Бурбон и ложь (ЛП) - Уайлдер Виктория

Тяжесть сковывает грудь, словно я не могу сделать глубокий вдох. Мне хочется закричать на нее и сказать, что все это неправильно. Такое ощущение, что меня наказывают за то, что я поступила хорошо, а это несправедливо. И как бы мне ни хотелось сбежать и не расхлебывать тот бардак, что я оставляю за собой, я не хочу просто исчезать.

Воспоминания быстрее сотрутся из памяти, если меня здесь не будет и я не смогу видеть то, что их вызывает — одеяла на траве в Брайант-парке, прогуливающихся по Хай-Лайн³, перекусывающих на бегу в Чайнатауне. У меня даже не было возможности собрать свои вещи.

— Тебе идет этот цвет, — говорит она, отвлекая меня от моих мыслей.

Опустив козырек, я открываю зеркало. Я выгляжу… иначе. Все еще я, но в каком-то смысле старше. Я меньше похожа на женщину, которая пытается слиться с толпой, чтобы соответствовать шаблону или привлечь внимание мужчины. Я выгляжу как женщина, уверенная в себе. Мне это нравится — мои волосы оранжево-красного оттенка вместо платинового блонда, который я носила большую часть своей взрослой жизни.

Я снова стала кем-то новым и пока не узнаю ее. Но узна́ю. Со временем. И если быть честной, я не узнавала и ту женщину, которой стала. Я чувствовала это долгое время, возможно, еще до того, как потеряла отца.

— Ты можешь сохранить свое имя. — Она зажимает сигарету губами и наклоняется надо мной, доставая из бардачка матерчатый чехол на молнии. — Там новая социальная карта, права и паспорт…

Задумавшись о своем имени, я пропускаю мимо ушей все остальное. Отец называл меня Лейни, но я уже много лет не слышала этого прозвища. В мире есть только один человек, который знает меня под этим именем, и я не хочу его больше видеть.

Я закрываю глаза и пытаюсь справиться с отвращением, которое испытываю при мысли о том, как я жила с Филиппом. Я потратила столько времени, пытаясь вытравить из себя Лейни с Кони-Айленда и вписаться в образ Элеоноры Шоу с Манхэттена. Я больше не являюсь ни тем, ни другим — ни Лейни с Кони-Айленда, ни Элеонорой с Манхэттена. Громкие мероприятия, свадьбы светского общества и богатая клиентура, которую я обслуживала, позволили мне создать соответствующий образ, но это не было похоже на настоящую жизнь. Постоянное упоминание своего имени при каждом удобном случае и меркантильность через некоторое время привели к тому, что я стала подменять понятие счастья этой тяжелой работой.

Испытывая чувство облегчения, я просматриваю заламинированные листы бумаги. Я еще не осознаю все до конца, и это обрушится на меня, как товарный поезд, когда обретет реальность. Я достаточно умна, чтобы понять, что именно поэтому мои эмоции переполняют меня — недостаток сна и сильное травмирующее событие могут так сказаться на человеке. Но темное шоссе, проносящееся мимо, постепенно стирает из памяти мои неудачные решения и готовит меня к тому, что грядет. Если должна появиться Лейни Янг из Колорадо, то я попробую ей стать.

Я отключилась уже в Западной Вирджинии. Кажется, что между моментом, когда я закрыла глаза, и тем, когда меня разбудили звуки спора, прошло не больше пять минут. Я протираю глаза и смотрю на часы на приборной панели. Пять минут оказались шестью часами. В машине тепло, почти жарко, как будто кондиционер был выключен не так давно. Где агент Харпер?

Я отстегиваю ремень безопасности и изучаю сквозь окно местность, где мы припарковались. Ни гор, ни океана. Насколько я могу судить, это равнина. Я всегда жила только у воды и в городе. Но здесь нет ни городского пейзажа, ни укромных парков. Ни небоскребов, ни светового загрязнения⁴ — только массивный фермерский дом передо мной.

Когда я открываю дверь грузовика, волна влажного воздуха бьет мне в лицо, как будто я только что вошла в тепловую завесу⁵. Под одеждой уже образовался слой пота, особенно под резинкой моего спортивного бюстгальтера и сзади на шее.

Восточное побережье может быть невыносимым в августе, но сейчас только первая неделя июня, и эта двенадцатичасовая поездка словно перенесла меня прямо в разгар лета.

Я вытягиваю руки над головой и приподнимаю волосы, чтобы немного проветриться. Глубоко вдыхаю, пытаясь отогнать тревожные мысли о том, где я нахожусь и как раздражает такая жара посреди ночи. И тут он окутывает меня — запах. Как будто подул легкий ветерок, и воздух наполнился ароматом пекарни. Как и запах дрожжей для выпечки хлеба, он несет в себе нотку шоколада и терпкую сладость. Это не пикантность соленого воздуха и не резкий запах болота во время отлива. Это гораздо лучше. Может, я и не буду скучать по океану. Запах кажется восхитительным и манящим.

То, что так вкусно пахнет сейчас, должно быть прекрасно и днем.

— Черт возьми, — говорю я себе под нос, глядя на то, что предстает передо мной. Великолепие дома напоминает поместья, которые можно увидеть на Золотом побережье или на берегах Ист-Хэмптона. Ухоженный газон и ландшафт освещены так, словно каждый куст и дерево созданы для того, чтобы их чествовали и выставляли на всеобщее обозрение. Окна в черных рамах контрастируют с белым сайдингом, а черная металлическая крыша выполнена в стиле современного фермерского дома. Это тот самый дом, который декларирует простоту, но я знаю, как дорого может стоить такая «простота». Фермерский дом в данном случае — это выбор стиля постройки, а не буквальное название дома на ферме. Даже не знакомясь с его владельцами, я уверена, что в этом доме живут не фермеры.

Здесь не слышно ни стрекота сверчков, ни гула ветра, который шелестел бы в кронах деревьев. Здесь тихо и спокойно. То умиротворение поздней ночи или раннего утра, которое легко принять за безопасность. Будет ли мне что-то здесь угрожать? Поблизости не видно ни одного уличного фонаря или соседского крыльца. На горизонте нет сумеречного розового цвета, переходящего по краям пейзажа в темное небо. Вокруг абсолютная темнота, и только небо усеяно звездами разного размера.

Низкий мужской голос звучит громче и заставляет меня повернуть голову в ту сторону, откуда он доносится. Его тон заставляет меня обойти припаркованный грузовик.

— Би, ты слышишь только то, что хочешь услышать. Я сказал «нет». Почему ты стоишь у моей двери, а не у двери Гранта?

Не так уж сложно понять, что этот спор, скорее всего, из-за меня. Она сказала, что поступит так, как считает нужным, но я подумала, что она позвонит и убедится, что где бы я ни оказалась, мне будут рады.

— Ты знаешь, почему. И Эйс, это не просьба, — хриплым голосом отвечает агент Харпер.

У подножия лестницы я останавливаюсь как вкопанная. Кто он?

— Так ты мне угрожаешь? — говорит мужчина, прежде чем замечает меня.

Он смотрит пристально. Его темные волосы с проседью зачесаны назад и коротко подстрижены. Но мое внимание привлекает не щетина на щеках и подбородке и не то, как он держится. Дело в том, что сейчас середина ночи, а на нем костюмные брюки и белая рубашка с воротником-стойкой, рукава которой закатаны до локтей. Определенно не фермер. Он опускает руки на узкие бедра, поднимает глаза к крыше крыльца и надув щеки, резко выдыхает. Когда его голова снова опускается, а глаза встречаются с моими, он говорит:

— Господи, Би. Она выглядит как чертов ребенок.

Может быть для него. Но я немало повидала в свои двадцать девять лет.

Би поворачивается ко мне и с улыбкой достает свой серебряный портсигар. Когда она прикуривает и затягивается, клубы дыма вырываются из ее рта и уносятся за спину вместе с легким теплым ветерком.

— Несколько ночей назад она остановила монстра, Эйс. Она не ребенок, я могу тебе это пообещать.

Впервые я испытываю гордость за то, что сделала. Впервые за два дня я не чувствую, что тону в неопределенности.

Его губы складываются в сочувственную улыбку, которая выглядит почти сожалеющей. Это напоминает мне улыбку моего отца, когда он знал, что я собираюсь сообщить ему не самые приятные новости.

Он бросает взгляд в сторону агента Харпер.