Неджма - Ваниль
Караван должен был расположиться на некотором расстоянии от Сабии. Следовательно, нам нужно было попрощаться с друзьями и уйти.
Лицо Лейлы затуманилось. Она искала глазами поэта. Амир, так его звали, при всех выразил беспокойство о том, что двум женщинам небезопасно было одним входить в Сабию и жить там, не вызвав повышенного любопытства.
Глава каравана принял решение. Он приказал сыну отвести нас в город и привести назад в тот же вечер и поклялся, что мы не покинем караван, пока не найдем пристанища в оазисе.
Так и случилось. Но, приняв гостеприимное предложение, я отказалась от того, чтобы Амир провожал нас в Сабию. Я не хотела, чтобы молодой человек знал о цели нашего путешествия. Он был сообразителен и вел себя скромно. Я отнесла это на счет поэзии — занятия, которое должно было уберегать его от грубой действительности.
***
Погонщики сказали нам, что Сабия расширялась незаметно, без ведома ее жителей. Именно в ее песках было найдено первое Сокровище. Как по волшебству появились голубоглазые, и вали предложил им разрыть его оазис до основания. Белые охотно согласились, с улыбками и поклонами, и обещали гарантировать населению удобство и покой. Они принялись извлекать Сокровище, чтобы строить дороги, мосты и даже игорные дома. Теперь они рассчитывали найти в песках воду и покрыть пустыню большими водными пространствами, в которых плавала бы рыба.
Жители, сначала отнесясь к этому подозрительно, быстро соблазнились обещаниями белых. Да и чего еще иностранцы могли их лишить? Что еще они могли похитить из того, что уже было похищено их проклятой судьбой: небом, не способным проронить ни капли, и бесплодной землей? Отныне они могли отдыхать в тени пальм, спать после обеда, мечтая о теплых щелях, пока голубоглазые были настороже. Ибо иностранцы занимались всем, и больше не нужно было посылать детей в школу или учить их ремеслу.
Также они забросили свой оазис и отказались заботиться о финиковых пальмах. Старейшины напрасно предупреждали: «Берегитесь! Наши наскальные рисунки пропадут, наши легенды исчезнут в забвении, наши рассказы не сохранятся, наши развалины скроются под песком, наши дети будут говорить на безликом языке, который подцепит новые слова, как чесотку, который впитает в себя странные выражения, которые мы не поймем». Все было напрасно.
Маленькой вылазки в Сабию хватило, чтобы подтвердить слова погонщиков каравана. Мы были удивлены, увидев, что в сумерки оазис начинал оживать, и узнали, что с прибытием голубоглазых жители стали спать днем и разлеплять веки только в сумерки. Тогда они поднимали занавеси, подметали ступеньки, медленно кипятили кофе, садились перед домами, позволяя ягодицам свисать с диванов, и обсуждали бедствия, сотрясавшие соседние страны, зевали от скуки, ничего не делая, и устраивали перерыв, чтобы посчитать то, что принесли им иностранцы, пока они спали. Присосавшись ртом к кальяну, они смотрели на звезды над рядами лавочек — и были счастливы, что Аллах позволил им жить, отныне никогда не уставая. Потом они возвращались к своим женами, чтобы заняться с ними любовью.
Что до жен, они были так довольны своим новым существованием, что не поменяли бы его на рай. Они гуляли, скрываясь под покрывалами, разглядывали витрины и тратили, тратили… ходить по лавкам стало смыслом их существования, свидетельством того, что они существуют. Они покупали привозную ткань, медикаменты, утварь, мыло, которое они клали в привозные корзины и доставали в ваннах из привозного мрамора, привозные бальзамы для блеска волос, которые они не показывали не по религиозным соображениям, а потому, что их не должны были путать с их служанками, привезенными из Африки или Азии. Последние должны были ходить с непокрытой головой, будучи женщинами второго сорта, чьи волосы, как считалось, не производили впечатления на мужчин, как и их рабские души. В этом жены, конечно, жестоко ошибались, и их мужья не упускали случая воспользоваться служанками везде, где они их застигали.
Мы с Лейлой шли мимо маленького дома цвета охры, спрятанного в глубине тупика, когда женщина, увешанная золотом, как витрина еврея, высунула голову за дверь. Она решилась выйти наружу, обняла нас так, как будто знала всегда, и выпалила, прежде чем мы произнесли хоть слово:
— Я знаю, кого вы ищете. В этом квартале жила Зобида, но она уехала.
Я знала, что ветры пустыни нескромны и болтливы, но тут мне пришлось признать, что жители Сабии, не пользуясь руками, умели слушать.
Если оазис, по-видимому, знал цель нашего путешествия, кто мог нас защитить? Очевидно, никто, ибо каждый раз мы уходили, ничего не зная о направлении, в котором уехала Зобида.
К моему большому удивлению, Лейла не казалась такой раздраженной, как в Ранжере, когда она узнала об отъезде колдуньи. Она возвращалась в караван слишком легкой походкой для девушки, расстроенной нашей неудачей.
Мы продолжили наши поиски. Однако каждый раз они были напрасны. И тогда Лейла заявила, что она устала и вымоталась. Она хныкала, утверждая, что потеряла надежду, и клялась всеми богами, что мы не найдем Зобиду. Ее отчаяние меня заинтриговало. Я сказала ей, что на кону не мое влагалище и не моя честь, у меня нет мужа, который ждал бы моего возвращения, так почему она хотела все бросить?
Она уклонилась от ответа. Я заметила, что, как и раньше, достаточно было вернуться к каравану, чтобы ее настроение изменилось. Она подбежала и села перед нашим навесом, ее сияющее лицо было обращено к поэту, который то смотрел на Лейлу, то склонялся над деревянной табличкой.
Мне нужно было понять очевидное. С момента нашего прибытия Лейла часто смотрелась в маленькое зеркальце, которое она повесила на палатку, рылась в своих вещах в поисках соблазнительного наряда, пересекала порог, только пригладив волосы, обведя глаза карандашом и красиво завязав платок на лбу.
Она села перед Амиром, который, казалось, уже ждал ее, сидя перед палаткой на верблюжьем седле и поставив в песок напротив себя чернильницу. Он смотрел на Лейлу, наклонялся, чтобы что-то записать, и снова смотрел на нее. Красота молодого человека вдруг поразила меня. Я никогда не видела таких темных волос, полных губ и взгляда, настолько глубокого, что его можно было бы назвать пристанищем тайн.
В тот день, после полудня, когда я возвратилась из Сабии, куда ходила одна, Лейла обронила:
— Мне нужно было уехать не для того, чтобы спасти честь, а для того, чтобы научиться читать и писать.
— Верно, Бог советовал искать знание даже в Китае. Он не говорил о путешествиях с целью открыть закрытые влагалища.
