Юрий Винничук - Весенние игры в осенних садах
– А еще советовал бы вам прочитать дневники Сей Сенагон, Кенко-Хоси или Басе, или прозу Ихары Сайкаку! Это сплошной кайф.
– А в вашей библиотеке есть их книги?
– У меня есть все, что издавалось в переводах с древней восточной литературы.
Мы плавно переходили из танца в танец, не ослабляя объятий, а наоборот, незаметно прижимаясь все теснее, так, что вскоре она замкнула свои руки на моей шее и мы уже перешли на шепот. Вера пробовала удивить меня теми авторами, которых она прочитала, но это было невозможно. Я знал все. Иное дело, что многое из всего этого мной было не читано, в чем я честно признавался, однако все прочитанные и непрочитанные авторы были зарегистрированы в моей голове в аккуратном порядке, я помнил, что они написали, и знал, почему не хочу их читать. Зато я потряс Веру несметным количеством неслыханных книг. Она глотала информацию с какой-то фантастической ненасытностью, вбирала ее, словно губка, и в это время с ней, казалось, можно было делать все. По крайней мере, мы не разжимали объятий даже в паузах между мелодиями. Наконец я решил проверить, насколько мне удалось ее увлечь, и заманил на балкон. Там я обнял ее и стал целовать вначале за ушком, как будто нечаянно, затем язык мой легко нырнул в ушную раковину, и я ощутил, как тело ее напряглось, и она начала водить головкой, далее я зацеловывал ее щечки, и снова она, прикрыв глаза, водила головкой, то приближая свои губы к моим, то отдаляя, но уже позволяла прикоснуться к ним насухо. Однако поцеловать себя все же не дала, хотя я уже видел, что нахожусь на полпути.
Очнулась она в полдвенадцатого и заявила, что ей пора. Я попробовал уговорить ее остаться, но из этого ничего не вышло. Я сказал, что проведу ее, она не возражала, и мы ушли с вечеринки по-английски. По дороге продолжили наши интеллектуальные упражнения, возле подъезда я обнял ее снова, пожевал ушко, чмокнул в единственное место, коим она меня удостоила, – щечку, и, обменявшись номерами телефонов, мы распрощались.
С того вечера мы начали встречаться, но дальше поцелуев в ушко и щечку дело не шло. Она охотно поехала ко мне домой, чтобы насладиться моим книжным собранием, но все, чего я от нее добился, – это, наконец, поцелуй в губы. Короткий и без особой страсти. Она уступала, подчинялась, однако сдержанно, миллиметр за миллиметром, и кажется, совсем не была намерена ускорять ход событий. Это меня возбуждало и раздражало одновременно, и кто знает, как бы долго я это терпел, если бы не Лида, которая полностью замкнула на себе все мои сексуальные потребности. В таких условиях торопить события с Верой мне было ни к чему.
2
Каждая из моих девушек имела свою неповторимую грань, отсутствующую у других. У Веры был интеллект. А девушка с интеллектом встречается еще реже, чем целка. Эти тепличные растения произрастают преимущественно в сакральной тишине комнат, забитых книгами, которых обычно не читает никто, кроме них самих. Постепенно одного лишь чтения им становится недостаточно, и они начинают кропать что-то на бумаге, совершая таким образом две непоправимых глупости: увеличивая количество книг и уменьшая количество женщин. С той поры они уже перестают быть женщинами и превращаются в волшебниц, фей, небесных созданий, в их жилах течет не кровь, а нектар. Интеллектуальные дамы молчаливы и задумчивы. Да и в самом деле, о чем можно говорить с девушкой, прочитавшей Хайдеггера? С ней можно только молчать. Если вам придет в голову завести знакомство с такой девушкой и вы начнете беседу о привычных в таких случаях необязательных мелочах, она смерит вас таким взглядом, что вы на целых полгода останетесь импотентом.
Вера прочитала не только Хайдеггера, но и Ницше, Фрейда, Маркузе, Леви-Стросса, Юма, Поппера, Канетти, Сартра и бесчисленное количество других монстров. Одно лишь осознание того, что передо мной открылась столь впечатляющая сокровищница знаний, вызывало во мне неудержимое желание, которое приходилось удовлетворять подолгу и методично. Когда я лежал на Вере, мне казалось, что передо мной все книжное собрание мира. Трахая Веру, я поимел Гертруду Стайн, Вирджинию Вульф, Айрис Мердок, Эмили Дикинсон, Франсуазу Саган, Сильвию Плат, Натали Саррот, Джоан Роулинз, Лесю Украинку и Оксану Забужко. Они лепетали мне на всех языках мира, и я казался себе языческим жрецом, обязанным непрестанно кого-то домогаться и иметь, приводя таким образом в движение эту говенную планету.
Верино лоно напоминало роскошную апельсиновую рощу, и когда я прикладывал к нему ухо, то ловил шум морского прибоя, крики чаек, ветер в снастях парусников, прибывающих из Византии, Ассирии, Египта, груженных слоновой костью, имбирем, перцем кайенским и цинамоном… Там, в его глубинах, пульсировало сердце океанов, дивные мистические рыбы взблескивали глазами в чащах красных кораллов, извивались похотливо водоросли, и когда я погружал свой блудень, то даже слышал, как задевали о него упругие рыбины и скользкие медузы, заплетались ламинарии и хороводы русалок.
Мне чудилось, что когда я заглядывал в глубины ее лона, то видел всех тех хайдеггеров, как они, голые по пояс, загоревшие, словно пираты, обливаясь потом, тащат огромные мешки с пряностями, разгружая заморские корабли. Ускользая в бездны Вериного лона, я чувствовал, как вся премудрость мира переполняет меня. И тогда меня охватывал страх. Как я смел проникать сюда своим тупоголовым босяком, этим брутальным тараном, который создан для разрушения вражеских фортеций, пробивания дубовых врат, изничтожения Карфагена, – сюда, в эту страну миражей, в эти нежные теплые глубины?!
Мне нравилось прятаться в ее лоне, словно в гнездышке, и представлять себя маленьким пушистым медвежонком, а вглядываясь в него в густой темноте, видеть, как вокруг сияет золотой нимб, казалось, вот-вот оттуда выкатится утреннее солнце точно так, как восходит оно из Необозримого Влагалища Небесного и заходит в него. Попробуйте поиметь девушку, развернув ее роскошницей к солнцу, словно подсолнух, – вы почувствуете, как неизъяснимая сила втягивает вас вовнутрь, как поднимаются навстречу волны и обволакивают жезл. Когда я касался пальцами сокровенных врат ее лона – оживали звуки невидимой тайны, неясные намеки звуков, меланхолия пространства с бесконечными коридорами лабиринта. Как у большинства интеллектуальных барышень, Верино влагалище было сомкнуто, как раковина устрицы. Наслаждались ли вы когда-нибудь устрицами? На вкус они напоминают роскошницу Веры. Устрицу едят еще живой, приправив перцем, солью и уксусом, тогда она начинает пульсировать, дрожать, и, собственно, такую обезумевшую устрицу глотают, запивая белым вином. Я вкушал Верину роскошницу, ничем не сдабривая, а она пульсировала, дрожала и сходила с ума, сначала пробуя мой язык, затем поглощая меня с головой, и руками, и ногами, засасывая меня всего, и я превращался в беззащитную устрицу в горячих устах влагалища, я не владел собой, растворяясь в ее неизбывных соках, становясь ее частицей, малюсенькой и незаметной.
