Кристина Денисенко - Созвездие он-лайн неверности
— «По-весеннему осенней красотой» – лишь успела я повторить, прежде чем его упругие губы, бесстрашно размазали перламутровый блеск по лицу. И Люсьен вовсе не боялся испачкаться губной помадой, в отличие от Паулина.
Потом снова послышался сигнал телефонного звонка.
— Ни минуты покоя, – вытирая губы, я взглянула в глаза своего поэта-романтика. – Я должна ответить.
Люсьен освободил меня из плена страстных объятий с понимающим видом. Его губы слегка поблескивали, а глаза излучали глубокий внутренний свет. Невольно я им залюбовалась, машинально отвечая на звонок.
Голос Мануила Александровича бодро меня поприветствовал, потом он поинтересовался, где я остановилась, и поставил в известность о небольших изменениях в культурной программе сегодняшнего дня:
10.00 – Открытие фестиваля в ДК студентов ОНПУ
– презентационные проекты,
– выступления членов жюри;
12.00 – конкурсная программа (с антрактом);
16.00 – спектакль «Безбрежный океан любви» в исполнении молодых начинающих актеров;
17.00 – награждение победителей (гран-при, лауреат, три дипломанта, и приз зрительских симпатий!).
Все указывало на то, что до начала запланированного творческого вечера времени оставалось немного …
— Люсьен, мы должны поторопиться, в 10.00 – начало фестиваля. Вы уже завтракали?
— Еще нет, и надеюсь, мы позавтракаем вдвоем?
— С удовольствием, только не в японском ресторане. Может, сходим в пиццерию? – предложила я.
— Не возражаю, – Люсьен снова заключил меня в свои объятья, на этот раз легонько поцеловав в губы, а потом глубоко вдохнул запах моих волос, предварительно опрыснутых французскими духами.
Поправив макияж, и поухаживав за своим страстным поклонником, вытирая влажной салфеткой кожу вокруг его губ, я взяла сумочку, положив в её кармашек листочек, оставленный Ириной. Затем мы покинули комфортный номер исторически важной одесской гостиницы «Пассаж».
… В пиццерии вкусно пахло хрустящими булочками и насыщенным ароматом кофе. Мы уже доедали свой завтрак, когда Люсьен вдруг потянулся за своей барсеткой из натуральной кожи в тон его коричневым туфлям. Он достал свою записную книжку и ручку, и я только успевала следить, как на чистый лист ложились строчка за строчкой его стихи.
— Послушай, что мне пришло в голову: «Весенней осенью из лета» – и песней строчки разлились…
Весенней осенью из лета
Кленовый лист с подола платья
осенней грусти желтый след
оставил холодом в объятьях
без поражений и побед.
Кусочком призрачного счастья
твой силуэт сквозь мрачный сон
подолом огненного платья
пылает в сумраке ночном.
Я не стремлюсь печаль сознанья
залить бокалом горьких вин,
но от любви на сердце пьяном
шипами розы бьет полынь
по моим смелым откровеньям,
я честен в этот раз с собой,
не разделяя старых мнений,
болею встречей роковой.
Огонь в глазах, искра желанья,
расшитый осенью костюм,
но время мигом в наказанье
кленовый лист бросает в трюм
мечтаний грустного поэта,
чье сердце бьется от любви…
Весенней осенью из лета
моей души не уходи...
— Ты писал обо мне?
— Ну, о ком же еще? Ведь это ты похожа на осень своими огненными волосами и карими глазами из-под пушистых черных ресниц. Но с твоим появлением все вокруг оживает. Ты волшебницей-весной разбудила в моем сердце спящую любовь, моя прекрасная Валенсия.
Его рука накрыла мою ладонь. Люсьен нежно поглаживал меня, словно не замечая обручального кольца. Как же мне хотелось снять это кольцо и не надевать никогда, чтобы оно не напоминало мне о предательстве.
— Спасибо за прекрасные стихи, за вчерашний вечер и незабываемую ночь, – я смотрела на него с восхищением, и он явно догадывался, какое пламя бушевало в моей груди.
— У нас впереди еще один вечер и еще одна ночь, – спокойным голосом говорил Люсьен, пытаясь скрыть волнение, но я чувствовала, что он не хочет со мной расставаться, так же как и я с ним.
— Еще один вечер и еще одна ночь. Это так мало…
— Мало. Поэтому мы должны встретиться снова, – он с надеждой смотрел мне в глаза, а я не знала, что и ответить.
Мы сидели у самого окна, мимо проходили одесситы и гости города, я их и не замечала, ходят себе и пусть ходят. Но когда на меня кто-то долго смотрит, я будто чувствую на себе чужие взгляды. А от недобрых взоров у меня появляется какое-то смятение и желание взглянуть недоброжелателю в глаза. Тогда был именно такой случай. Я встревожено посмотрела по сторонам, ничего и никого подозрительного не обнаружив. Люсьен заметил мою неспокойность, и тоже оглянулся назад через плечо.
— Что случилось? – он негромко спросил, поворачиваясь, как и я к окну.
— Мне кажется, за мной кто-то наблюдает.
И какое же было моё удивление, когда за стеклом появился, подсматривающий образ уборщицы Марии Григорьевны.
— И я даже знаю кто это.
Я пулей сорвалась с места, пытаясь догнать скрывающуюся за углом «интеллигентку» в порванном пальто. Люсьен побежал следом, а за нами два официанта. Видимо, испугались, что мы не оплатим счет за завтрак.
— Стойте, куда же вы? – кричали они, и нам пришлось остановиться.
— Кто это был? – Люсьен удивленно ждал ответа.
— Уволенная мной в понедельник уборщица. Но что она здесь делает? Неужели её нанял муж, чтобы она следила за мной и все ему докладывала? Это значит, Паулин уже возможно знает о наших прогулках под луной, – это были мысли вслух.
— Уважаемые молодые, интересные, а кто же оплатит счет? – один из официантов тряс перед нашими лицами толстым блокнотом.
— Одну минутку, – я хотела достать кошелек, но и в этот раз Люсьен не позволил мне этого сделать.
Мой поэт-поклонник снова рассчитался из своего кармана, и опять оставил щедрые чаевые, попросив прощения за сложившуюся ситуацию. Довольные пареньки в цветных фартуках с логотипом названия пиццерии тут же оставили нас в покое. А вот мне на сердце было по-прежнему неспокойно.
— Насколько твой Паулин ревнивый человек? – серьезно спросил Люсьен.
— Не знаю насколько, но если он узнает о нас, у меня будут большие неприятности.
— Ты уверенна, что та особа была именно уволенная тобой уборщица?
—На 100 %, это была она.
— Может, нужно разыскать её и предложить ей денег за молчание?
—Сомневаюсь, что это поможет. У меня остались об этой женщине дурные воспоминания, и я не хочу, чтобы весь остаток жизни она мне угрожала и доила, как дойную корову. Пусть будет, что будет, Люсьен.
