Перепрошит тобой (ЛП) - Хайд Жаклин

Я хочу покончить с ней, увидеть, как свет гаснет в ее глазах, даже когда усиливающееся желание подчинить ее пожирает изнутри.

Ее надменные надутые губки в паре с тем, как зловеще вспыхивает зелень ее глаз, когда она сердится, почти приносят мне удовольствие.

— Ты просишь меня сделать что-то незаконное, — отмахивается она.

— Забавно, что это не остановило тебя от того, чтобы сделать со мной то же самое незаконное действие. Это не переговоры, это приказ. Ты будешь делать все, что скажет Микаэль, или не уйдешь отсюда живой. Я ясно выразился? — спрашиваю я, загоняя разъедающий шар власти, распирающий в грудине, обратно, отказываясь дать ему выход.

— Я услышала тебя, большой мальчик, — говорит она с каплей сарказма в голосе.

Краснота растекается по ее щекам, когда ее взгляд скользит по мне, и розовый язык высовывается наружу, показывая штангу пирсинга. Я хмурюсь, кривясь в презрении.

— Я соглашусь на твои условия и сделаю то, что ты хочешь, но пока Эдгара не будет у меня на ручках, я не притронусь ни к одному компьютеру, — повторяет она, скрестив руки на груди.

Я жестко расправляю плечи, тело напрягается в попытке сдержать гнев, пульс скачет, когда уже присутствующая ярость внутри меня поднимается на новую высоту. Кажется, этой чертовой женщине важен только ее кот, именно поэтому я уже послал за этой тварью ранее, но ей нужно поторопиться.

— Итак, ты уже не раз это говорила. Ты хочешь вернуть кота, а мне нужно, чтобы ты вернула украденное. Может, заключим сделку, чтобы ты наконец сделала то, зачем я тебя сюда привел, ммм? — говорю я.

Уровень напряжения, текущего через мое тело, возрастает, волосы на руках встают дыбом, а статическое электричество, которое я естественно продуцирую, усиливается, как и каждый раз, когда я сдерживаю свое низменное «я».

Возникает идея. Я отдам ей кота и сделаю то, что должен, чтобы вернуть формулу «Лунного цветка». А потом будет очень весело сломать эту женщину. Даже сейчас она смотрит на меня без страха, в отличие от всех других существ, оказавшихся в ее положении с момента моего создания. Никто не смеет бросать мне вызов.

— Ладно, я слушаю, — говорит она, с едва заметной насмешкой на губах.

На второй взгляд она сносно красива, мягкие щеки придают лицу ангельскую, почти кукольную внешность, а курносый нос завершает высокомерный облик. Рыжие волосы аккуратно уложены, оттеняя ярко-зеленые глаза, но меня этим не обманешь. Она только делает вид, что послушна.

Я оцениваю ее снова и вижу в новом свете. Проницательность взгляда выдает ее. Она хочет обвести меня вокруг пальца и заставить поверить в свою невинность, но невозможно подделать тот уровень хитрости, который буквально излучает ее сущность. Она пытается перехитрить меня, я в этом уверен.

Чем сильнее я сверлю ее взглядом, тем более невинной она кажется, словно она хамелеон, пытающийся скрыть, насколько упряма и своенравна. Я щурюсь на ярко-красный маяк ее рыжих волос.

Я тебя уничтожу.

Впервые, наверное, за целое столетие, истинная улыбка тянет уголки моих губ. Это, без сомнения, будет забавно. Она наверняка обратится к своему боссу, как только получит достаточно свободы, и когда это произойдет, мы узнаем, куда наносить удар.

Глава 7

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



Сколько женщин могут сказать, что трахали Фрэнка Штейна из ненависти?

Полагаю, что ноль, поскольку этого мужчину никогда не фотографировали с женщинами вообще, и все от пятнадцати до восьмидесяти ломают голову, что за фрукт этот парень, включая меня.

С той лишь разницей, что я полна решимости во всем разобраться… и даже больше.

Я фыркаю про себя, пробираясь на кухню, и мои носки бесшумно скользят по мраморному полу. Я намерена схватить сэндвич, прежде чем меня снова заставят исполнять его прихоти — в прямом смысле.

Я не упрощала им жизнь последние два дня, всячески тянула и упиралась при каждой возможности, чтобы замедлить процесс. Отсутствие Фрэнка очень в этом помогло, но зато невероятно разожгло мое любопытство.

Таблоиды стонут из года в год, с тех самых пор, как Фрэнк Штейн будто из-под земли вырос, и все опомнились, лишь когда он уже стал миллиардером, сделавшим себя с нуля, и самым богатым человеком в мире. Глубокоуважаемый филантроп, Фрэнк Штейн, направляет свои миллиарды на помощь простым людям и создает крупные фонды для животных по всему миру. Из-за этого так трудно поверить, что моя нынешняя ситуация — это работа на парня под жесточайшим давлением.

Я добираюсь до столешницы и провожу по ней пальцем, направляясь к шкафчику, чтобы заодно взять еды для Эдгара. Микаэль наконец-то принес его мне прошлой ночью, чтобы с утра я могла приступить к работе. Сейчас уже день, я измотана, но чувствую себя хорошо.

Я была так рада его видеть, что мне потребовалось два часа и коробка салфеток, чтобы успокоиться, но мои тревоги оказались напрасны. С Эдгаром все прекрасно, и сейчас он спит у моего стола на полу кабинета, потому что кто-то достал для него лучшую переноску для кошек, устланную мягкой подкладкой.

Что еще интереснее, так это то, что я понятия не имею, что такого сделал Фрэнк, что разозлило парня из-за его компании, но из разговоров команды по кибербезопасности Talbot становится ясно, что этот чувак — серьезная проблема. После того, как я проверила это сама, под тщательным наблюдением Микаэля и Неро, стало совершенно очевидно, что кто-то использовал меня, чтобы получить доступ к их системе, и это меня бесит.

После того как я отследила все, что им было нужно, они засуетились как пчелы, так что я могу немного расслабиться. Ну, насколько это вообще возможно в положении заложницы. Никто даже не шелохнулся, когда я сказала, что схожу вниз перекусить.

Впрочем, половина команды схватила куртки и ушла, как только я нашла местонахождение пары складов, которые плохие парни держали в секрете.

Бруно и Неро оставили меня под присмотром Микаэля с утра, но как только я обнаружила груз, они тоже практически испарились.

Я останавливаюсь у огромной тарелки с печеньем под стеклянным колпаком, стоящей на бежевой каменной столешнице, и моя губа презрительно вздергивается.

Кому-то серьезно нужно задуматься о смене дизайнера.

Все в этом месте ощущается так, будто они слушали советы консультанта из мотеля «Шестерка»²¹ и, к несчастью, слишком уж вдохновились.

Я иду на цыпочках с глазами настороже, хотя прекрасно знаю, что здесь никого нет. Комната погружена во тьму, и лишь панель лифтовых дверей светится. Пробираюсь к холодильнику, и волнение нарастает, когда я замечаю на нем огромную электронную панель. Сердце уходит в пятки. Боже правый, держу пари, с этой штуки и позвонить можно.

Мои руки начинают дрожать. Я потираю их, затем сжимаю в отчаянии и оглядываю комнату, проверяя, закрыты и неподвижны ли двери лифта, из которого я только что вышла. Я набираю номер своей лучшей подруги, скрестив пальцы и пританцовывая на месте от того, как же яро я желаю, чтобы она ответила.

— Давай же, давай, Обри, возьми трубку! — шепчу я, молясь, чтобы какая-никакая лучшая подружайская связь каким-то чудом подсказала ей, что я очень-очень сильно нуждаюсь в ней прямо сейчас. Поначалу было даже кстати, что на кухне так темно, это скрывало меня, но теперь это кажется зловещим, потому что последнее, что мне нужно, — это чтобы меня поймали за разговором по телефону.

Я начинаю спрашивать себя, что будет, если это произойдет, но тут же обрубаю эти мысли. Ни за что на свете я не добавлю «что бы сделал Фрэнк Штейн» в свой список поводов для беспокойства.

Мои губы дрожат, когда гудок повторяется, и рыдание застревает в горле, когда эмоции угрожают захлестнуть меня. Я так сильно скучаю по Обри. Кажется, будто я не видела ее целую вечность.

— Алло? — наконец произносит моя лучшая подруга, и в груди взмывает ликование.