rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля
* * *
А вечером Северус выполняет свое обещание, данное мне жарким полушепотом в холле около Большого Зала, причем делает это так, что я оказываюсь в нереальном пространстве, где нет больше ни земли, ни неба, но я ясно вижу, как в его прозрачной легкости пересекаются параллельные прямые счастья. И звездопад под моими сомкнутыми веками никак не желает прекращаться, так что я на несколько мгновений вновь теряю малейшее представление о том, как звучит мое имя. Пока я не слышу, как его называет Северус. Мне кажется, что говорить сейчас что-то - святотатство, так что просто сжимаю его пальцы. И почему-то вспоминаю, как недавно читал в какой-то книге, что люди состоят из пепла умерших звезд, и тогда просто пожал плечами, потому что слова показались мне красивыми, но пустыми. А сейчас вот я сам чувствую себя таким вот пеплом, только моя звезда не умерла, а только что ослепительно взорвалась и сгорела без остатка, но я успел вобрать в себя ее свет до последнего блика. «Как пепел», с трудом шепчу я, а он тоже шепотом отвечает «Да», будто бы знает наверняка, о чем я думаю сейчас. Мы лежим рядом, мне кажется, проходит вечность, и ее сменяет другая, а затем еще одна, а мы продолжаем все так же лежать на спине, не двигаясь, не накладывая очищающих заклятий. «Эй, ты не спишь?» - спрашивает он, наконец. Нет, не сплю. А может быть, сплю, но это совершенно не важно. «Иди ко мне», - говорит он очень тихо, так что я с трудом могу разобрать слова. И я переворачиваюсь на живот, складываю руки у него на груди и устраиваюсь так, чтобы видеть его глаза. Смотрю в них и совершенно бездумно улыбаюсь, вывожу кончиками пальцев замысловатые узоры на его груди, обвожу выступающие ключицы, рисую круги на его плечах. И он тоже смотрит на меня, не отрываясь, улыбается, и взгляд его сейчас такой нежный и грустный. У него вообще грустные глаза, когда он не прячется за очередной из своих личин, но это я заметил совсем недавно. И он тоже начинает бездумно водить пальцами по моему лицу, будто хочет еще раз прорисовать каждую черточку, а потом, видимо, заметив, что он делает, просто кладет обе руки мне на поясницу, обнимая и чуть прижимая к себе.
- Послушай, я хотел сказать тебе… - начинает он. - Потом уже не скажу, наверное. Просто хочу, чтоб ты знал это сейчас, Гарри. Ты возвращаешь мне жизнь. Ту, которой у меня не было. Правда.
Он смущенно замолкает. А я почему-то понимаю, что мне сейчас не нужно ничего отвечать, и просто совсем легко целую губы, только что произнесшие самые невероятные слова на свете.
* * *
Официально мы заключаем брак пятого августа, в один день с Роном и Гермионой. Северус специально выбирает такую дату, так как хочет, чтобы в августе у меня все же было что-то, что стоит праздновать, раз я решил окончательно забыть о моем дне рождения. Так как новобрачные, причем обе пары, окончательно и бесповоротно не желают никого видеть рядом с собой в этот волнующий и радостный день, мы зовем только Кингсли. Министерский служащий, наверное, не привыкший к столь будничным свадьбам, смотрит на нас несколько удивленно, но вопросов не задает, то есть, задает, конечно, но лишь те, что положены в подобных случаях. Добровольно ли или по принуждения, согласны или не согласны. Мы добровольно и согласны, так что говорить тут больше не о чем. Но он все же не может смириться со своей столь скромной ролью на сегодняшней церемонии, так что, когда все формальности уже соблюдены, он разражается многословной поздравительной речью - о счастье, долге, испытаниях, о том, что и в радости, и в горе… Когда он доходит до многочадия, мы с Северусом молча переглядываемся, он только закатывает глаза, что мол, делать нечего, бог терпел и нам велел, но я не выдерживаю.
- Сэр, большое спасибо Вам за добрые слова. Мы очень Вам благодарны. Просто скажите, где нам поставить подписи.
Старичок явно ошарашен моей наглостью, однако немедленно протягивает нам брачные контракты. Северус, Кингсли и Рон с Герми держатся из последних сил, чтобы не рассмеяться. Да, пусть я буду неотесанным нахалом, но я больше не могу ничего этого слушать, боюсь, слова всех тех, кто за прошедший после помолвки месяц хотел что-то пожелать нам - знакомых и незнакомых - скоро просто потекут с моих ушей, как сладчайший кисель. Я уже не говорю о том, что пришлось нам вынести на церемонии награждения - слова, слова, как опадающие листья, как непрекращающийся снег, неотвратимые, как поток атмосферных осадков, норовящие, кажется, продолбить дыру прямо в темени, чтобы уже вовсе беспрепятственно заполнить голову, улечься там плотными стопками заранее написанных бессмысленных речей. Все, что говорится не для нас, нет, для себя, чтобы потом с небрежной гордостью сказать какому-нибудь своему приятелю, не такой важной птице: «Ну, слышал, как я вчера выступил на церемонии? Ничего?» Чужие глаза, чужие руки, пожимающие мою, просто так, по долгу службы, прикасающиеся к тем, кто мне дорог.
Так что я ставлю свою подпись на нашем брачном контракте рядом с коротким росчерком Северуса, потом уже расписываюсь как свидетель в контракте Рона и Герми и торопливо выхожу за дверь.
- Ну, Гарри, ты даешь, - добродушно улыбается мне Кингсли, а Северус, вышедший следом за мной, уже кладет мне руку на плечо.
- Не могу больше, - выдыхаю я. - Мне кажется, если еще кто-нибудь что-нибудь скажет или пожелает, я вспомню, как пользоваться смертельными проклятьями и с легкой душой сяду в Азкабан.
- Я тебе сяду! - Северус смеется.
- Ну, что ж, дорогие новобрачные, - шутливо и торжественно произносит Кингсли, оглядывая нас четверых, - а будет ли мне позволено пригласить вас в ресторан? Отметить-то все же надо!
И Кингсли, о, пусть все боги его родины будут милостивы к нему до тех пор, пока не стихнут его шаги на этой земле, ведет нас в шикарный маггловский ресторан! Туда, где нет любопытных глаз и щелкающих колдокамер, слащавых улыбок, где - о счастье - до нас нет никому никакого дела. Где мы просто богатые посетители, заказавшие отдельный кабинет, дорогие закуски и напитки, где звенят сверкающие бокалы в наших руках, отражаясь от зеркал на стенах. Разумеется, мы давно избавились от мантий - Гермиона невероятно хороша в платье, похожем на розовое облако, я, Рон и Северус в маггловских костюмах, приличествующих случаю, а Кингсли… О, на нем незабываемая разноцветная хламида, в которой он выглядит, как африканский царь.
- Гарри, - говорит он, если я все же решусь вас поздравить, Авады не последует?
- Тебе можно, - милостиво соглашаюсь я.
И он произносит какой-то совсем короткий тост, но смысл слов не доходит до меня - я смотрю на Рона и Герми, на Северуса, на Кингсли, потешно жестикулирующего, рассказывая о чем-то, и одновременно вижу замки из белых и розоватых, подсвеченных светом заходящего солнца облаков, к которым меня вновь будто бы поднимают волны тепла и беззаботного счастья. А прямо перед моими глазами совершает свои неспешные обороты золотой Мировой Змей, охраняя отныне незыблемый порядок моего мира.
