Тайный ребёнок от Босса (СИ) - Лэнг Лили

— Демоверсия нашего будущего, Бессонов. Сам подписался на это, — улыбаюсь, за шею обнимаю, корябая ноготками затылок.

Глава 32. Валерия

До самого обеда я испытываю терпение Бессонова. Постоянно с ним спорю и треплю нервы. Включаю на максимум режим капризной беременной невесты. Рома рычит, но терпеливо выполняет все мои желания.

А после обеда мы возвращаемся в Петербург. Оставив меня с кучей корзинок с цветами, Бессонов уезжает. Расслабленно выдохнув, плетусь на кухню. Строю планы на остаток дня. Принимаю душ, закидываю стирку, прибираюсь, тискаюсь с котами, расставляю по вазам цветы и обдумываю свою капитуляцию.

Рома, конечно, тот ещё манипулятор. Очень красиво всё обставил, и у меня просто не было шанса отказать. Сама себя убеждаю, что всё дело в обстановке и атмосфере. Я не хотела обижать и унижать мужчину при родных. И нам обязательно нужно поговорить. А мне вернуть кольцо. Пусть оно безумно красивое и я в него почти влюбилась. Как, собственно, и в Бессонова.

От безделья опять составляю список плюсов и минусов скоропостижного брака с боссом моего босса. Графа с минусами перевешивает плюсы. И я настраиваю себя на будущий серьёзный разговор.

Только вот Рома вновь удивляет меня…

Ближе к девяти вечера незваный гость поднимает меня из тёплой постельки. Я нехотя плетусь в прихожую и, не посмотрев в глазок, распахиваю дверь.

— Ты что тут делаешь? — бурчу удивлённо.

— Переезжаю, — хмыкает Бессонов и, подвинув меня, заходит.

На плече объёмная сумка, во второй руке чехлы с костюмами. Пока я обалдело осматриваю его багаж, он ещё и чемодан на колёсиках вкатывает. И дверью громко хлопает, отрезая все попытки выставить его за дверь.

— Мы разве обсуждали сожительство? — скрещиваю руки на груди и стараюсь раньше времени не раздражаться.

— Ты согласилась выйти за меня замуж. Демоверсию показала. Я прошёл проверку на серьёзность своих намерений. И никуда не денусь, Ланская. Как бы сильно ты ни испытывала меня, — заявляет мужчина, разуваясь и стягивая пальто.

У меня просто нет слов от Бессоновской наглости. Пока я глупо таращусь и подбираю выражения, он преспокойно вешает верхнюю одежду во встроенный шкаф, подхватывает вещи и идёт в комнату.

Бегу за ним и останавливаюсь у порога. Рома нашёл исписанный блокнот на комоде и сосредоточенно изучает его. Поднимает на меня голову и бровь выгибает.

— Ты забыла дописать… — вкрадчиво цедит, играя желваками.

Молчу. Губы поджимаю. Мужчина откладывает список плюсов и минусов, в два шага настигает меня и рывком припечатывает к себе. Аж дыхание сбивается. Упираюсь ладонью в грудь и голову выше задираю.

— Ты самая упрямая и несговорчивая женщина, которую я знаю. Ты своевольна, независимая, капризная. Ты свободолюбивая и вредная. Но в то же время ты самая добрая, чуткая и внимательная. Ты страстная, необузданная и безумно сексуальная. И я хочу просыпаться только с тобой. Целовать по утрам тебя сонную в твои пухлые губы. Ездить вместе на работу и зажиматься по углам. Возвращаться вместе домой и засыпать вместе. Хочешь ещё плюсов? — в волосы зарывается, сминает их до лёгкой боли и фиксирует голову. Склоняется ниже, почти задевает губами мои губы и тихо продолжает: — Я отец твоих детей. Я тот, в чьих руках ты воспламеняешься и горишь. Рядом со мной ты настоящая, Лера. Рядом со мной тебе хорошо. И, наконец, я люблю тебя.

Два удара сердца — и на меня обрушивается Бессоновская страсть. Он сминает мои губы, толкается языком глубоко. Напирает и целует неистово и страстно. Будто пытается запечатать во мне собственное признание.

Мне так не хватало его приставаний. Ни в субботу, ни в воскресенье мужчина даже не пытался зажать меня. А я ждала. Ждала, что в сарай потащит. Или в спальне зажмёт.

— Сдавайся, рыжая. Просто поверь в меня… В нас, — шепчет Рома, отрываясь от губ и оставляя цепочку обжигающих поцелуев на шее.

И я сдаюсь… Сдаюсь без боя. Дрожу всем телом и с тихим всхлипом обнимаю. Веду пальцами по контурам татуировки на шее. Расстёгиваю пуговицы на рубашке и с наслаждением корябаю смуглую кожу.

Он такой горячий. А эти мышцы. Стальные канаты.

Я скучала по нему. И я тоже люблю его.

Рома тянет мою пижаму наверх, не сопротивляюсь. Позволяю себя раздеть. Прижимает опять к себе и обхватывает губами вершинку груди.

— А-аа-ах! — дрожу и выгибаюсь от острого наслаждения. Давлю пальцами на плечи, стараюсь удержаться, потому что ноги подгибаются в прямом смысле.

Он ласкает чувствительную грудь. Языком очерчивает ареолу, прикусывает и дует. Топит в контрасте жара и холода.

У меня от него голова кружится. Я пьянею от чувственных ласк. Судорожно раздеваю, желая больше прикосновений кожа к коже. Желая ощутить под пальцами его жар.

Мужчина подхватывает под ягодицы и несёт к кровати. Укладывает меня и нависает. Мы дышим часто-часто. Долго смотрим друг другу в глаза.

— Мне нельзя, — шепчу, облизывая саднящие губы.

— Я помню и буду нежен, — отвечает Бессонов и сползает ниже.

Тянет пижамные штаны вместе с бельём. Полностью меня оголяет и целует в живот. Его язык оставляет влажную дорожку на коже. Царапает зубами, добавляя перчинки.

Бессонов закидывает мои ноги на плечи и касается губами влажных складочек. Языком проводит по чувствительному клитору и всасывает.

— Рома! — меня дугой выгибает и изнутри разрывает.

Мужчина не останавливается, ласкает умело. Подводит к самому краю точки невозврата.

Я теряю связь с реальностью. Есть только его руки, губы, юркий язык и порочное наслаждение, что течёт по венам, концентрируясь между ног.

Он уничтожает меня окончательно с каждым новым поцелуем. Стон в крик превращается и яркий оргазм охватывает всё тело. Я трясусь в его руках с его именем на губах.

— Как же я люблю слышать своё имя в твоём исполнении, рыжая, — шепчет Бессонов, наваливаясь. — Люблю смотреть, как ты кончаешь.

Он продолжает шептать пошлости и крепко обнимает. Утыкается носом в шею и дышит тяжело.

Глава 33. Роман

— Расскажи мне про тот случай с Калининым, — просит Лера, вырисовывая узоры пальцем по груди. Опять контуры татуировки гладит. Нравится ей моя нательная живопись.

— Разве ты не всё выяснила? — закидываю свободную руку за голову и приоткрываю глаза. Рыжая внимательно смотрит своими янтарными очами. Эмоции по лицу считать пытается.

— Только в общих чертах. И прости, что полезла в твоё прошлое.

Сейчас она совершенно другая: ласковая, нежная и ранимая. Сдалась моя рыжая бестия. Отпустила свои колючки и доверилась.

— Я не был за рулём в ту злополучную ночь. Со мной была подруга, дочь одного министра. Мы вышли из очередного клуба, и она упросила меня пустить её за руль спорткара. Я не был пьян, вообще старался не садиться за руль пьяным. Но зачем-то согласился и отдал ей ключи, — впервые я вспоминаю и кому-то рассказываю об аварии. Стискиваю сильнее Ланскую. Женщина сама вжимается всем тельцем, будто согреть пытается. — Самого столкновения не помню. Очнулся уже в больнице, после нескольких операций и комы.

Чешу шрам на шее. Застарелая рана как напоминание о моей ошибке. Лера замечает и прохладными пальцами касается поверх моей руки.

— Позже, когда пришёл отец, я узнал подробности случившегося. На отца надавили сверху. Заставили вычеркнуть из дела все упоминания о подруге и любым способом выиграть процесс. Иначе я не доеду даже до сизо, грохнут как ненужного свидетеля. Отец прогнулся, уступил. Перекроил всё дело. После пробуждения я звонил подруге, но она сделала вид, что мы вовсе не знакомы. И не со мной она в ту ночь была. Выставив меня обдолбанным фантазёром.

— Жесть какая, — выдыхает Ланская и, приподнявшись, нависает. Глажу по щеке, заправляю за ухо рыжий локон. — Но чем тебе угрожал Саркисов? Ведь дело давно закрыто и в архиве. Его не так легко достать, скажу я.