны мелькнула насмешка. Все же это лучше, чем выражение тупого безразличия, не сходившее с ее лица с первой минуты встречи.
— Задача историка тем более сложна, что он не видит особой разницы между прошлым и настоящим. Не в мелочах, а по сути, я имею в виду.
Селим кивнул, но не произнес ни звука. Гвидо мысленно поблагодарил его за эту скудную поддержку и продолжал:
— Итак, что же оставалось существенным во все времена? А вот что! На Земле всегда существовал только один тип общества. В нем одни люди стояли у власти, а другие мечтали о ней.
Наградой ему послужил блеск, появившийся в глазах Ваны.
— И такое положение вещей наблюдается везде, за исключением Сиваха.
При этих словах девушка удивленно взглянула на Гвидо.
Человеческая реакция! Наконец-то он добился от нее живой человеческой реакции!
— Ну да! Здесь тоже есть господа и рабы.
— Но эти господа не стремились к власти, — возразил итальянец. — Их заставили выполнять административные функции. В этом нет сомнения!
— Но разве сивахцы им не подчиняются?
— Подчиняются. Пожалуй, они идут еще дальше: подчиняются всем подряд. Сущие ангелы! Но причины их послушания далеко не ангельского характера. Сивахцы безропотно воспринимают любые указания, потому что считают их не заслуживающими внимания. В их глазах любой приказ кажется таким естественным и тривиальным, что даже не стоит обсуждений; возражений или невыполнения. При такой точке зрения послушание легче непослушания.
— Откуда такое спокойное безразличие?
— Это связано с исконным неприятием власти и неуважением к ней. У них это происходит автоматически, но в то же время подкрепляется доводами разума. Что-то вроде тихой забастовки. Сивахцы, по-моему, получают удовольствие в пренебрежении к власти, власть их не интересует.
— Что же, неглупо, — усмехнулась Вана.
— Таким образом, они не борются за власть с теми, кто к ней стремится, и не пытаются разделить ее с теми, кто ею обладает. Любой другой человек втайне сожалеет о том, что не имеет власти, или, по крайней мере, не имеет ее в достаточном количестве. Но не сивахцы! Они уверены, что власти им хватает с лихвой. Короче говоря, с ними пришлось бы бороться, чтобы они перестали делать вам подарки в виде отказа от тех жалких прав, которые они еще обязаны иметь.
— Почему ты так уверен в этом? — не выдержала Вана.
— Они никогда не желали власти. Это безразличие уходит корнями в глубокую древность. Нельзя объяснять их поведение только привычкой к рабству. Напротив — власть ни для кого не бывает так соблазнительна, как для тех, кто ее лишен. Возьмите любую нацию! В каждой из них попеременно были поработители и порабощенные, угнетатели и угнетенные. И тем не менее люди по-прежнему агрессивны в своем стремлении к главенствующей роли в обществе. Уходя со сцены, каждый надеется вернуться и отомстить за свое поражение.
— Но не в Сивахе?
— Да, только не в Сивахе. Здесь вечно длится поражение, так как его приветствуют. И все же, по-моему, сивахцы просто временно отступили, ожидая возвращения им status quo, — так же, как мяч, который, сжимаясь в момент удара, не думает, что через мгновение спружинит и взлетит.
— Но мячу не нравится, когда по нему бьют, — заметила Вана.
— Кто знает? Особенно если ему не больно. Сивахцы не страдают от недостатка прав и даже от нищеты. Они бедны, но не подозревают об этом. Они счастливы, потому что им не приходится кем-то управлять. Во всем остальном они не менее чувствительны и не более подвержены мазохизму, чем остальное человечество.
— У них что, наследственная аллергия к власти?
— Откуда я знаю? — сухо ответил Гвидо, словно своим вопросом Вана нанесла ему личное оскорбление.
С этими словами итальянец повернулся к хозяину дома, приглашая его принять более активное участие в беседе, чем ароматизация воздуха гаванской сигарой.
— Как вы объясните тот факт, Селим, — он впервые обратился к египтянину по имени, — что сивахцы никогда не доставляли беспокойства ни местным, ни центральным властям?
— Правительство заботится о них точно так же, как обо всем остальном населении Египта, — бесстрастно ответил эль-Фатгах.
— Позвольте мне повторить свой вопрос, — терпеливо сказал Гвидо. — Я не спрашиваю, заботится ли правительство Египта о жителях Сиваха, а как раз наоборот — почему не заботится?
— Оно уделяет Сиваху не больше и не меньше внимания, чем другим городам, включая и столицу.
— У меня сложилось другое впечатление, — возразил Гвидо. — По-моему, о Сивахе заботятся гораздо меньше, а точнее — вообще не заботятся. А сивахцев правительство вообще не интересует.
— Это говорит о том, что жители Сиваха довольны своим правительством, — сухо сказал Селим. — Люди по большей части интересуются властями, когда хотят покритиковать их.
— Своим интересом люди доставляют правительству гораздо больше неприятностей, чем критикой. Некоторые устраивают заговоры, восстания, революции, свергают правителей, меняют одних на других, строят демократию на трупах диктаторов, устанавливают республику вместо монархии и так далее. Такие вещи случаются даже в Египте, не так ли? Но сивахцы никогда в этом не участвуют. На протяжении всей истории — а она у Египта немалая — это племя никогда не тревожило государственных мужей — от фараонов до Садата. Оно всегда всем довольно. Разве они когда-нибудь жаловались на низкую зарплату? Или на высокие налоги? Разве их волнует пассивность в общественной жизни страны? Они никогда никого не беспокоили. Возмущались ли когда-нибудь сивахцы решениями, принятыми в верхах через их головы и без их ведома? Никогда. Откровенно говоря, иначе и быть не может: у жителей Сиваха нет своего мнения. Я говорю об общественной жизни, хотя эта жизнь складывается и из их жизней. Нигде больше я не встречал такого безразличия.
