Олег Болтогаев - Лопушок
Но однажды настал вечер, когда я, после жаркой возни, сделал, ставшую уже обыденной, попытку стянуть с неё трусики. Я был готов к своему традиционному поражению, но тут, странное дело, она вдруг закрыла лицо ладонями и перестала меня отталкивать. У меня спёрло дыхание. Сердце моё застучало так, что я почувствовал его толчки где-то в горле.
Мои руки предательски задрожали, я, словно мелкий воришка, осторожно и бережно потянул книзу её трусики, но Ирка никак не реагировала.
Бог мой, да неужели?
Я видел её ослепительно белый живот и вожделенный, тёмный треугольник в его нижней части. Он манил меня.
«Сейчас всё случится», — подумал я.
И стал торопливо расстёгивать свои брюки.
«Но ведь у меня нет презерватива», — мелькнула практичная мысль.
«Я буду осторожен. Пусть это наконец произойдёт», — радостно подумалось мне.
Но ничего не случилось.
Потому что я услышал, что по тропинке кто-то идет. Прямо на нас. Дернул же меня чёрт расположиться не там, где всегда. На миг я, словно мышка, замер, надеясь, что пронесёт, но нет. Человек шёл к нам и, видимо, он уже нас видел.
Я сел так, чтобы прикрыть телом Ирку, она же, поняв в чём дело, тоже начала торопливо и суетно приводить в порядок свою одежду.
Мужчина, теперь я видел, что это мужчина, остановился в метре от нас.
— Что? Жмёмся? — громко спросил он.
— Жмёмся, — согласился я с ним.
Мужчина был мне незнаком.
Какого чёрта он подошёл к нам?
Я мог бы запустить в него камнем.
В аккурат влепил бы в лоб.
Но камня под рукой не было.
Да и не за что, вроде, — камнем-то.
— Девушка, не верьте ему, он козе алименты платит, — сказал мужчина.
А вот теперь было, за что — камнем.
Половинка кирпича отлично подошла бы к его наглой роже.
Но Ирка вдруг захихикала.
Я растерялся и не знал, что делать.
Мужчина повернулся и тихо исчез в ночи, словно его и не было.
— Чего ты заливаешься? — набросился я на Ирку. Злость распирала меня.
— А что я должна делать? — недовольно пробубнила она.
— Не знаю! Пойдём домой, — мне расхотелось с ней обниматься.
Весь следующий день шёл мелкий, холодный дождь, который на какое-то время зачеркнул возможность моих свиданий с Иркой.
В этот дождливый весенний день я и влюбился в Тамару.
Или, лучше сказать, между нами возникло нечто.
Занятия закончились, мы, ватага пацанов, выскочили на улицу, и вдруг я увидел её. Она стояла на школьном крыльце, ожидая, когда дождь хоть немного утихнет. Мне запомнилось, что на ней был синий неприталенный плащ, простенький платок лежал на её плечах. Она стояла ко мне спиной и вдруг словно кто-то толкнул её. Девчонка обернулась и посмотрела на меня.
Я будто впервые увидел её. Собственно, она лишь полгода училась в нашей школе, в седьмом классе. То есть, она была на год младше меня. Я знал, что её зовут Тамара, что они приехали к нам откуда-то с Урала, что у неё есть сестра на два года старше, и брат — на два года младше. Они жили на той стороне, за речкой. Местность наша гористая, и их домик был виден из окна моего дома, хотя расстояние между нами было приличное. Наверное, больше километра.
По прямой.
Я специально говорю это, чтоб было понятно, какой способ передачи информации мы стали использовать с Тамарой, когда в этом возникла острая необходимость.
Итак, она повернулась и посмотрела на меня. Мелкий бисер дождя блестел в её русых волосах. Большие, голубые глаза смотрели на меня радостно и доверчиво. Как завороженный смотрел я на её бледное лицо, удивляясь тому, что у неё такие длинные и пушистые ресницы. Почему я прежде не замечал эту красивую девочку? Я почувствовал, что краснею. С чего бы это?
Нужно было что-то сказать. Но что? О чём говорить?
Про квазары? Про расширяющуюся вселенную? Про земной магнетизм? Про роман «Сто лет одиночества», который я совсем недавно прочёл? Меня так заворожила поэзия неведомого колумбийца, что я без труда мог процитировать целые страницы, вроде и не хотелось их запоминать, но они сами западали мне в голову. Распирало желание выдать:
«Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед. Макондо было тогда небольшим селением с двумя десятками хижин, выстроенных из глины и бамбука на берегу реки, которая мчала свои прозрачные воды по ложу из белых отполированных камней, огромных, как доисторические яйца. Мир был ещё таким новым, что многие вещи не имели названия и на них приходилось показывать пальцем.»
Но я не стал цитировать Маркеса.
«Она подумает, что я чокнулся», — вовремя сообразил я.
Мы по-прежнему смотрели друг на друга.
— Что? Дождь? — спросил я её.
Тупица! Неужели нельзя было придумать что-нибудь поумнее?
Про транзисторы. Про чемпионат мира по футболу. Про шпионов. Обычно я был чрезвычайно болтлив. Но тут слова не получались.
— Да. Хочу переждать, — ответила она.
— И я, — мне было радостно.
А сам стал соображать. После школы она пойдёт одну сторону, а я в другую. Но мне захотелось проводить её. Нужен был повод. Но какой?
«Скажу, что иду к Ваське», — подумал я.
Мы так и стояли рядом, пока не перестал дождь.
— Смотрела «Щит и меч»? — спросил я, чтоб поддержать разговор.
— Смотрела, — ответила она.
Ну и что дальше? Мне хотелось сказать, что она так похожа на артистку из этого фильма. Кажется, это была Валентина Титова. Но я промолчал.
— А «Фантомаса» видела?
Это я мог и не спрашивать. Она не могла не видеть «Фантомаса».
Мы снова помолчали.
Но Тамара помогла мне.
— А ты где живёшь? — спросила она.
— А вон мой дом! — обрадовался я. И показал пальцем.
— А мы за речкой живём.
— А я знаю.
— Откуда?
— Я всё знаю.
Мне стало неловко. Чего это я расхвастался?
Мы понемногу разговорились. Не помню, о чём. Но мы стали общаться.
А когда дождь закончился — пошли по улице.
— Так тебе же в другую сторону, — многозначительно заметила Тамара.
— А я иду к Ваське, у него мой транзистор, — быстро ответил я.
Мой транзисторный приёмник, и правда, был у Васьки.
Вот так мы и познакомились. Просто и обыденно.
По субботам в школе устраивались танцы.
Это был особый день. К вечеру, где-то после семи часов мы собирались в школьном дворе. Девчонки отдельно, мальчишки отдельно. Казалось, что между нами нет ничего общего. У них были свои разговоры, а у нас свои.
