Любовь цвета боли 2 (СИ) - Жилинская Полина

А потом этот звонок, что Оля у Виктора в СИЗО. И меня накрыло. Люто, безудержно. Я сидел в гостиной в кромешной тьме, пил, отсчитывал секунды и молил всех богов, чтоб в этот вечер она не приехала домой. Но там наверху, в небесной канцелярии, видимо, даже не считают нужным прислушиваться к просьбам таких ублюдков, как я. Несправедливо, конечно, мы иногда о п***ц каких дельных вещах просим.

Сначала услышал уверенный стук каблуков. Затем учуял запах, словно изголодавшийся зверь. А потом увидел ее силуэт в этом чертовом платье, облепившем тонкий стан словно вторая кожа. Мягкие изгибы, шикарная копна распущенных волос. Крышесносно красивая. Просто нереальная. Таких особенных больше не производят.

Дикий коктейль кипучей ярости и возбуждения от одного лишь взгляда, и я понял, что пропал. Лепетала что-то о подставе, заламывая горестно руки. Кричала о любви, а у меня перед глазами картина, как она там с ним. А потом с ее губ сорвалось ненавистное имя.

Когда коснулся Оли, словно осатанел. Отчаянная потребность в ней самой, в ее запахе, губах, прикосновении к бархатистой коже. До ломоты в костях хотелось забыться. Раствориться и не чувствовать ничего, кроме эйфории, что вот она, рядом. Подо мной, на мне, что всё еще только моя. И пусть весь мир катится к чертям.

Не помню, что конкретно заставило меня остановиться. Но от всей души благодарен тем силам, которые на короткий миг очистили мой рассудок.

Смотрел на свою ранимую девочку в изодранном платье, свернувшуюся клубочком на диване, и не мог поверить, что это сделал я. Не спорю, в какой-то момент мне очень хотелось сделать ей больно. И я ведь сделал, упрятав Виктора за решетку. Но только не таким гнусным способом.

Оля судорожно всхлипывает во сне, и я фокусирую взгляд на ее изнеможенном личике. Неимоверно хочется если не отмотать, то замедлить время. Я понимаю, что утром она уйдет. И осознаю, что позволю ей это сделать. Поэтому с жадностью ловлю каждый ее вздох, легкое движение, наклоняюсь и вдыхаю ни с чем не сравнимый аромат. Веду осторожно пальцами по нежной коже щеки. Ложусь рядом, на расстоянии вытянутой руки, и воспроизвожу в памяти ее взгляд там, в ванной.

А в голове всё никак не стыкуется. По взгляду можно многое понять. Какими бы актерскими талантами ни обладал человек, глаза — это зеркало души. Они лгут редко. Как бы усердно мне ни лизали зад, при этом заискивающе повизгивая от восторга, во взглядах в большинстве случаев читал лишь черную зависть вперемешку со страхом. Это понимание тоже пришло с возрастом и опытом.

Оля же смотрела на меня сегодня так, как будто я ее убил. Вместо того, чтобы подать руку помощи, столкнул в пропасть. И вроде как жертвой предательства являюсь я, но и дерьмом последним почему-то тоже ощущаю себя я. Неувязочка выходит.

Либо я слепой дурак, либо кто-то третий прилагает немало усилий, чтобы я им был.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Утро наступает слишком быстро. За окном сквозь хмурое небо пробиваются первые лучи солнца, а я так и не могу смириться с мыслью, что сегодня, возможно, потеряю Олю навсегда. Если уже не потерял. Лежу и прокручиваю в голове все возможные исходы этого утра, лихорадочно думаю, что сказать, что сделать, но всё не то.

В дверь тихо стучат, и я бесшумно выхожу из комнаты, прикрывая за собой дверь.

— На твою крепость напало стадо бешеных бизонов? — стоя у перил, интересуется Руслан. — Или только один, особо неуравновешенный?

Иду мимо друга к лестнице, игнорируя искрометный юмор.

— Че случилось? — следует по пятам. — Тебя же вроде попустило немного?

— Не попустило.

Захожу на кухню и иду к кофемашине. Заправляю и жду необходимую порцию кофеина.

— Доброе утро, — здоровается Руслан с Зинаидой, усердно помешивающей что-то в кастрюльке на плите.

Та в ответ ударяет половником по столешнице и демонстративно покидает кухню.

Языки к чертям поотрываю слишком болтливым.

— Езжай к Оле на квартиру и установи камеры. И в подъезде тоже.

— Че? — замирает, не успев донести булку с противня до рта.

— Оля сегодня уезжает.

— Че?

— Словарный запас кончился? — отпиваю кофе, глядя на друга. — Наконец-то я дожил до этого момента.

— Это типа всё? С конями?

— Ты можешь хоть раз сделать, как я тебе говорю, не задавая вопросов? И вызови проверенную клининговую службу, пусть приедут после обеда.

У Зинаиды возраст уже не тот, чтобы погромы разгребать.

— Че взбесился-то так?

— Оля у Виктора в СИЗО вчера была.

— Угу, — глубокомысленно кивает Руслан, жуя булку. — И че там?

— О подробностях не расспрашивал. Не до этого, знаешь ли, было.

— Ты хоть иногда трубку снимать думаешь, когда я тебе звоню? Оля вчера и в офис к тебе заезжала. На твою рожу бесячую посмотреть хотела. Я не пустил.

— Чего она хотела? — кофе комом в горле становится.

— Выяснить, что происходит. Но так как в твоем кабинете спали бухие вдрызг шлюхи, мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы она туда не попала.

Морщусь досадливо, вспоминая ночь, когда думал, что смогу забыться в объятиях одной из них. Не прокатило. И взгляда хватило на картонные подстилки, чтобы понять — не поможет. Поэтому мы всю ночь пили, я говорил, а они молча слушали.

— И?

— Ну, я и спросил осторожненько, на хрена она в это дело полезла.

— Мне что, каждое слово из тебя клещами вытягивать? — раздраженно бросаю пустую кружку в мойку, когда Руслан замолкает.

— У меня сложилось впечатление, что она вообще не в курсе была, о чем я толкую. Короче, конкретно так психанула твоя Оля. Ты это… — менжуется Руслан. — С ней всё в порядке?

— Относительно, — сжимаю до хруста челюсти. — Пошли, выйдем, — киваю другу, так как на кухню возвращается Зинаида.

Выходим на веранду, и я молча закуриваю, глядя на окна Олиной спальни.

— В ванной наблюдение не устанавливай. Меня интересует лестничная клетка и пара камер в квартире.

Предполагая неуемный энтузиазм друга, решаю уточнить.

— Зачем?

— Если всё же весь этот пиздец правда, на нее могут выйти. До Виктора теперь сложно добраться, а Оля остается под ударом. Нельзя исключать вариант, что тому олуху дали аванс за информацию. А требовать возврата придут к ней.

— Понял.

— Давай поезжай, пока Оля спит. У тебя пара часов максимум. И сильно не отсвечивай там, за ее квартирой уже могут наблюдать.

— Обижаешь. Там, где этих недомерков учили, я давно преподавал. Всё сделаю тихо и незаметно.

Проводив взглядом Руслана, захожу обратно на кухню и сажусь за барную стойку напротив усердно нарезающей овощи Зинаиды.

— После обеда приедут люди, наведут порядок в гостиной.

Молчит, недовольно поджав губы.

— Я тебе только одно сказать хочу, — не отнимая глаз от разделочной доски, говорит Зинаида. — Не будет дурой — уйдет. И правильно сделает. А ты включай уже, наконец, голову, а то дальше своего гордо вздернутого носа не видишь. Ты головушку свою бедовую опусти пониже — и сразу всё понятно станет. Не узнаю я тебя, Макар. Ведомый ты. Ясно?

Если честно, не очень. Верчу в задумчивости морковку в руках и внимательно смотрю на женщину.

— Вы что-то слышали?

— Я много чего слышу. Работа у меня такая — в твоем доме уют создавать. Не верю я. Не могла Ольга так поступить. Она же любит тебя, борова, а ты доверие девочки дважды подорвал, — смотрит укоризненно. — Тенью по дому бродила, а ты… сплошное разочарование.

Что-то мне подсказывает, что отнюдь не так ласково хотела назвать меня Зинаида.

— Я тоже не сразу поверил. Есть факты — железобетонное доказательство ее причастности.

— Перепроверь.

— Дважды.

— Сам перепроверь! — с нажимом повторяет Зинаида, заставляя меня внимательнее к ней присмотреться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 17

Макар