Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

Почти над каждым каменным строением развевается серебристый флаг ― буйство длинных лент, трепещущих и переплетающихся друг с другом. Эспланада ― яркое пятно движения, порыв ветра доносит до меня запахи медовухи и тушеного мяса.

Похоже, никакой войны нет. Просто какой-то праздник, подобного которому я еще не видела.

Да еще это расколотое небо.

В памяти всплывает старый разговор, который когда-то давно я услышала между двумя торговцами. Они говорили о чем-то, называемом Великим штормом. Говорили, что мискунны предсказывали, что он расцветет где-то в этом десятилетии, и надеялись, что после этого в местах гнездования будет приток оплодотворенных яиц.

Возможно, так оно и есть? Драконы в небе выглядят так, будто они… взволнованы.

Мои щеки пылают.

Рада за них. Хоть кто-то трахается в реальной жизни, а не только в своих снах.

Я снова смотрю на город, и меня захлестывает волна адреналина, заставляя мое сердце биться сильнее. Быстрее.

Что-то в этих серебряных лентах, барабанах и драконах пробуждает во мне желание бежать навстречу чему-то, чтобы измениться. Разрушить решетки моего самоограничения и открыть свое голодное сердце, раздробить его, смешать с небольшим количеством влаги, а затем снова слепить из него что-то мягкое.

Именно поэтому мне не следует туда идти.

По ту сторону этого изрядно потрепанного терракотового забора реальность рыщет, как затаившийся зверь, готовый к охоте.

Чтобы убить.

Я поворачиваюсь спиной к городу и возвращаюсь в джунгли, но что-то на периферии моего зрения заставляет меня остановиться.

Я смотрю на дерево, где я нашла фигурку, ― на короткой сучковатой ветке теперь висит черная плетеная корзина.

Сердце замирает, дыхание перехватывает.

Кто бы ни оставил ее там, он знает, что я здесь, несмотря на то, что я была осторожна. А главное, они знают, что по эту сторону забора не живет ни один чертов хьюлинг.

Разгадать эту загадку не так уж сложно.

Я подхожу к дереву, глядя на корзину как на тлеющий уголек и зная, что от одного целенаправленного дуновения на его поверхность он вспыхнет и исчезнет.

Сгорит.

Сглотнув подступивший к горлу комок, я беру корзину в руки, снимаю с ветки и опускаю на землю. Я срываю ткань, которой прикрыто содержимое, ожидая, что этим движением вызову какой-то эффект, тот или иной.

― Творцы, ― бормочу я, изучая изящную, воздушную маску, спрятанную в гнездышке из серебристого шелка. Искусное изделие из серебристой проволоки и плоских перламутровых дисков, мерцающих в лучах солнца. По бокам прикреплены ленты, возможно, для того, чтобы завязать ее на затылке.

Я откладываю ее в сторону и поднимаю шелковистую ткань, открывая взгляду платье, не похожее ни на одно из тех, что я когда-либо видела ― сплошные волны драпированного материала, скрепленные в некоторых местах бриллиантовыми брошками. Под платьем я обнаруживаю пару туфелек, украшенных хрусталем, а также закупоренный флакон с солнцезащитной припаркой. Такую же я купила в магазине много лет назад, когда поняла, что купание голышом весной ― это рецепт для потрескавшейся кожи и лихорадочного сна.

Последнее, что я нахожу в корзине, ― это тщательно сложенный пергамент, от которого я шарахаюсь в сторону, словно он собирается выпрыгнуть и укусить меня.

Бросив еще один взгляд в сторону города, я достаю записку и разворачиваю ее.

Мальмер Каана падает мне на колени, и мое сердце останавливается.

Долгое время я смотрю на красивый кулон, прежде чем, наконец, замечаю надпись.

Я закрываю глаза, поднимаю мальмер, крепко сжав его в руке, и чувствую, как меня охватывает трепет.

В этих трех коротких словах есть смысл. В маске. В платье.

Этот мальмер ― как напоминание о нас, существовавших давным-давно.

Мне кажется, он просит меня притвориться. Опустить свои стены и открыть ему свое сердце по этому особому случаю.

Я набираю полные легкие сладкого, пропитанного дымом воздуха и окидываю взглядом город, во мне поселяется уверенность. Энергия, созревшая для того, чтобы вырваться наружу.

Чтобы иссякнуть.

Вот оно. Булавка, которая наконец-то лопнет пузырь воображения, в котором я потерялась. Нашла себя, если быть честной с самой собой.

Не то чтобы это что-то меняло.

Но какой эффектный способ уйти? Прощание с тем, чем мы были раньше. Тихое признание, которое я теперь осознаю, что должна… нам.

Ему.

Прежде чем я сотру все это.

ГЛАВА 70

Этим вечером не было ни музыки, ни еды. Только сложенный пополам пергаментный жаворонок и странный ржавый ключ.

Я сложила последнюю линию активации, и жаворонок взмыл в воздух, устремившись вниз по лестнице, ведущей к вольеру Слатры, а затем отлетел в сторону, где скрылся в темном тоннеле, которого я раньше не замечала. Я долго шла за ним, и ключ открыл другую дверь, которая вела на галечный берег, омываемый сверкающим бирюзой Лоффом, волнующимся перед приближающимся штормом.

Бедный жаворонок… Он стал слишком мокрым, с трудом удерживаясь в воздухе, и я взяла его в руки, прижав к себе, как огнёвку, пойманную в клетку.

Я пыталась определить направление по тому, как он толкался в мои пальцы, прокладывая извилистый, запутанный путь через джунгли.

Я начала нервничать, опасаясь, не засада ли это. Вдруг кто-то хочет убить меня, чтобы украсть Эфирный камень, думая, что это бесценное сокровище, а не проклятие, разрушающее душу. Но тут я подошла к жилищу, высеченному в скале. Дом, настолько скрытый от посторонних глаз, что, подозреваю, никто не смог бы его найти.

Каан был внутри, сидел за каменным столом, который он накрыл для нас, а в воздухе витал запах тушеного колка и корня канита.

Он сказал мне, что это место ― его подарок мне, но что я не обязана делить его с ним. Одно мое слово ― и он уйдет в джунгли и никогда не вернется.

Я подбежала к нему прежде, чем он успел закончить фразу.

Он ― огонь и сера. Я ― расколотый лед. Наше столкновение ― это пар и разрушение, которым суждено рассеяться, но я с радостью буду гореть под ним, пока мир не рухнет.

ГЛАВА 71

Знакомый мужчина стоит спиной ко мне, прислонившись к каменной стене, непокорные локоны рассыпаны по плечам.

― Ты выглядишь так, словно тебя волокли задом наперед через кусты, ― говорю я, направляясь к Пироку, и подаренная маска служит моим изящным щитом.

Он поворачивается, одаривая меня ослепительной улыбкой.

― Это часть моего обаяния. Женщинам нравится. Они тянут за них, как за поводья.

― Этого не будет.

Его глаза расширяются.

― Чертовски надеюсь, что нет. Мне очень нравится моя голова. И мой член. И жизнь.

Прочистив горло, я делаю вид, что не понимаю, что именно он имеет в виду, разглядывая красную кожаную тунику, подчеркивающую его широкую грудь. Верхняя половина его лица скрыта за маской, сделанной из оранжевокрасных перьев молтенмау, и он даже заменил свои пирсинги на более яркие, чтобы они сочетались.

― Итак. Полагаю, ты мой эскорт?

― Строго платонический.

― Если бы у тебя было больше платонических отношений, возможно, твои волосы не были бы похожи на птичье гнездо.

Он улыбается, запуская пальцы в маленький мешочек, зажатый в руке.

― Приятно видеть, что хьюлинг не высосал твой мозг через ноздри.

― Шокирует, я знаю. ― Я останавливаюсь перед стеной и ставлю туфли на землю, чтобы поправить ткань, прикрывающую мою грудь, и убедиться, что все на месте.

― Кто сделал надписи на стене?

― Вейя. ― Мои брови взлетают вверх, руки замирают. ― Каан перестал бывать там после того, как ты ушла, ― говорит он, пожимая плечами. ― Она знала, что он будет сожалеть, если это место придет в полный упадок.