Сильвейн Рейнард - Вознесение Габриеля
— В устах Кэтрин это высшая похвала. Она считает, что большинство людей вообще лишены способности рассуждать. По ее мнению, почти все население современного мира состоит из обезьян, научившихся носить одежду. И то случайно.
Джулия застонала от смеха и даже перевернулась на живот.
— Неужели она упала бы замертво, если бы сказала, что ей нравится моя диссертация? Или что я хорошо работаю?
— Кэтрин никогда тебе не скажет, что ей нравится твоя диссертация. Она считает положительную обратную связь проявлением унизительной снисходительности. Не удивляйся. Эти старые претенциозные выпускники Оксфорда все такие.
— Но вы-то непохожи на них, профессор Эмерсон.
Даже шутливое изменение ее тона заставило его вздрогнуть.
— Увы, мисс Митчелл, и я таков. Вы просто забыли.
— Сейчас ты сама любезность.
— Надеюсь, что так, — прошептал он, и голос его дрогнул. — Но не забывай: ты моя возлюбленная, а не моя аспирантка. — Тут он лукаво улыбнулся: — Только в вопросах любви.
Джулия засмеялась, и он засмеялся вместе с нею.
— Кстати, я дочитала книгу, которую ты мне дал. «Суровое милосердие».
— Быстро же ты. И как тебе удалось?
— По ночам мне очень одиноко. Я читала ее, чтобы уснуть.
— У тебя нет причин чувствовать себя одинокой. Бери такси и приезжай. Я составлю тебе компанию.
— Да, профессор, — выпучив глаза, ответила Джулия.
— Прекрасно, мисс Митчелл. Ну и как тебе книга?
— Я что-то не понимаю, почему Грейс так любила этот роман.
— Что тебя удивляет?
— Сначала идет романтическая любовная история. Но когда герои становятся христианами, они решают, что их любовь друг к другу — это проявление язычества, что каждый сделал из другого идола. От этого мне стало грустно.
— Жаль, что автор тебя опечалил. Я так и не удосужился прочесть этот роман, хотя Грейс постоянно о нем говорила.
— Габриель, ну как любовь может быть языческой? Я не понимаю.
— Ты задаешь этот вопрос мне? Я думал, что в наших отношениях язычник — это я.
— Ты не язычник. Ты сам мне говорил.
— Говорил, — задумчиво вздохнул Габриель. — Ты не хуже меня знаешь, что Данте рассматривает Бога как единственную силу во вселенной, способную удовлетворить чаяния души. Данте безоговорочно осуждает грех Паоло и Франчески. Они пренебрегли высшим благом — Божьей любовью — ради человеческой любви. Конечно же, это грех.
— Паоло и Франческа были прелюбодеями. Прежде всего, они не должны были влюбляться друг в друга.
— Верно. Но даже если бы они были просто любовниками, не связанными узами брака, позиция Данте осталась бы прежней. Если они любят друг друга до самозабвения, забывая про все и вся, тогда их любовь языческая. Они сделались идолами друг для друга, а свою любовь сделали общим идолом. К тому же они очень глупы, поскольку ни один человек не в состоянии сделать другого человека полностью счастливым. Для подобного счастья люди слишком несовершенны.
Слова Габриеля ошеломили Джулию. Хотя часть из того, что он сказал, она уже знала, ей было странно слышать подобные высказывания из его уст.
Получалось, что в своей любви к Габриелю и она была язычницей, о чем даже не подозревала. Более того, если он действительно верил в то, что сейчас сказал, его взгляды на их отношения были более возвышенными. Эти мысли шокировали Джулию.
— Джулианна? Ты меня слышишь?
— Да, — сказала она, вынужденная прочистить горло.
— То, что я сейчас сказал, — всего лишь теория. К нам она не имеет никакого отношения.
Он продолжал говорить, однако тягостное чувство, завладевшее Джулией, не исчезало. Он знал, что сделал из своей Джулианны идола, свою Беатриче, и никакое отрицание, никакая хитроумная риторика не превратит эту правду в ложь. В свое время Габриель проходил «Двенадцать шагов» — программу психологической реабилитации, которая призывала сосредоточиваться на высшей силе, а не только на себе, своих любимых или своей семье. Наверное, он знает, о чем говорит.
— И все-таки почему Грейс нравилась эта книга? Я так и не понимаю.
— Ты не понимаешь, а я не знаю, — сказал Габриель. — Возможно, когда Ричард появился в жизни Грейс и очаровал ее, она восприняла его как спасителя. Он женился на ней, и они, образно говоря, скрылись в лучах заходящего селинсгроувского солнца.
— Ричард — хороший человек, — прошептала Джулия.
— Да, хороший. Но Ричард не бог. Если бы Грейс вышла за него, думая, что его совершенство устранит все ее проблемы, их отношения долго бы не продлились. Рано или поздно наступило бы разочарование, и Грейс отправилась бы искать другого принца, способного ее осчастливить. Думаю, Ричард и Грейс потому и были так счастливы в браке, что оба всегда оставались реалистами. Их ожидания были реалистичны. Ричард знал: Грейс не может соответствовать всем его требованиям. И Грейс знала то же о Ричарде. Отсюда понятно, почему духовное измерение было столь важным для них обоих.
— Возможно, ты прав. «Суровое милосердие» значительно отличается от романа Грина, который ты читал.
— Отличается, но ненамного.
— Грин пишет о любовных отношениях и человеке, который ненавидит Бога. Я посмотрела в Википедии содержание этого романа.
Габриель едва удержался, чтобы не рявкнуть на нее.
— Джулианна, поменьше лазай в Википедию. Ты же знаешь, что этот сайт — весьма ненадежный источник информации.
— Да, профессор Эмерсон, — промурлыкала Джулия.
Он застонал.
— Как ты думаешь, а почему герой Грина ненавидит Бога? Потому что женщина, которую он любил, оставила его ради любви к Богу. Выходит, Джулианна, мы оба с тобой читаем романы о язычниках. Просто они кончаются по-разному. — Габриель невольно улыбнулся. — Знаешь, уже поздно, чтобы продолжать нашу дискуссию. Ты наверняка устала, а мне еще нужно доделать кое-какую писанину.
— Я люблю тебя. До безумия.
Интонация ее голоса заставила его сердце биться быстрее.
— И я тебя люблю. Очень-очень-очень. Я в этом уверен. Но не знаю, как любить тебя по-другому.
Его последние слова были произнесены шепотом, но от них воздух в квартире Джулии накалился.
— И я не знаю, как любить тебя по-другому, — прошептала она.
— В таком случае да будет Господь милосерден к нам обоим.
* * *Если бы Габриеля спросили, хочет ли он вновь оказаться в кабинете психотерапевта, он бы наверняка ответил «нет». Ему не улыбалась перспектива рассказывать о своих чувствах, о детстве или заставлять себя вновь переживать все его отношения с Полиной. Он не хотел говорить о своей былой зависимости от кокаина, о профессоре Сингер и тех бесчисленных женщинах, что побывали у него в постели.
