Ее бешеные звери (ЛП) - Бали Э. П.

Соски под платьем превратились в камушки, и мне приходится снова поднять взгляд к ее лицу. К золотистой колонне шеи, где я видел метку, которая погубит меня. С помощью своей магии Костеплета она снова скрывает ее.

Это еще раз напоминает мне, что моя предполагаемая Регина всю жизнь пряталась. Скрывала свою метку. Свой запах. Свою истинную сущность.

Нечто темное пробирается вверх по моей спине. Нечто, что шепчет:

— Мы знаем это. Мы знаем эту боль. Она близка нам по духу.

— Почему я здесь, Лайл? — невозмутимо спрашивает Аурелия, вырывая меня из задумчивости. — Ты собираешься снова передать меня моим палачам?

Она бросает драматический взгляд вокруг.

— Где кандалы?

Своевременное напоминание: львицы, с которой я сидел четыре недели, больше нет. Нет тихого зверя, который клал свою могучую голову мне на колени. Нет анимы, которая мурлыкала для меня и только для меня.

Я скрываю свою дрожь, вставая из-за стола. Но к ней подходит Коса, его мощное тело поглощает пространство за два удара сердца. Он наклоняется, чтобы приблизиться к лицу Аурелии. Я не знаю, пытается ли он запугать ее или не может удержаться в стороне от нее. Вероятно, сочетание и того, и другого. Аурелия не отстраняется от него, но втягивает воздух, когда он говорит своим низким хриплым голосом.

— Я почувствовал нимпинов у тебя под курткой. Ты очень хорошо справилась.

Он гордо выходит из моего кабинета, оставляя Аурелию с открытым ртом смотреть ему вслед.

Я не заметил нимпинов. Я был слишком сосредоточен на цели. На Мейсе Наге и его пяти змеиных генералах — полной свите на территории моей академии. На моей территории.

Аурелия быстро приходит в себя под моим пристальным взглядом.

— Мы пойдем на прогулку, или ты примешь меня в своем кабинете?

Ее отношение обжигает вены, как раскаленная кочерга. И выбор слов оставляет желать лучшего.

— Это неподходящий наряд для Академии, — строго говорю я, указывая на ее одежду. Для бывших бешеных нормально находить одежду раздражающей и несущественной, и я должен быть к ней снисходителен. Но я обнаружил, что не могу.

Аурелия приподнимает брови и имеет наглость опустить руки так, чтобы мне полностью открылась ее грудь. Как будто она точно знает, что меня беспокоит.

Но что ей известно? Мне нужно знать, как много она помнит. Насколько сильно… на нее повлияло ее бешеное состояние.

Я выхожу из-за стола.

— Ты помнишь что-нибудь из того времени, когда была львицей?

Она напрягается, а затем вздыхает.

— Значит, ты знаешь.

Аурелия имеет в виду, что она Костеплет. Мы уже четыре недели в курсе, но ей еще предстоит осознать это.

— Мы все знаем, кто ты, — насмешливо отвечаю я. — И мы бы узнали раньше, соизволь ты упомянуть об этом.

— Ты всегда был склонен констатировать очевидное, — парирует она. — Но что бы это изменило? — Аурелия трет глаза, затем сжимает переносицу.

Я так сосредоточен на ее дыхании и движениях, что забываю делать то же самое. Когда она снова смотрит на меня, ее глаза мерцают. Они похожи на мифические заводи. Усталые заводи, окруженные темными тенями.

Устала — это еще мягко сказано. Аурелия вымотана. Я хочу приказать ей сесть, выпить воды, как следует поесть, одеть ее в теплую одежду и растереть кожу.

Я делаю еще один непроизвольный шаг к ней. В ее глазах столько гнева, что его можно назвать даже ненавистью. Что бы это изменило?

— Нет смысла гадать о прошлом, — говорю я, пренебрежительно махнув рукой. — Но, мисс Аквинат, что вы помните?

Она подходит к двум креслам напротив моего эркерного окна и проводит пальцем по спинке одного из них.

— Мисс Аквинат, — мрачно бормочет она. — Значит, вот как это будет.

Сядь. Я, блядь, хочу это сказать. Просто сядь, пока не упала.

— Что ты помнишь? — выдавливаю я.

Она опускает руку и пронзает меня своим обжигающим взглядом.

— Не так уж много. Я помню, как ты спустился. Помню, что ты сидел там какое-то время. Воспоминания приходят вспышками.

— Это нормально, — мой голос спокоен, хотя сердце бешено колотится. — Что-то вспомнится, — улыбаюсь я, возможно, эгоистично. — А что-то и нет.

То, что у нас с ее анимой был момент наедине, несомненно, дает мне преимущество.

Она бросает на меня подозрительный взгляд, как будто тоже это понимает.

— Ты, бесспорно, хуже всех.

— Твоя анима, похоже, так не думает, — слова сами собой срываются с моих губ, и я проклинаю себя за это.

— Очевидно, моя анима не признает логики, — огрызается она. — Не признает, что ты пытался убить нас каких-то несколько недель назад.

Острая боль в груди и ее попытка доминировать побуждают меня действовать. В мгновение ока я оказываюсь перед ней и наклоняюсь к ее лицу.

— Я не пытался убить тебя, Аурелия. У меня были связаны руки.

Она вздрагивает, и я беру себя в руки, выпрямляясь с глубоким вздохом. Я сделал для Аурелии то же, что и для множества других студентов. Я ходил с ними в суд, защищал их, используя свои отчеты. В рамках закона я больше ничего не мог для нее сделать. Так почему же у меня такое чувство, будто я хватаюсь за воздух?

— Но ты же думала, что твой отец не хотел твоей смерти, — замечаю я.

С такого расстояния я вижу каждую длинную темную ресничку, обрамляющую ее глаза, и обнаруживаю, что не могу отвести взгляд. Внезапно ее дыхание становится прерывистым, явно от ярости.

— Не то, чтобы ты мне верил до этого.

Возможно, я бы не поверил ей, но я помню все, что она сказала. Каждый момент нашего разговора запечатлелся в моей памяти. Но помнит ли она? Помнит ли она, насколько я проклят.

Я смотрю на нее. И она смотрит в ответ.

Аурелия все еще тяжело дышит, ее зрачки расширены. И затем она делает самую возмутительную вещь, которую могла бы сделать в моем присутствии.

Она облизывает губы.

Я возбуждаю Аурелию. Моя близость действует на нее.

Это осознание притягивает меня к ней, как гравитация. И когда я наклоняюсь к ней, весь мой мир переворачивается с ног на голову. На ее нижней губе блестит влага, отражая утренний солнечный свет. Я вдруг замираю, любуясь формой этих губ. Бледно-розового цвета, одинаково пухлые. Даже спелые. Сладкие.

Святая Мать. Не сейчас. Никогда.

Количество силы воли, которое требуется, чтобы отойти от нее, немыслимо. Потому что я не хочу. Потому что я должен.

— Полегче, Лайл, — знакомый скрежет вплывает в мою голову на фоне ужасающего осознания. — Подумай о чем-нибудь неприятном.

— Представь, как черви извиваются в мясе, — голос, подобный гулу вулкана, проникает в мой разум. — Подумай о том, как ешь их. У меня всегда получается.

Что за черт?

— Лайл что, теперь в групповом чате? — ворчит Дикарь. — Гребаный ад, теперь вообще никакого веселья.

— Ты ошибаешься, — усмехается Ксандер. — Это дерьмо только что стало намного интереснее.

Этого не может быть.

— Ну, привыкай к этому, — неохотно говорит Дикарь, — брат.

Перед моим мысленным взором возникает образ одного из школьных классов, за которым следует рука Дикаря на коленях, с выставленным средним пальцем в мой адрес.

— Да, мы и так умеем.

Коса смеется. И это было второй самой тревожной вещью, которая произошла в моей голове.

Когда Аурелия прищуривается на меня, во мне снова закипает гнев, горячий и жесткий из-за постоянного пренебрежения судьбы к тому, чего я, блядь, хочу.

— Может, ты и не наследница Змеиного Двора, — говорю я, — но ты по-прежнему ведешь себя как избалованная особа.

— Клянусь Богиней, я ненавижу тебя, — шипит она.

Желание наказать ее за эти слова заставляет меня сжать кулаки. Вместо этого я ухмыляюсь воспоминанию, которое вспыхивает в моей голове. Ее львиная голова прижимается к моему бедру. Ее анима любит меня.

— Что? — рявкает она, снова сверкая глазами.