Сильвейн Рейнард - Вознесение Габриеля
Интонации желания в ее голосе воспламенили кровь Габриеля. Он еще крепче обнял Джулию, осторожно коснувшись ее шеи.
— Когда занимаешься любовью, очень важно крепко прижиматься друг к другу.
— Вот уж не заподозрила бы вас, профессор Эмерсон, в пристрастии к крепким прижиманиям.
Габриель приник к ее шее, потом стал сосать кожу.
— С тех пор как ты сделала меня своим возлюбленным, у меня появилось множество пристрастий. — Он зарылся носом в ее волосы, вдыхая аромат ванили. — Иногда я спрашиваю себя: а сознаешь ли ты, как сильно ты меня изменила? Это настоящее чудо.
— Я не творю чудеса. Но я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
Габриель затих, и это удивило Джулию. Она ожидала, что вслед за его словами они немедленно начнут заниматься любовью.
— Ты мне так и не рассказала, что у тебя произошло в ресторане «Кинфолкс» накануне Рождества. — Габриель старался говорить непринужденным тоном. Ему не хотелось, чтобы Джулия подумала, будто он ее упрекает.
Надеясь побыстрее закончить этот разговор и перейти к более приятным занятиям, Джулия рассказала о стычке с Натали, но умолчала о конце разговора, когда та прилюдно стала насмехаться над ее сексуальными недостатками. Слушая Джулию, Габриель перевернул ее на спину. Ему хотелось видеть ее лицо.
— Почему ты мне не рассказала в тот же день?
— Потому что было поздно вмешиваться.
— Черт побери, но я же люблю тебя! Почему ты смолчала?
— Потому что когда мы вернулись в дом Кларков, там тебя уже ждала Полина.
— Верно, — хмуро согласился Габриель. — Значит, ты пригрозила бывшей соседке по комнате разоблачительной статьей в газете?
— Да.
— Думаешь, она тебе поверила?
— Она хочет выбраться из Селинсгроува. Хочет стать официальной подругой Саймона, бывать с ним в Вашингтоне, участвовать в политических событиях. Она не станет портить себе жизнь.
— А разве сейчас она не его подруга?
— Натали — маленькая грязная тайна Саймона. Потому-то я так долго и не могла сообразить, что он с ней трахается.
Габриель вздрогнул. Джулия редко произносила подобные слова, но, когда это случалось, они резали ему слух.
— Посмотри на меня, — сказал он, уперев руки в матрас по обе стороны от ее плеч.
Джулия посмотрела в его встревоженные синие глаза.
— Я не прощу ему страданий, которые он тебе причинил. У меня была возможность намного серьезнее попортить ему физиономию. Жалею, что не воспользовался шансом. Но я ничуть не жалею, что он спутался с твоей бывшей соседкой по комнате, иначе ты бы сейчас не лежала рядом со мной. — Он поцеловал Джулию. Его рука путешествовала по изгибу ее шеи, пока он не услышал удовлетворенный вздох своей любимой. — Ты мой клейкий листочек. Мой прекрасный, печальный клейкий листочек, и я хочу видеть тебя цельной и счастливой. Я сожалею о каждой слезинке, которую ты пролила по моей вине. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить.
Джулия обняла его и уткнулась лицом в его плечо. Ее руки путешествовали по его телу, пока их тела не слились. Тишину квартирки нарушало лишь тяжелое, сдавленное дыхание Габриеля и стоны Джулии, делавшиеся все пронзительнее.
Это был тайный язык, известный лишь влюбленным: ни один вздох и стон не оставались без ответа. Предчувствие нарастало, а вместе с ним нарастало любовное насыщение, пока стоны не превратились в крики, а те снова не стали вздохами. Габриель целиком накрывал ее своим телом, и ей было приятно ощущать его тяжесть, вдыхать его запах и наслаждаться соприкосновением их нагих тел.
Это и была радость, которой жаждал мир, — святая и языческая одновременно. Союз двух непохожих тел и душ, соединившихся плотно, без малейшего зазора. Это была картина любви и глубокого удовлетворения. Экстатический миг, дарующий блаженство.
Прежде чем выйти из нее, Габриель еще раз поцеловал ее в щеку и спросил:
— Ты согласна?
— На что?
— Простить меня за то, что обманывал тебя насчет Полины? За то, что пользовался ее слабостью?
— Второй вопрос не ко мне. Только она сможет тебя простить, — сказала Джулия, закусывая нижнюю губу. — Сейчас тебе нужно сделать все, чтобы она получила надлежащую помощь и потом смогла бы сама строить свою жизнь. Это твой долг перед ней.
Габриель хотел что-то сказать, но сила ее доброты почему-то заставляла его молчать.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Новый семестр сразу же начался для Джулии с напряженной работы над диссертацией. Да и Кэтрин Пиктон подгоняла Джулию, требуя не затягивать подачу новых глав. Чем быстрее эти главы попадут к ней, тем легче ей будет аргументированно говорить о способностях мисс Митчелл с Грегом Мэтьюсом, заведующим кафедрой романских языков в Гарварде, если он вникнет в суть ее рекомендательного письма.
Присутствие Габриеля мешало Джулии сосредоточиться. Когда она ему об этом говорила, ее голос звучал соблазнительно мягко. Блеск синих глаз, вся эта сексуальная алхимия, которой был насыщен воздух вокруг них, заставляли Джулию забывать обо всем. Габриелю это очень нравилось.
Счастливой паре пришлось пойти на компромисс. В рабочие дни их общение будет ограничиваться звонками, эсэмэсками и иногда — электронными письмами. Конечно, они могут встретиться за ланчем или обедом, но проводить эти дни Джулия будет у себя. Вечером в пятницу она будет появляться у Габриеля и оставаться там на выходные.
В середине января — это был вечер среды — уставшая Джулия позвонила Габриелю.
— У меня сегодня был чертовски тяжелый день, — сказала она, и по голосу чувствовалось, что она не притворяется.
— Чем же ты сегодня занималась?
— Профессор Пиктон требует, чтобы в одной из глав я выбросила три четверти содержания. Она считает, что я приукрашиваю Данте, как это делали романтики. — (Габриель даже ойкнул.) — Кэтрин ненавидит романтиков, так что можешь представить, как она сегодня разошлась. Мне пришлось выслушать ее длиннейший монолог. Из-за ее нотаций я чувствую себя дурой.
— Ты вовсе не дура, — заверил ее Габриель, усмехаясь в телефон. — Иногда и я после разговора с профессором Пиктон чувствую себя дураком.
— Мне трудно в это поверить.
— Видела бы ты меня накануне моего первого визита в ее дом. Я нервничал сильнее, чем на защите диссертации. Я чуть не забыл надеть брюки.
Джулия засмеялась.
— Наверное, бесштанный профессор Эмерсон встретил бы у Кэтрин самый теплый прием.
— К счастью, мне не понадобилось это проверять.
— Я тебе сейчас процитирую ее слова. Она сказала, что «мое похвальное трудолюбие компенсирует отдельные промахи в рассуждениях».
