Д Гудвин - Десять писем
Японка продолжала кричать, биться, но изменить положение своего поднятого, до предела раскрытого зада не могла.
К ней приблизился один из четырех, высокого роста и с мрачной физиономией, японец, стал позади ее и принялся ощупывать ее бедра. Его член был напряжен…
Другой, из той же группы, японец лег спиной на «кровать», поставленную перед глазами привязанной к «дивану» японки и тот час на него положили девочку, предварительно оголив ее ноги и таз. Ее привязали так, что она, казалось, обняла руками и ногами лежавшего под ней мужчину.
Девочка слабо вскрикивала, бессильно дергалась. Ее мать выла, выкрикивала слова мольбы, клятв…
Все мое тело била мелкая дрожь и начинали стучать зубы…
Я не заметила, как в комнату вошли две молоденькие японки, одна из которых подошла к «дивану» и, по-видимому, какой-то мазью натерла половые губы привязанной японки и затем этой же мазью натерла длинный член стоявшего у своей жертвы японца.
Другая же, незаметно для меня вошедшая японка, присела на корточки у «кровати» и ее маленькая ручка затерялась между раздвинутыми ножками девочки, натирая ее половые органы мазью.
Один из японцев в маске расположился с плетью у «кровати» поглядывая на маленький зад девочки.
Я взглянула на мать девочки…
Ремни впились в ее руки и ноги, мускулы ее тела натянулись и дрожали от напряжения… А в ее тело входил длинный член садиста… медленно… с какой-то дьявольской выдержкой…
Ноги у меня подкосились и я едва не свалилась на пол, но Одэ подхватил меня за веревки, опутывающие меня, и спокойно сказал:
— Это прилюдия только, мадмуазель! Маленькая, маленькая прилюдия… Но если она вам, то только одно ваше слово и вы будете свободны. И эти тоже, — он кивнул на несчастных. — А пока любуйтесь!.. Что такое?…
Японка в маске смотрела на него, держа в руке вялый член японца, лежавшего на «кровати» под девочкой:
— Развязать! — в бешенстве заорал Одэ.
Девочку быстро отвязали и лежавший под ней японец, испуганно глядя на Одэ, поднялся на ноги.
— Ты что? — обрушился на него Одэ, с размаху нанося ему удары по щеке.
— Ты опять, скотина, имел женщину!
Шатаясь японец отрицательно покачал головой.
Одэ окинул взглядом третьего японца из вошедших в камеру первой группы и негра.
Я подняла глаза и невольно заметила эрекцию половых органов у обоих. У негра был какой-то отвратительный, огромного размера черный обрубок.
Оскалясь негр ткнул себя пальцем в грудь, кивая на девочку у "кровати".
— Нет! — сказал Одэ. — Услаждать тебя будет вот эта мадмуазель! — Одэ кивнул на меня.
Член у негра вздрогнул, приподнялся, а его рот растянулся в такой плотоядной гримасе, что все мое тело содрогнулось от ужаса.
По знаку Одэ на «кровать» начал умащиваться третий японец, а на него вновь начали растягивать девочку.
— А ты погоди, — крикнул Одэ высокому японцу, который наклонившись над привязанной японкой, совокуплялся с ней, наслаждаясь ее воплями.
— Будьте внимательны, мадмуазель, — говорил Одэ, — Сейчас вам будет представленна возможность самой испытать обе эти спальные принадлежности после этой девочки и ее матери. И кавалер у вас будет подходящий. А они тем временем перейдут на следующую ступень. Там уже наверняка заговорят… А нет, что ж… еще есть двенадцать ступеней…
Одэ говорил и одновременно знаками руководил своей "прилюдией".
Один из «капюшонов» отодвинув от стены какое-то кресло, оббитое блестящими желтыми пластинками, и стал прилаживать к нему провода и металические приспособления. Другие «капюшоны» возились со своими арестованными, приготовляя их к чему-то…
— После девочки ваша очередь, мадмуазель. Или может быть…
"Лучше смерть", — подумала я, — "чем доставаться этим палачам. Этот негр… Нет, нет!.. Все что угодно… Впрочем, это ведь только прелюди я… А пыток мне не выдержать…"
Меня бил озноб, по спине бегали мурашки, на лбу выступили капли холодного пота.
На мгновенье я представила себе, как меня будут растягивать на этой «кровати», на груди и животе этого чудовища, а мерзавец Одэ…
"Нет, этого я не выдержу!"
Голова стала заволакиваться туманом, я почувствовала, что скоро упаду в обморок.
— У меня затекли руки и кружится голова, — пробормотала я. — Дайте мне воды.
— Вы будете говорить?
— Да, только отпустите меня.
Очки Одэ торжественно блеснули. — Освободите ее! — приказал он.
И вот мои руки свободны, пальцы шевелятся…
Возле кровати возня прекратилась в ожидании приказаний Одэ и только высокий японец не в силах был оторваться от насилуемой им беспомощной жертвы…
В этот момент я заметила близко ко мне приблизившегося солдата в капюшоне. То ли он недавно вошел, то ли он был один из группы ранее вошедших, я не знаю, но бросив на него мимолетний взгляд я заметила у него неприкрытый капюшоном рассеченый подбородок.
"Боже!" — Я чуть не уронила кинжал, который нащупала и сжимала под своим кимоно.
"Спокойно, спокойно!" — успокаивала я себя.
Одэ поднес к моим губам стакан с водой.
Несколько глотков освежили меня.
В голове прояснилось.
— "Человек с рассеченым подборотком мой друг, но помочь мне он не сможет. Его жертва для меня будет бессмысленна. Она мне не нужна!"
— Ну как, мадмуазель? — торопил меня мерзавец.
"А вот сейчас узнаешь!" — подумала я. — "Один удар ему, другой себе. Только бы успеть."
Ноги плохо держали меня, но присутствие человека с рассеченным подбородком как-то поддерживало меня.
Приблизившись вплотную к Одэ, как бы желая сообщить ему что-то, я собрала все свои силы и вонзила ему кинжал в живот… Но вытащить его уже не смогла…
Одэ зашатался и с хрипом упал. Один из палачей с кривым ножом в руке бросился на меня…
Падая и теряя сознание я еще видела поднятую руку человека с рассеченным подбородком и слышала его предостерегающий крик:
— Только живую!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Еще один пролог
Сумерки еще не наступили, но с западной части неба надвинулись закрывшие солнце тучи, стал накрапывать дождь и в комнате потемнело.
В голове Амины, тонкие пальцы которой бегали проворно по клавишам портативной «Тайпрайтер», зашевелилась мысль: "Зажечь свет или еще…"
В дверь постучали.
— Да, да! Войдите!
В комнату вошел Хаяси, неторопливо прикрывая за собой дверь и внимательно оглядывая помещение.
Амина вскочила со стула, наклонила голову в знак приветствия и замерла, в ожидании разрешения сесть и продолжать работу. Но тот час вслед за этим ее глаза широко раскрылись, выражая полное недоумение.
