Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова
Потому и значило для них это действо далеко не только освобождение от пота, пыли или… всего иного.
Это правда, что так бывает…
На самом-самом деле.
И это была одна из их тайн, которой они никогда ни с кем не делились.
Кстати, отсюда и начались его представления о поверхностях, как формоопределяющей основе в структуре мироздания. Не правда ли ‒ смешно? Нет, на самом деле вовсе не смешно…
Когда не так давно Ирина обмолвилась не дающей теперь ему покоя фразой: "Ведь это всего-навсего тела, в которых мы живем", ‒ он сразу понял, откуда она к ней пришла. Отсюда, из ласканий-полосканий… И именно здесь она научилась относиться к своему телу так, как к нему относился он сам…
Они пробыли в ванной больше часа. У него никогда не получалось контролировать это удивительное время. Забывается он. Вчистую. И она тоже. Вероятно, в еще большей степени…
Их просторная ванна, похожая на слегка усеченный прямоугольный конус круга, долго потом журчала уходящей из нее водой, а они под это журчание обтирали тела друг друга двумя концами одного полотенца. Специального.
Потом они улеглись одухотворенные в постель и настало, наконец, время рассказать все о Пашке. Но начала она с таких неожиданных слов, от которых у Виктора вся одухотворенность улетучилась в одно мгновение ока:
‒ Это был таки твой ребенок.
‒ Что?! ‒ не на шутку возмутился он. ‒ Это он так сказал?
‒ Нет. Нет. Он об этом не знает. И о том что ты с Настей тогда согрешил ‒ тоже. Он ничего не знает. Вообще. И если бы родила, тоже не узнал бы. Принял бы за своего. Может, она именно так и хотела, вы ведь немного похожи ‒ глаза у обоих голубые, и волосы почти одинаково светлые ‒ никто и не догадался бы. И тебе она никогда не призналась бы. И мне тоже.
‒ С чего же ты взяла, что мой?
‒ Не знаю, как это тебе сказать. Твой.
‒ Если не знаешь, зачем тогда мне такое говоришь? Зачем душу мне рвешь?
‒ Я не рву, Витенька, что ты, милый… прости, совсем этого не хотела… Наоборот, я другое хотела сказать… Я Настю почти как себя знала ‒ мы же с пяти лет все время вместе. Как сестры были. Даже больше, чем сестры. А только сейчас поняла ‒ она не приняла бы от него. Как не приняла за три года их совместной жизни.
‒ Подожди. Как это ‒ не приняла?
‒ От таких не принимают. А тем более Настя. Не знаю, как это происходит. Спазмируются трубы, не пускает в себя матка, не открывается маточный зев, выплевывает влагалище, ‒ откуда я могу знать, как? Не знаю. Но как-то же происходит ‒ сколько таких пар, что годами не могут забеременеть… У Завацкого нужно спросить, он же гинеколог.
‒ Чепуха все это.
‒ Я бы от него не забеременела. Точно. Прямо физически чувствовала, как все там перекрывается. Само собой.
‒ Ты что, дала без презерватива?
‒ Нет. Но даже если бы и спустил в нее, она бы сразу выплюнула.
‒ Не слышал о таком.
‒ Не видел, как она плевалась?
Видел. И сразу вспомнил.
‒ То было совсем другое.
‒ Да, другое.
Она прильнула к нему тесно-тесно и замерла. Потом продолжила шепотом:
‒ Мне очень стыдно теперь, что я к нему пошла. И перед тобой, и перед собой. Не нужно было этого делать. И за то, что я теперь узнала… что это был наш ребенок… теперь только и думаю об этом.
‒ Не сочиняй. Еще и наш. При чем здесь ты?
‒ Не знаю. Наш. Он и мой тоже. Ты же как бы на меня тогда залез. И вообще…
‒ Не трави ерундой. Это их ребенок. Гораздо вероятнее, чем мой. В тысячу раз вероятнее. Настя сношалась с ним и за день до того, и сразу после. И они не предохранялись. Она мне об этом говорила.
‒ Зачем?
‒ Сказала, что он сыт на неделю и поэтому она свободна от него.
Ирина снова отклонилась и стала говорить в потолок:
‒ Она была очень сексуальная. Все время хотела. С двенадцати лет об этом начала говорить. А потом так вообще… Целовала меня туда несколько раз. И просила, чтобы и я ее туда целовала. Я три раза так делала. Но мне тогда это жутко не понравилось. Все три раза. Это с Катькой почему-то все иначе произошло. Ты не находишь, что они чем-то похожи?
‒ Я тебе тоже чуть было не задал этот же вопрос. Тогда, когда Катька первый раз к нам пришла. Но почему-то испугался.
‒ Похожи. Когда мы с Катькой сходили с ума, я все время Настю вспоминала…
Она помолчала, о чем-то думая или что-то вспоминая. А потом продолжила:
‒ Я ее и рукой там ласкала ‒ она очень просила, говорила, что намного приятнее, чем самой. Это случалось редко. Эпизодами. Я считала это аморальным. Но на нее такое находило, что она точно отдалась бы тогда кому-нибудь. К нам ведь все время кололись. Особенно из старших классов. Ну я и лапала ее, как она просила. Вместо пацанов. Черта с два Пашка получил бы ее девственницей, если бы не я. Сейчас уже и не пойму ‒ почему она меня слушалась? Даже после школы. Мы уже с тобой вовсю сексом упражнялись, а она прибегала ко мне, чтобы я только пощекотала. Или чтобы рассказывала, что и как мы с тобою вытворяем. И тоже принца ждала… Чтобы тоже взял ее целой. Как ты меня.
Снова замолчала, будто не решаясь сказать что-то особенно стыдное. Но все-таки сказала:
‒ Однажды вечером она пришла прямо сразу после того, как ты с меня слез. Ты ей открыл и тут же в институт убежал. Не помнишь?
‒ Нет. Я все время вечерами туда бегал.
‒ А я тогда даже подмыться не успела, все твое там внутри у меня чуть не плескалось. И взяла и сказала ей об этом… Она тогда… в общем, все твое из меня высосала. Как с ума сошла. Я не знала, куда мне от нее и от стыда деться ‒ у нее столько силы в руках появилось, буквально изнасиловала меня. Мы даже поссорились на два дня. И после этого она меня больше ни разу не просила пощекотать… До самой своей смерти. Знаешь, как много я потом обо всем этом передумала? Наверное, так же, как и ты. И вроде не виновата я ни в чем, а все равно такое чувство, будто не права была, будто должна была ей отдаться тогда, позволить делать с собою все, что она хотела. И ничего со мною не сталось бы. А она что-то еще хотела… И так и ушла… И нет ее больше. А ведь я была единственной, с которой она смела все такое… Ни с кем из девчат даже не целовалась.
‒ Вот почему у тебя с Катькой так просто все произошло…
‒ Наверное. Тебе стыдно за меня?
‒ Нет. Совсем не стыдно. Любитесь. Когда захочешь.
‒ Я без тебя почему-то не хочу. А с тобой ‒ да. Особенно сейчас. После этого Пашки. Давай ее пригласим? Только без Витьки.
‒ У них же свадьба в субботу. И дети. Светланка все сразу поймет.
Легкая на помин дочка в это время заскреблась в дверь. Потом тихонько постучала и приоткрыла ее:
‒ Мам, пустИте меня, а?
‒ Чего тебе?
