Вивьен Уэстлейк - Маркиз на Рождество (ЛП)
— Доброе утро, ангел, — произнес он. Точнее, проскрипел — настолько пересохло у него в горле. Он попробовал пошевелить негнущимися пальцами.
Она подошла и присела на постель. Да, это точно сон. В реальности дамы не заходят в спальню к мужчинам и не усаживаются в столь непринужденной манере к ним на кровать.
Приподнявшись, он дотянулся до ее руки и, превозмогая грохот молотка в голове, погладил большим пальцем тыльную сторону ее ладони.
— Какой замечательный сон.
Зрачки женщины расширились, и он услышал, как у нее перехватило дыхание.
— Это не сон, сэр. Скажите, вы что-нибудь помните? — спросила она с придыханием, и голос ее был точно невесомая ласка.
Она подняла было руку, затем уронила ее на матрас. Закусила губу, вновь привлекая внимание к своему рту — сочному, чувственному, совершенному. Такие губы он был готов покусывать и целовать часами. Он представил их на своем теле… О, это было бы бесподобно. А на члене — божественно.
Моргнув, она отвернулась, но румянец на щеках ее выдал. Она догадалась, чего он хочет. И раз не ушла, значит, хотела того же.
За запястья он привлек ее к себе. Он хотел эту женщину. И поскольку дело происходило во сне, незачем было сдерживаться или тратить время на уговоры.
Он потянулся к заправленному за вырез ее корсажа фишю, чтобы убрать легкую ткань, закрывающую ее декольте.
— Что вы делаете? — прошептала она. Тон ее был так мягок, что он мигом отвердел.
— Открываю ваши сокровища. — Он отвел тонкую косынку в сторону и жадным взглядом впился в притягательные округлости. — Разве можно прятать такую прелесть? — промолвил он, скользнув ладонями под ее груди.
— Вы должны отдыхать.
Он поцеловал ее в шею. Она пахла жимолостью, а ее теплая кожа была словно свежайшая булочка — такая же солоновато-сладкая на вкус.
— Вам нельзя перенапрягаться, — пробормотала она, хотя так и льнула к нему, выгибая шею. — Прошло всего четыре дня. Ваша рана… она еще не зажила.
Последняя фраза его притормозила.
— Рана?
Она дотронулась до его головы. Тепло ее ладони проникло через кожу и вновь пробудило желание ее целовать. Однако что-то было не так. Он накрыл ее руки своими и нащупал бинты.
Из-за боли, причиненной недавним шумом, он не заметил, что на голове у него повязка, а не ночной колпак.
— Вас избили. — Она опустила голову. — В дороге на меня напали грабители, а вы пришли мне на помощь.
Он помнил ее лицо. Ее прикосновения. Но ни встречи с ней на дороге, ни преступников припомнить не мог.
— Я… я ничего этого не помню.
Она погладила его по щеке.
— Так бывает после черепной травмы. Я повидала немало таких случаев у солдат, которых мы выхаживали после боя. Вам нужен покой. — Мягким нажатием она заставила его лечь. — Со временем память вернется. У вас только вчера прошел жар.
— Кто вы? — спросил он.
— Миссис Вайолет Лоренс из Уэлбери-парка.
Миссис? Он чуть не занялся любовью с чужой женой? Похоже, он точно повредил голову.
— Так вы замужем? — С осуждающим видом он сложил руки на груди.
Вайолет прищурилась.
— Я вдова.
— О. — Все обошлось. Леди была свободна. Он расплел и выпрямил руки.
— Вы позволите узнать ваше имя?
Его имя. И как же его зовут? Минуту назад он вспомнил камердинера и сестру.
— Кит…
Он запнулся. А дальше? Забыл, хотя имя так и вертелось на языке. Он потер виски. Кит. Киттлсон? Китридж? Китсон? Кристофер? Нет, все не то.
— Все нормально, Кит. Не напрягайтесь.
— Почему я совершенно ничего не помню о себе, однако знаю имя своего камердинера?
— Может, потому что не раз кричали его на весь дом? По-видимому, его имя вы произносили гораздо чаще своего. — Она подмигнула ему.
Правдоподобное объяснение. Он поднял глаза и при виде ее улыбки позабыл обо всем, кроме желания к ней прикоснуться.
— Насколько я понимаю, мы с вами не знакомы?
— Нет.
— Поскольку я гощу в вашем доме, нам стоит предпринять некоторые шаги, чтобы исправить эту оплошность. — Он медленно усмехнулся и посмотрел на нее сквозь ресницы.
— Как вы напористы.
— Подтверждаю, что оно так и есть. — Может, у него и появились пробелы в памяти, но как очаровывать дам он не забыл. — А теперь поведайте что-нибудь о себе.
— Не знаю, что и сказать.
— Когда вы овдовели?
— Три года назад.
Он вовсе не желал ее расстраивать, однако хотел убедиться, что она успела оправиться от утраты, иначе любые попытки соблазнения будут бесполезны.
— А вот я не женат, — сказал он.
Она приняла скептический вид.
— Откуда вы знаете? Вы даже не помните свою фамилию.
Каким-то образом он знал, что это правда.
— На мне было обручальное кольцо, когда меня сюда привезли?
— Нет.
— Я не женат, — твердо повторил Кит. Меньше всего он хотел, чтобы ее отпугнуло дурацкое подозрение, что у него есть жена. Он любил женщин, но ни одна не значила для него настолько много.
— Вы говорите с такой уверенностью.
— Потому что подобное обстоятельство я бы забыть не смог.
— Что вы помните?
Он решил выбрать иную тактику.
— Вас, — проговорил он. — Я помню, как вы сидели рядом, очень близко, и прикасались ко мне — вот как сейчас.
— Я же говорила, вы здесь уже несколько дней.
Он вспомнил, как двигались ее мягкие губы.
— Еще вы мне пели.
Она очаровательно порозовела и показалась ему еще прекраснее.
— Да.
Держа ее ладони в своих, он прошептал:
— И вы обмывали меня. — Он сделал паузу. Перевел взгляд с их сомкнутых рук на ее грудь, высоко вздымавшуюся с каждым вздохом, а после посмотрел в ее чуть раскосые глаза. — Везде.
Она сглотнула и на мгновение прикрыла глаза.
— Пришлось. Вам был необходим уход, а мои горничные слишком невинны для подобных вещей. Я же занималась этим не раз. — Слова вылетали из ее уст со скоростью коляски, несущейся по переулку.
— Укладывали мужчин в свою постель и обмывали их?
Невозможно, но она покраснела еще гуще.
— О, нет, я имела в виду своего супруга. И солдат на войне. Я… я помогала в лазарете.
И отвела глаза, избегая смотреть на него.
— Тогда вы и в самом деле ангел, — мягко промолвил Кит. Он навидался ужасов войны за год, проведенный на Пиренейском полуострове. Бессмысленная, шокирующая жестокость, насилие над женщинами, сожженные дотла деревни — все ради того, чтобы уничтожить врага. Страшнее всего было видеть, как солдаты в его полку, находясь на грани безумия, стреляли в себе подобных. Нет, никогда больше его нога не ступит на испанскую землю.
