Луис Эмедиату - Зеленые годы
— Заткнись, раб, в следующий раз отольешь в участке и по всей строгости ответишь за оскорбление общественной нравственности.
Потом еще задержали какого-то типа в костюме-тройке и шляпе-котелке, который пел под гитару серенаду невесте — ничего себе, не перевелись, выходит, еще чудаки на свете. Его спросили, есть ли у него разрешение из полиции, чтобы петь серенады, а этот придурок вытаращил глаза и спросил:
— Какое еще разрешение?
— Раз нет, — говорят ему, — будешь петь серенады в полиции, и скажи еще спасибо, что мы тебе гитару об башку не раскокали!
А тот сразу скис и говорит:
— Сержант, если б я знал, давно бы взял разрешение.
Он хотел еще что-то сказать в свою защиту, да получил по морде и тут же замолк.
Когда нас доставили в участок, моя креолочка вдруг заорала так, что чертям тошно стало, мы уже были одеты и застегнуты на все пуговицы, но смешно, наверное, было на нас глядеть — мы походили на двух мокрых куриц, я был ни жив ни мертв от страха, а она орала, точно резанная.
Но вдруг что-то на меня нашло, я обнял ее за плечи и сказал:
— Успокойся, любимая, все будет хорошо.
Она тут же перестала плакать и лишь тихонько всхлипывала, таращась на меня, как маленькая, но тут капрал наподдал мне сапогом по заднице и заорал:
— Ну ты, козел, руки-то не распускай, ты в полицейском участке, а не у себя дома!
Меня запихнули в камеру, где было восемь человек: два гомосексуалиста, один из них носил кличку Анита, три вора, двое убийц и один старик, обвиненный в изнасиловании собственной внучки. Почтительно всех поприветствовав, я попытался уснуть, хотя и задыхался от запаха мочи и кала. Через несколько минут в камеру втолкнули негра, который отливал у столба, и певуна в шляпе-котелке. Ночь не сулила ничего хорошего.
Гомосексуалист по кличке Анита что-то шепнул на ухо старому сатиру и пристроился рядышком со мной, а я заорал и стал звать сержанта. К решетке подошел капрал и спросил:
— Что такое?
Я говорю:
— Господин капрал, мне надо выйти.
А он в ответ:
— А ну, заткнись, ты что, по морде хочешь?
Гомосексуалист Анита заржал и ответил за меня:
— Я хочу, я хочу!
А капрал орет:
— Пошел ты на хрен, я спать хочу.
И оставил нас дрожать от страха в темноте.
Мне вспомнились папа, мама, суровый дедушка, растянувшийся на скамейке Теку, куда он делся-то? Вспомнились мои подружки, вся моя прошедшая жизнь — и ничего хорошего я в ней не нашел. Я — самое жалкое и одинокое из всех земных созданий, несчастнейший из смертных, и если я умру здесь, изнасилованный гомосексуалистом по кличке Анита или кем-нибудь еще, никто и слезы по мне не прольет. Я сел, прислонившись к стене, уронил голову между колен и потерял счет времени. Настало утро, я протрезвел, мне было холодно, и я без конца кашлял и чихал. Старый сатир глядел на меня похотливыми глазками из-под красных век, гомосексуалист Анита перешептывался с другим гомосексуалистом, а воры спрашивали убийц, не найдется ли случайно у них закурить.
Капрал подошел к решетке, и я спросил, где девушка.
— Какая девушка? — спросил он.
— Ну та, что была со мной вчера, — пояснил я.
А он в ответ:
— Кандида, что ли?
Только тогда я узнал, что ее зовут Кандида, какое красивое имя!
А капрал мне сказал:
— Не знаю, думаю, что участковый отправил ее домой, она несовершеннолетняя, так что тебе пропишут по первое число.
— Мне?
— Ясное дело, тебе придется жениться.
Я похолодел.
— Вы что, капрал, с ума сошли?
Он в ответ:
— Не груби, сопляк, тебе что, в морду дать?
Гомосексуалист Анита подал голос из своего угла:
— Капральчик, а капральчик, дайте лучше мне в морду.
А старый сатир осклабился, показывая почерневшие гнилые зубы.
Когда пробило полдень, принесли баланды — такой, что и нищий в рот бы не взял. Сержант подошел к решетке, подозвал воров, отпер дверь и увел их с собой. Через полчаса они вернулись все избитые, с распухшими лицами и окровавленными губами, и хныкали, будто малые дети, сержант взглянул на меня и процедил: вот сейчас кому-то из вас тоже так всыплют, что мало не покажется. Старик в отчаянии взвыл, он-то сидел тут не первые сутки и знал, что это такое, а сержант приказал капралу: отопри дверь и выведи старика. Я облегченно вздохнул, но когда сержант повернулся спиной, я услыхал его слова: парня пока оставьте, с ним я ужо по-свойски поговорю.
Мать твою так! Эта мука длилась до трех часов пополудни, у меня зуб на зуб не попадал от холода, я был голоден, как волк, кашлял и чихал, валился с ног от усталости, и никто не пришел, чтобы вытащить меня из этого дерьма. И вдруг появляется Теку с наглой ухмылкой, подходит к решетке, зараза такая, и ржет: ах, вот ты где, а сам ржет, как сумасшедший, и за пузо хватается, так он ржал и ржал, и ржал, пока не подошел капрал и не сказал:
— Эй, парень, тебе тут цирк, что ли?
— Извините, господин капрал, но этот придурок потащился девчонок цеплять и вот поглядите, на кого он теперь похож.
И тут капрал тоже заржал, а за ним и двое убийц, а гомосексуалист по кличке Анита спросил: ну что, может, хоть сейчас кто-нибудь меня оттрахает?
Меня выпустили через полчаса, участковый заставил меня подписать какие-то бумаги, посмотрел на меня, как будто что-то было не так, и я спросил: что случилось? И он, представьте себе, вышел, а я сел в черную машину моего дяди, который, побагровев, проревел: мне стыдно за тебя, ты опозорил всю нашу семью, а Теку ржал на заднем сиденье, и тут я сказал: слушай, дядя, видел бы ты, какая попка у Кандиды… А он в ответ: молчи, несчастный, развратником растешь, пороку предаешься, безбожник ты этакий, хоть бы о матери своей подумал, и тут машина подъехала к префектуре, и дядя велел водителю отвезти меня домой, а мне сказал: переоденься, а потом поговорим.
Теку так и ржал всю дорогу, пока дядя не вышел, я хлопнул его по колену, пересев на заднее сиденье.
— Теку, старею я, что ли, не пойму, что со мной делается.
А он все ржет и ржет.
Алфреду, водитель, спросил, куда ехать:
— Домой?
А я, подмигнув, ответил:
— Алфреду, осел ты этакий, поехали обратно в полицию.
А тот не понял и переспросил:
— Как вы сказали?
— Поедем обратно в полицию, дурак.
А тот отвечает:
— Как прикажете, сеньор.
— Поезжай обратно в полицию, идиот.
А он отвечает:
— Слушаюсь, сеньор.
Теку спросил, не рехнулся ли я?
— У меня там есть еще дела. Алфреду, передай-ка мне бумажник.
Я вошел в полицейский участок, разыскал этого чертова капрала, потому что участковый ушел на обед, и говорю:
