Стенли Морган - Оле, Мальорка !
Присев на свободный табурет, я закурил. Что ж, решил я, раз уж я попал сюда, то стоит повеселиться на всю катушку. Я сам себе не верил — Расс Тобин как ни в чем не бывало сидит на яхте мультимиллионера, попыхивая сигаретой. Кстати… Я вдруг вспомнил, что яхта стоит на якоре в доброй миле от берега, а то и в двух. Как мне покинуть эту посудину? Проплыть столько я не смогу, это как пить дать. По моей спине пробежал неприятный холодок. Куда, черт побери, могла запропаститься Каролина? Мне вдруг остро захотелось увидеть хоть одно знакомое лицо.
— У вас все в порядке, сэр?
Я круто развернулся. Мустафа-Али-Абдул пялился на меня своими бесстыжими арабскими глазами. Что ж, по крайней мере — знакомая физиономия. Я плюхнул опустевший стакан на стойку.
— Еще водки, пожалуйста.
— Все, что хотите, сэр.
Вы представляете!
— Я… что-то вас прежде здесь не видел, сэр.
— Да, это верно.
И вряд ли ты меня ещё когда-нибудь увидишь, засранец!
— Если вам что-нибудь понадобится… все, что угодно… Дайте мне только знать, сэр.
— Спасибо, непременно.
Я бы дорого отдал за то, чтобы взгромоздиться на любую моторку и рвануть к берегу. От взгляда Ахмед-бея по спине ползли мурашки. Да и губы у него были слишком толстые.
Хасан отвалил выполнять очередной заказ и я, оставшись в одиночестве, снова обвел взглядом залу, прикидывая, о ком из собравшихся мне рассказывала Каролина. Я попытался вспомнить их имена. Лола Шлитц, например — такие имечки не забываются. Ги д'Арблэ, кажется, и ещё кто-то… А, Вильям Писбоди. Или Догсбоди. Больше я никого не помнил. И черт с ними. Главное, что я сам здесь. Яхта, битком набитая миллионерами, и я — Расс Тобин. Надо, пожалуй, чуток подналечь, чтобы их догнать. А что? Семь тысяч долларов на моем счету уже есть. Оставалось наскрести каких-то жалких девятьсот девяносто три тысчонки и — дело в шляпе. Можно вступать в клуб. Пораскинь мозгами, Рассел. Кто знает, может быть, тебе не придется их зарабатывать. Просто жениться — и все. А что — возьму и женюсь на какой-нибудь Элле. Или даже на Каролине. Брр! Я зябко поежился при одной мысли о такой перспективе. Через неделю я превращусь в трясущуюся развалюху.
Я постарался пристально рассмотреть всех женщин. Все, как одна, заслуживали внимания. Просто поразительно, почему богатые женщины всегда выглядят столь привлекательно.
На одном из диванов я заметил мужчину, со всех сторон окруженного прехорошенькими кралями, каждая из которых старалась хоть чем-то угодить ему — поднести к губам сигарету, погладить, поцеловать…
Я узнал Стива Ренника — звезду сцены, экрана и дамских будуаров. Шесть футов четыре дюйма роста, сложением с регбиста. Пожалуй, Ренник был худшим актером за всю историю человечества, но в ковбойском наряде парень смотрелся просто сногсшибательно. Когда я уезжал из Лондона, в одном из вест-эндских кинотеатров как раз начался показ его новой картины, на котором, как выразился один из кинокритиков, "он всласть назевался". Тем не менее очередь женщин, желающих лицезреть его могучую фигуру, мальчишеское лицо, и насладиться тягучим техасским говором, змейкой обвивалась вокруг квартала. Девчонки просто теряли голову при виде этого красавца, который, в свою очередь, отнюдь не терялся, умело извлекая выгоду из массового обожания.
О его сексуальных подвигах ходили легенды. Не проходило и недели, чтобы одна из бульварных газетенок не живописала скабрезные подробности очередной захватывающей оргии на его техасском ранчо. Удивительно, но этот парень каким-то непостижимым образом находил время, чтобы сниматься в кино.
— Эй, ты в коброглаза играешь?
Я обернулся. Карл Бирскин разглядывал меня с нескрываемым любопытством.
— Мы знакомы?
— Э-ээ… нет.
— Как тебя зовут?
— Расс Тобин.
— Ты с кем здесь, Тобин?
— Э-ээ… с Каролиной. Она… привела меня.
Темные глаза Карла засверкали, а на губах заиграла презрительная усмешка. Он повернулся к остальным игрокам и провозгласил:
— Его зовут Расс Тобин, и его привела сюда Каролина.
Рыжий и Усатый осмотрели меня — с некоторым интересом, как мне показалось, — потом переглянулись. Теперь все трое усмехались одинаково. Надменно и презрительно.
— Ясно, — проронил Рыжий. — В коброглаза сгоняем, Тобин?
— Э-ээ, да, с удовольствием.
Что за коброглаз такой, черт побери?
Усатый-Гаучо сказал:
— Мы играем по голубку за кон — нормально?
— Да, замечательно…
Хоть убей, не знаю, что такое "голубок".
— Как, говоришь, тебя зовут? — переспросил Усатый.
— Тобин. Расс Тобин.
— Хватит с нас и Тобина. Я — Д'Арблэ. Это — Бирскин… А этот вот Писбоди. Выбрасывай, кому начинать, Тобин.
Я принял у него из рук стаканчик с двумя костями. Перед нами на столе стоял ящичек длиной в фут, шириной дюймов в девять и в пару дюймов глубиной. Он был разделен на два отделения. Одно из них предназначалось для того, чтобы выбрасывать кости. Второе занимал ряд цифр, от единицы до девяти — каждая помещалась в отдельной рамочке. Со стороны игра показалась мне исключительно простой. После каждого броска вычисляли выброшенную сумму и соответствующую цифру выводили из игры, накрывая её пластмассовым кружочком. Когда кружочек снимали, под ним приоткрывалась какая-то буква. Я предположил, что эти буквы и составляли слово "коброглаз". Я также догадался, что цель игры заключалась в том, чтобы поочередно выбросить все нужные числа.
Я сделал первый бросок. Два и два.
— Четыре, — возвестил Бирскин, забирая стаканчик.
Он выбросил пять. Д'Арблэ — семь. Рыжий Писбоди — девять.
Писбоди открыл игру.
Первым броском он набрал девять очков и накрыл кружком девятку, приоткрыв букву "з" в "коброглазе". Затем он выкинул семерку и обнажил букву "л". Выбросив затем девять, он накрыл кружками сразу две цифры четверку и пятерку, — открыв "р" и "о". Он продолжал бросать, пока в "коброглазе" не остались всего две буквы — вторая и третья. Бросок. Шесть очков. На очко больше, чем требовалось. Ему осталось набрать пять.
— О, черт, — сплюнул Рыжий.
— Писбоди… пять очков, — провозгласил Бирскин, записывая его результат шариковой ручкой прямо на столе. — Д'Арблэ, ты следующий.
Д'Арблэ кидал здорово. Мне уже показалось, что он очистит всего "коброглаза", но он остановился на последней букве.
— Д'Арблэ… два, — записал Бирскин. — Теперь моя очередь.
Он сделал всего два результативных броска, накрыв девятку и восьмерку, а вот после третьего хода на костях выпали две единицы. Это и оказался пресловутый коброглаз — несчастливый бросок в данной игре.
