Бурбон и ложь (ЛП) - Уайлдер Виктория

— Нет. — Я бросаюсь мимо Дела, подбегаю к ней с другой стороны и притягиваю в свои объятия. Слезы, взявшиеся непонятно откуда, заливают мое лицо, когда я кричу ее неподвижному телу: — Нет, детка, что случилось? Черт. Черт. Нет.

Мне все равно, что я только что вырвал ее из рук отца и прижимаю к себе. Мне все равно, что я только что сделал очевидным, что мои отношения с Фионой Делейни вышли далеко за рамки коллег, друзей и даже нелепой идеи, что они были только физическими. Мне все равно, что я снова и снова продолжаю повторять одни и те же слова:

— Я люблю тебя. Ты не можешь умереть из-за меня, слышишь?

Я отодвигаюсь, чтобы посмотреть куда она ранена — маленькая рана на шее уже почти не пульсирует, а кровь заливает мои руки и землю подо мной. Я прижимаю к ней ладонь, чтобы остановить кровотечение. Рубашка ее униформы расстегнута до самого жилета, а на боку у нее мокрое пятно.

Когда я снова прижимаю ее к себе, залитое слезами лицо Дела искажается от боли, и он бормочет:

— Господи, Фиона. Моя малышка.

Мы оба смотрим вниз на ее рваную рану, которая выглядит так, словно она зацепилась за проволочное ограждение.

Ее тело тяжелеет в моих руках, и я прижимаю ее к себе еще крепче.

— Просто держись, Фи. Просто держись.

Я знаю, что она не дышит, но не могу отпустить ее.

— Ее больше нет, Грант.

5 лет спустя…

Глава 2

Лейни

— Ты лжешь только тогда, когда это необходимо.

Я опускаю взгляд на свои руки. Бледно-розовый лак на моих ногтях соответствует цвету балеток и я уже успела его возненавидеть. Мои кутикулы — результат моего волнения — расковырянные и обкусанные. Я месяцами игнорировала то, что было «правильно».

— Наверное, мне стоило бы солгать сейчас, — бормочу я, качая головой.

Я расстроена, и от этого мои переживания трансформируются в гнев и сарказм. Выигрышная комбинация. Я не знаю, куда мы направляемся и надолго ли. Единственное, в чем можно быть уверенной, — это в беспорядке, который я оставляю позади. Я делаю глубокий вдох. Ты умеешь справляться с трудностями.

Звук открывающегося окна заглушает бравурную мелодию Джонни Кэша, звучащую по радио.

— Он бы гордился тобой.

По тому, как она вздыхает при этом, становится ясно, что произносить ободряющие или добрые слова ей приходится нечасто. Было бы логично предположить, что необходимость утешать «ценного свидетеля» — обычное дело в ее работе. Но, возможно, это не ее сильная сторона. Когда я разглядываю ее в темноте кабины грузовика, слишком сложно понять, о чем говорит то, как крепко она сжимает руль и почесывает щеку. То ли для нее это рабочая рутина, чтобы не дать мне сорваться, то ли она просто не привыкла говорить подобные вещи людям вроде меня. Может, она и знала моего отца как коллегу, но уж точно не знала каким он был отцом.

Мой отец регулярно говорил мне, как он гордится мной, — мне не нужно, чтобы она напоминала мне об этом. Даже когда я не делала ничего, кроме того, что доводила его до язвы. Сколько бы работ я ни сменила, после каждой следующей он подбадривал меня:

— Ты еще найдешь то, что тебе по душе, малышка.

Даже когда я приходила домой в слезах и не могла объяснить ему причину, он всегда говорил:

— Этот мальчик никогда тебя не заслуживал.

Неважно, что происходило со мной, он всегда верил, что все будет хорошо. И что я разберусь с этим.

— Ты умеешь справляться с трудностями, Лейни. Никогда не забывай об этом. Ты — Шоу.

Но сейчас мой папа был бы расстроен. И он был бы зол. Взбешен тем, что на моем пути повстречался монстр. Он всю жизнь потратил на то, чтобы такие монстры не могли никому причинить вред, особенно тем, кого он любил. Он был бы разочарован тем, кем я стала. Я знаю, что так и есть. Я смаргиваю слезы, застилающие мне глаза.

— Агент…

Она прерывает меня.

— Просто Би. Привыкай называть меня Би.

— Ладно. Би. Мне не нужно, чтобы ты рассказывала мне, что бы чувствовал мой отец в этой ситуации. Мне не станет от этого легче. Я на твоей стороне. Я злюсь на себя… — выдавливаю я из себя. — Нет, знаешь что? Я сейчас злюсь на многие вещи. На себя за то, что… — Я качаю головой, думая о том, почему я вообще находилась в этом месте так долго. — Я злюсь на этого монстра за то, что он существует, за то, что причиняет боль людям и разрушает мою жизнь. Но я точно знаю, что чувствовал бы мой отец, будь он здесь.

Она натянуто улыбается.

— Я знаю, что ты не просила ничего из этого, и у тебя была собственная жизнь…

Я откидываю голову назад на подголовник, и начинаю тихо смеяться, отчего она обрывает себя на середине фразы. Моя жизнь была в самом разгаре глубокого падения. У меня была жизнь. Та, которой я наконец могла гордиться, а я все испортила. Я находила оправдания неправильным поступкам. Возможно, этот монстр стал моим наказанием. Я содрогаюсь при мысли о том, что вселенная так жестока. Я приняла несколько неверных решений, но такого я не заслуживала. Его жертва этого не заслуживала. Зажмурившись, я сжимаю переносицу. Головная боль, которая была тупой и пульсирующей, сменилась более острой и сосредоточилась за правым глазом. Отлично, еще и мигрень ко всему прочему.

Я не сплю уже больше суток, поэтому я излишне эмоциональна и не могу мыслить логически. Адреналин, который бурлил в моих венах, помогая мне справляться с этим кошмаром, сошел на нет. И теперь мне просто необходим сон.

— Я всегда прислушиваюсь к своей интуиции, Лейни. И оно подсказывает мне, что твой переезд должен пройти тихо и не упоминаться в официальных бумагах.

Я снова перевожу на нее взгляд. Я должна бы почувствовать облегчение, увидев во всем этом дерьме знакомое лицо, но я не чувствую. Я бы хотела, чтобы мой отец помог мне выбраться из этого.

— Женщина, которую ты спасла той ночью, никогда не забудет, через что ей пришлось пройти. Помни об этом.

— Я знаю. — У меня мурашки по коже, когда я вспоминаю, как эта женщина кричала и бежала прямо ко мне, умоляя о помощи. Мне вообще не следовало там находиться. Я никогда не хотела быть героем. Я хотела чувствовать себя ближе к отцу. Я хотела, чтобы обо мне заботились.

Но ее слова вызывают у меня любопытство.

— Почему ты думаешь, что что-то не так?

— Потому что прошло уже более семидесяти двух часов, а ничего не произошло. У кого-то хватило ума привлечь службу маршалов США, потому что что-то не так.

Когда она пристально смотрит на меня, я пытаюсь понять ее выражение лица и прочесть между строк то, о чем она умалчивает. Она качает головой, словно отгоняя то, что действительно хочет мне сказать.

— С теми уликами, которые они нашли, тебя и его жертву не нужно скрывать. — Она на мгновение замолкает, шумно сглатывая. — Они не смогли заставить его назвать свое имя и не могут найти его в системе.

Волосы у меня на затылке встают дыбом при одной мысли о нем. Я до сих пор чувствую, как горели мои легкие от бега с тяжестью тела другого человека, навалившегося на меня.

— Имени нет. Только частичные отпечатки пальцев, которые не связывают его ни с кем ни в одной системе. Нет ни кредитной истории, ни денежного следа. Никакой судимости. Но схожесть ран его жертв… — Она обрывает себя на полуслове. — Пока я не буду уверена, что тебе ничего не угрожает, я должна позаботиться о том, чтобы тебя никто не нашел. Ради твоего отца мне следует сделать хотя бы это.

Она прикуривает свою гвоздичную сигарету, а я достаю из сумки свой пакет с мармеладными мишками.

Я не знаю подробностей ее отношений с моим отцом, но он был уважаемым федеральным агентом, и у меня есть ощущение, что осталось много людей, обязанных ему. Из всего этого меня удивляет другое. Меня удивляет то, что она не хочет оформлять никаких документов, куда я направляюсь. Черт, даже я не знаю, куда мы едем.