Юрий Слёзкин - Рассказы
— И вы не выгнали его? Вы позволили ему до конца разорить вас?..
— Ах, господи,— отвечала Анна, совсем уже высохшая и неподвижная,— Зина долго лежала тогда в обмороке — мы растерялись, пойми же… В конце концов, он же не так виноват: ведь большая часть дома принадлежала ему, а нам он обещал выплатить со временем, когда поправятся дела… Мы все-таки не очень нуждаемся… У нас есть пенсия.
Гликерия шептала убежденно:
— Ты еще молод и не знаешь, что такое любовь. Он обманул нас только потому, что сильно любил и боялся, что мы не позволим привести к нам эту несчастную… Но он очень добр, очень внимателен… Он даже плакал тогда и просил у нас прощенья…
— И все же выселил вас?
Этот вопрос, всегда повторяемый мною, выводил Зину из упорной задумчивости, в какой неизменно она теперь находилась. Она вставала порывисто с места и, гордо подняв голову, говорила громким надтреснутым голосом:
— Никто не выселял и не мог нас выселить! Мы сами уехали. Если мы и старые дуры, то все же знаем, когда наше присутствие неудобно… Любовь требует тайны — только тогда она прекрасна. Мы не хотели мешать…
И внезапно замолкая, она поспешно выходила из комнаты в коридор.
Анна и Гликерия понуро молчали.
Я думал печально:
«Любовь требует тайны — она права. Но кто разгадает тайну смешного маленького, слабого, всегда любящего человеческого сердца»…
Август 1915 г.
Петроград
Турецкая шаль *
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь —
Ты и блаженство, и безнадежность…
I
Выпячивая вперед губы трубочкой, округляя глаза, говорила Кира тоненьким голоском:
— Ах, дядя, да это же прелесть, я никогда не думала, что может быть так хорошо в деревне. Ну куда я поеду? И зачем мне ехать? Мамочка ничего не понимает, она думает, что я соскучилась. Но это же неправда! И потом, я еще слаба, очень слаба, мне вредно волноваться.
Дядя Витя, потеребливая свою седеющую длинную бороду, отвечал угрюмо:
— Я не спорю, Кира… В деревне очень хорошо… и вообще воздух… но в городе развлечения, люди, шум… может быть, это тебя развеселит… А впрочем, ты не подумай… я, конечно, не гоню и даже напротив…
Старик встал, прошелся по комнате, заложа руки за спину. Кира несколько минут смотрела на него молча, не мигая. Потом рассмеялась звонко:
— Дядя Витя, дядя Витя, какой вы смешной! — закричала она кокетливо.— Подите скорее сюда, я вас поцелую.
Он посмотрел на нее хмуро из-под густых взъерошенных бровей.
— Да идите же.
И потянулась тоненькими своими руками к нему.
— Вот так, хорошо… Сюда садитесь и не хмурьтесь. Право, вы все не то говорите. И не смейте меня гнать отсюда. Мне тут хорошо, ничего другого не нужно. Весь век проживу в «Приютине», гоните — не гоните. И вас от себя не отпущу. Нет, правда… вот видите, какая я еще слабая… чуть похожу, и опять на кушетку. Но на душе так сладко… не фыркайте… правду говорю… Все люблю здесь: и деревья эти вишневые, и дом старенький, и кушетку, и шаль турецкую… особенно шаль… Я с нею не расстанусь никогда, так и знайте. Себе беру, хоть вы мне и не дарили.
— Что же дарить… бери, коли хочешь… а только старая она и ни к чему…
— Вот тебе раз — ни к чему! А что меня грело все это время, что радовало?.. Посмотрите, дядя, какая она пестрая, какой рисунок!.. Вы ничего не понимаете. Вы ею меня укрыли, когда я слегла, помните? Только очнулась — увидела ее… В окно солнце светило — цветы на шали точно ожили. Совсем лето и праздник. Нет, дядя, хорошо…
Закинув тоненькие свои руки за голову, потянулась Кира сладко.
— Кошка ты,— сказал дядя Витя, поднимаясь с места.— Никто тебя не гонит… живи здесь, сколько хочешь, мне все равно… я сколько лет один жил, не привыкать стать.
— Вот вы опять сердитесь,— протянула обиженно девушка.— Вам и говорить ничего нельзя. За что люблю вас — сама не знаю. Злой вы…
Она подняла голову с подушки, шитой гарусом, потом села, спустив ноги на пол, откидывая с колен турецкую шаль, укрывавшую их.
— Вы злой и непонятливый. А меня жалеть надо,— сказала она внушительно.— Может быть, только из-за вас и не умерла.
Дядя Витя подошел к открытому окну и, глядя в сад на белую кипень цветущих вишен, отвечал обиженно:
— Зачем глупости болтаешь? Слушать неприятно… Сама знаешь — я ни при чем. Глупостей наделала. Поумнеть пора бы! Повторяю — ты мне не мешаешь, живи сколько хочешь. Благо целое лето впереди. А у меня работы не оберешься. Вот и сейчас идти нужно…
Он было повернулся уходить, но Кира потянула его за полу парусинового пиджака.
— Не пущу, не пущу… со мной побудьте… хозяйство не убежит… подумаешь — хлопотун нашелся!.. Сядьте вот сюда — на подоконник — так, так, со мной рядом… Вы и не знаете, как мне дорого ваше внимание, дядюшка… Вы необыкновенный, вы удивительный человек! Я таких не видала… а я много людей перевидела.
Кира вздохнула тяжко, закрыла глаза:
— Я очень несчастна, дядя…
У нее на ресницах появились слезы. Дядя Витя засуетился.
— Что с тобою, Кира? Ах, ты черт возьми, как же это так… ну да это глупо!
Дергая бороду, прошелся несколько раз по комнате и, остановившись перед Кирой, сказал поспешно:
— Слушай, Кира, довольно, прошу тебя… Я видишь ли, того… я так не могу… вот и все… ты там в городе могла влюбляться, стреляться и всякая такая штука… а тут — уволь… прошу тебя — уволь… Я не мальчишка… у меня хозяйство, рабочие… У меня забот не обобраться… не до тонкостей всяких… пора тебе мириться с этим, своим… каждый день пишет… А я и так проживу, попросту… да… ничего больше.
Он дергал бороду все сильнее, точно хотел вырвать. Но мягкие ладони закрыли ему глаза, горячие губы прикоснулись к щеке.
— Дядя, милый, любимый…
II
Дядя Витя ходил по двору, за ним, опустив хвост, задумчиво нюхая землю, плелся Чумак — косолапый пес его. По людским все уже спали. Луны не было, по небу скользили тучи, в воздухе пахло отсыревшим дымом.
Почесывая переносицу, смотрел дядя Витя на небо, на тусклые звезды и еще быстрее шагал по двору, откидывая ногой подвертывающиеся щепки.
Дяде Вите было досадно, а на что — он сам не знал. На себя, должно быть, больше всего. Боже, ерунда какая! Девчонка, взбалмошная и все прочее… и стоит ли о ней думать?.. Влюбилась зря в вертопраха какого-то, вышла замуж, месяца не пожила и уже трагедия — пуля в бок — ножками задрыгала… Привезли сюда на поправку, лежала бы смирно, Бога благодарила — нет, опять какую-то сеть заплела. Все у нее навыворот — ничего не поймешь…
