GrayOwl - Звезда Аделаида - 2
А она-то специальным колдовством приказала отойти кровям именно в момент первого соития. Что же, разве оставит Адриана супруга своего теперь?
Снейп снова вспомнил о спящем ещё сейчас Квотриусе, которого - вот уж поистине злая ведьма! - заставила выпить, судя по всему, до самого дна котелок ышке бяха с приготовленным им Сонным зельем из перезрелых уже к этому времени года в «этом» времени спор Curbilium somniae. Ведь заснул, и крепко так, что и на крики о помощи Северуса, призывающие названного брата, переполошившие даже рабов в каморах, не ответил. Наверное, надо было звать Гарри, но как доорёшься до второго этажа, в спальню, где человек спит здоровым, молодым сном? Наверняка, Квотриус спор мха перебухал, ошибся с количеством, подзабыл или перепутал что-то важное. Ведь это его первое самостоятельное зелье! Или они, застарелые споры, поднакопив свойств своих, так сильно и рьяно подействовали на центральную нервную систему брата. Но вот зайти к нему, разбудить вовремя, а то, как бы сон не оказался летаргическим!- так ведь ноги не ходят - вот, что за жалость. Ползти что ли?
А-а, ну на это же есть рабы! И их великое множество - кого хочешь Выфху позовёт!
Глава 86.
Внезапно Северусу стало опять холодно, как ночью, когда он ворочался под большим покрывалом, не в силах согреться, но на этот раз - от страха за жизнь брата, и он протрезвел, даже не отпив воды из рога, согреваемого в ладонях заботливого Гарри, боящегося, как бы любимый не простудился от ледяной, колодезной воды.
- Выфху, немедленно распорядись рабу или рабыне некоей разбудить да поскорее, скорее же! - Господина Квотриуса, брата - бастарда моего. Поторопитесь же, не то сон его станет последним.
Да смертельным же сном, говорю тебе, Выфху, шевелись, жаба болотная!
Тот, наконец-то, но соблюдая достоинство вслед за словесами Господина дома о, подумать только, этой смешной жабе! - столь грубыми, что он, изнеженный столоначальник и чувствительная душа, которой у него нет, не привык к таковым, вышел, чтобы поймать проходящего мимо настоящего говорящего скота-без-души, а таковых в доме обозлённого Господина хоть пруд пруди, и все почему-то пробегают мимо.
И поймал ту самую рабыню, которая всё равно вечно от нечего делать, а прясть и ткать она не любила, ошивалась около трапезной, когда Господа вкушали пищу, и Выфху был, понятное дело, при них. Она наивно полагала, что сможет сделать «карьеру», связавшись с ним, кастратом, о чём она, разумеется, даже не догадывалась, иначе бы след её давно простыл от трапезной. А кому нужен кастрированный раб в мужья? Альбина, так звали её за светло-русые локоны, с которыми она родилась от Снепиуса Малефиция и своенравной черноволосой уэскх`ке, никак не хотевшей смириться в постели с превосходством Снепиуса Малефиция.
Отчего дочь и родилась русой - в него, отца, а не в мать. Ибо локальный конфликт между не хотевшей отдаваться добром, излишне гордой для рабыни, женщиною и тогдашним Господином дома увенчался распластыванием стонущей и вскрикивающей от желания назло нелюбимой супруге Веронике, метавшейся по ложу в соседней опочивальне - так было заведено в ромейских домах, именно не супругою, а распалённой ласками рабынею на ложе Снепиуса и овладением ею ко общему, обоюдному и единогласному, хотя голосов было, на самом деле, двое, плезиру.
Эта дщерь бывшего Господина дома, Альбина, гордая ромейским, а не варварским именем, как у её матери, которую она даже не помнила, как зовут - так рано её лишившись, возомнила о себе слишком много, не отдаваясь другим, надо сказать, многочисленным черноволосым поклонникам. Она метила повыше - в сожительницы к Выфху, о перипетиях жизни которого не знала из-за возраста. Было ей от силы лет двадцать, а это уже возраст для девушки-полукровки. Выфху же обладал, хоть и не яичками, но определённо - жизненным опытом, будучи в тридцати с небольшим годах… Всё равно, хоть и был он уродлив, значительно страшнее всех своих воздыхателей, вместе взятых, и тоже черноволос, но пребывая сыном Снепиуса Малефиция от какой-то, верно, очень покладистой, так и готовой упасть на ложе Господина, рабыни, ему этот цвет волос высочайше «прощался».
Выфху по привычке, для скорости единой, чтобы летела, как дротик, равнодушно приобнял Альбину, и шепнул ей на ушко:
- Схади-ка, розбуди Господина Квотриуса, ибо день уже, но спит он, словно бы нощию. Как бы не случилось с ним чиво? Ну, ты меня разумеешь? Навроде, как в… тот раз, кагда он вены сибе перирезал.
Да, и не забыть сказать мальчишке явиться - его Господин дома требовал! А тот-то сегодня так лютует! На гостя накречал своиго дрогоценого да миня абазвал жабой балотной.
- Дастанится мальчишке сиводня, ох, чую я сие, что дастанится!
«Мальчишкой» Выфху презрительно называл Наэмнэ, всего лишь семнадцатилетнего, или около того, парня. Никто же не празднует дни рождения говорящего скота да и среди высокорожденных патрициев это только повод для дорогого подарка имениннику и, может быть, на редкость скромного семейного пира.
А с Квотриусом и впрямь случилось - он намешал громадную, небывалую концентрацию спор Corbilium somniae в ышке бяха, проснуться от которой самостоятельно не было никакого шанса. Он снова побывал в мире Немёртвых, откуда его выдуло тем странным ветерком, дующим с востока на север, а не на запад, как было бы правильно. Просто-напросто полукровка не вспомнил точного количества скрупулусов мха, напрочь забыв о записи, для которой брат его высокорожденный ещё послал раба в библиотеку за чистым пергаментом. Словно бы его рассудок попал в кромешный, безвыходный, не имеющий ни окон, ни дверей, безвыходный коллапс.
И в третий раз посетил он мир Немёртвых. Едва не увлекло его душу, объятую сном предсмертным, тяжёлым, словно кошель с деньгами стоимостью в корову, не меньше, в Посмертие или в Аид? Он не разобрал, но… там было так темно, словно бы тьма всех безлунных поздних ночей сгустилась там, у Предела. Но разум Квотриуса совокупно с душою так активно боролись с изворачивающимся ветерком, дующим туда, на Север, откуда ни одна душа не возвращается, что он снова вернулся и, наконец, заснул нормальным сном.
И не до стихов было ему, сложенных там, в мире Немёртвых - боролся он за жизнь свою. Ибо даже чародеям, даже магам Стихий жизнь не даруется повторно, но есть лишь одна, данная единожды при ожидании, а не становлении волшебником. И не получил при становлении магом Квотриус второй жизни для себя но лишь долгую, до двухсот лет.
И усыпил бы он жену брата младую до того, что впала бы она в сон глубочайший, непробудный, и не случилось бы ему войти в неё, спящую крепко и спокойно до самого полудня, когда стали бы гости сходиться на пир ответный, семейный, задаваемый Снепиусами. Ведь не желал такого Квотриус - обесчестить жену, по всем ромейским законам принадлежащую высокорожденному брату своему, так… нечисто, во сне. Жаждал он ответной, как можно более страстной ласки молодой, в приятном теле, пухленькой женщины на действия свои нежные и, в то же время, мужественные. Ибо не девицею незрелой хотел он предстать пред Адрианой, но «знатоком большим» до женских прелестей. А вот что получилось бы у него на самом деле - теперь покрыто тайною глубочайшего сна.
