Виктор Маргерит - Моника Лербье
В ложе Абрама Ротшильда сидит Рансом, но не видно Лео… Значит, действительно наша национальная скаковая кобыла задумала переменить грума…
Мадам Лербье улыбнулась своему собственному злословию. Она не любила этой «толстой жидовки», хотя та, с глазами газели и сутуловатой спиной, производила довольно приятное впечатление. Это, впрочем, привычка гнуть спину! Низкопоклонство и неутомимая изобретательность, с которыми эта Бардино, не стесняясь в средствах, тащила за уши своего мужа, казались отвратительными м-м Лербье.
Мелкий чиновник в министерстве финансов, он со скандальной быстротой продвинулся в канцелярию совета министров, оттуда — в вице-директора. Потом сразу — в секретари министра, в директора личного состава и наконец стал генеральным инспектором. Теперь шел вопрос о том, что он покинет государственную службу и займет при поддержке Рансома вакантную должность управляющего одним солидным банком.
— Изумительно, — подсмеивалась мадам Лербье, когда среди добрых знакомых заходил разговор об «этой милой Понетте», — какую карьеру она выползала на коленях для своего супруга! Или у нее такая манера пожимать руку, что ни один мужчина не устоит…
— Какая ты сплетница, мама, — вздохнула Моника, — я пойду к Мишель.
— Напомни ее матери, что я жду ее завтра с Еленой Сюз у Клериджа.
Своей грациозной походкой Моника шла по коридору, равнодушная к раздевающим ее взглядам мужчин. Эти чисто парижские сборища внушали ей настоящее отвращение, и внешний их блеск не скрывал от нее их внутренней грязи. Продажные тела, подкупные души… К счастью, есть еще исключения, как говорил сегодня Жорж Бланшэ… Но они наперечет: она сама, Люсьен, Виньябо и тетя Сильвестра…
Моника мысленно улыбнулась, представив гримасу, которую бы сделала тетя Сильвестра перед этим двойным зрелищем сцены и зала, если бы послушалась сестры, непременно желавшей затащить ее на «Менэ». Как хорошо, что она поехала спокойно провести вечер сочельника и первый день Рождества в Вокрессон к мадам Амбра. Ее приятельница — тоже в стиле Виньябо: феминистка и профессор Версальского лицея — находила еще время заведывать основанным ею приютом подкидышей. Но все это не мешало ей быть очаровательной подругой жизни своего мужа-инженера.
Моника представила себе, как они теперь беседуют втроем при свете лампы в ожидании полуночи, когда можно будет запить стаканчиком доброго «Вуврэ» (господин Амбра был родом из Туранго) фаршированного гуся и кровяную колбасу. Она завидовала этой жизни, одухотворенной благородным трудом и скрашенной простыми радостями.
Если не удастся сегодня увидеться с Люсьеном, гораздо лучше было бы поехать с тетей Сильвестрой и в их обществе завершить этот чудный день.
Она его припомнила с утра — визит на улицу Медичи, потом у меховщика заказала меховое пальто и кунью шапочку, встреча с Люсьеном на бульваре Сюшэ и осмотр мебели, рекомендованной Пьером де Сузэ, потом чай у Ритца — все время под ласковым взглядом милой старушки.
Прощаясь, Люсьен еще раз нежно выразил свое сожаление, что не может сопровождать ее в театр и должен ужинать с бельгийцами. Но ничего не поделаешь! Они сегодня утром опять звонили… Моника обещала ему, если он не приедет до конца спектакля, поехать прямо домой. Вероятно, родители захотят ужинать с мадам Бардино и, как она полагала, с Рансомом и Пломбино. Ну что же, компания обойдется без нее, вот и все.
— Можно?
— Иди скорей, — воскликнула при виде ее Мишель, маленькая полная блондинка, с такими светлыми волосами, что они казались совершенно бесцветными. Она рассказывала в глубине ложи Максу де Лому очень пикантную историю.
— Подожди, — сказала Моника, — я пойду поклониться предкам.
Отложив при появлении Моники лорнет, сквозь который она производила смотр присутствующим, как королева войскам, мадам Жакэ грациозно потрясла своим белым париком.
Мадам Бардино оторвалась на минуту от пресных любезностей, которыми ее настойчиво осыпал Рансом. Он также производил ей свой маленький смотр, который она воспринимала невозмутимо, по привычке долгих лет.
Рансом вместе с самим Бардино были единственными мужчинами, длительно состоявшими при Понетте. Она меняла любовников каждые шесть месяцев. Прочие же увлечения длились ровно столько времени (от одного дня до недели), сколько нужно было, чтобы выжать из них всевозможные выгоды.
— Я не спрашиваю вас о господине Бардино. Я знаю, он на конференции.
Понетта добилась от министра президента, симпатии которого она завоевала при посредстве Рансома, назначения ее мужа финансовым экспертом в составе французской делегации на двадцать седьмом собрании Верховного совета Антанты.
— Ну, дети мои, вы, как видно, здесь не скучаете, — сказала Моника, вернувшись в глубь ложи. — Стоит только посмотреть на Лома…
— По правде сказать, нет, — сознался он, и указал на Сесиля Меера, который у барьера оркестра с разочарованным видом демонстрировал свой фрак цвета опавших листьев.
— Мы умираем со смеху, глядя на его похоронную физиономию, — сказала Мишель.
Моника согласилась:
— Да, сегодня он отвратительнее обычного!
Они фыркнули.
— И ты тоже находишь? — Мишель торжествовала. И без просьб продолжила свой рассказ: — Представь себе, сегодня днем я была приглашена на чай к дочери Лота. Собралось пять или шесть человек и, кроме того, обычные юнцы. Одним словом, вся труппа, за исключением Жинетты, приглашенной, кажется, вместе с Еленой Сюз на концерт к Анике Горбони. Представляю себе эту домашнюю музыку…
Мы уговорили прийти и Сесиля, уверив его, что он встретит там Сашу Волан. Это его последнее увлечение… Конечно, он пришел. И, чтобы испытать его терпение, в ожидании Саши Волан мы продолжали игру. Я обожаю эти невинные игры!
— Если можно так выразиться! — заметил Макс де Лом.
— Вы всюду видите дурное! Что тут неприличного — сидеть на стуле с завязанными глазами, с заложенными назад руками? Нужно отгадывать, кто садится тебе на колени и целует тебя. Вот и все. Если ошибаешься, остаешься сидеть.
— Ну?
— Уговорили и Сесиля сесть, а когда ему завязали глаза, сделали знак юнцам: «Ни с места!» Мужчины доставили бы ему слишком много удовольствия… А сами мы начали его душить поцелуями, одна за другой. Симона даже подвязала под нос кусочек пакли, чтобы было похоже на усы. Когда он случайно верно называл имя, мы кричали: «Нет! Нет!» и продолжали целовать… В шею, в губы… Под конец он совсем обалдел — тогда ему развязали глаза. И знаешь, что он имел нахальство нам сказать? «Девчонки, вы ничего не добились». Но Симона, которая сидела у него на коленях после меня, нашлась что ему ответить. Впрочем, стоило только посмотреть на его странные глаза и осунувшееся лицо… Точь-в-точь надувная свистулька, которая выпускает воздух и опадает со звуком «крак».
