Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

― Это мальмер Махи, ― говорю я, покачивая им перед собой. ― Подаренный моим Пахом, покойным королем Остерном Вейгором.

― И как ты… получила его? Неужели моя крошка украла его? ― Она втягивает воздух. ― Пахнет краденым…

― Так и есть. Я украла его из спальни Паха, когда мне было семнадцать.

Подумала, что если он заметит, то его ненависть ко мне будет хоть немного оправдана.

Но он не заметил.

Голова трогга поворачивается в другую сторону, и это движение выглядит настолько неестественно, что я в равной степени испытываю как отвращение, так и беспокойство за ее безопасность. Она снова долго и разборчиво нюхает, и я решаю, что ее легкие должны быть больше, чем можно предположить по ее миниатюрному телу.

― Это вкуснее, крошка. ― Она размахивает браслетом, и ее лицо расплывается в самой ужасающей улыбке, которую я когда-либо видела. ― Прости.

Я стискиваю зубы, удивляясь, что они не крошатся.

― Можешь оставить себе цепочку от браслета. Мне она не нужна.

Надеюсь.

Ее грудь сотрясается от пронзительного крика, который медленно стихает, прежде чем она окидывает меня ликующим взглядом.

― Договорились.

Меня охватывает теплая, острая волна облегчения.

Она снимает цепочку и бросает мне браслет. Я ловлю его, и мой трехногий стул падает на пол, больше не удерживаемый в вертикальном положении моим весом.

Я бросаю ей мальмер, и она ловит его за шнурок, подвешивает к запястью, а затем отправляет крошечную цепочку в рот, как песчинку. Раздается громкий хруст, и я представляю, как трещат зубы. Ее глаза так широко распахиваются, что, кажется, могут выскочить из орбит и исторгнуть целую кучу дерьмовых воспоминаний возле ее гнезда.

Она замолкает на полуслове, издавая еще один пронзительный смешок.

― О… да ты маленькая шалунья, не так ли?

По моим венам пробегает холодок.

Я надеваю браслет на запястье.

― Не помню, чтобы я его использовала. Просто помню, для чего он предназначен.

― Интересно, ― бормочет она, а затем еще раз встряхивает головой, продолжая жевать.

Хрум.

Хрум.

Хрум.

― Хочет ли моя малышка узнать его секреты?

― Пас, ― говорю я, наблюдая, как она вытягивает нить из своей правой ладони ― намного ярче, чем любая другая, протянутая через потолок пещеры. ― Определенно пас.

― Такие милые, прелестные секреты, ― мурлычет она, и ее слова действуют мне на нервы.

Думаю, мне пора убираться отсюда.

Стряхнув напряжение, сковывающее спину, я возвращаю стул обратно и с сомнением смотрю на нее.

― Ты же не собираешься съесть меня, когда я буду уходить?

Трудно сказать с уверенностью, но, по-моему, она хмурится.

― Конечно, нет, маленькая крошка. Я не ем тех, с кем заключаю сделки.

Только тех, с кем не договариваюсь.

― И со сколькими же ты заключила сделки?

Все еще вытягивая яркую нить из ладони, она потирает подбородок свободной рукой, похоже, надолго задумавшись.

― С шестью, ― объявляет она, подносит к носу мальмер Паха и делает еще один глубокий вдох. ― Включая тебя.

― Точно. ― Я бросаю взгляд на неуклонно растущую кучу нитей, светящихся ярче, чем яйцо мунплюма. ― Повезло мне.

Я машу ей рукой, но она, похоже, не замечает этого, слишком поглощенная своим занятием. А может, замечает и ей просто все равно?

Скорее всего, последнее.

Я обхожу кучи мусора, на руке тяжелый браслет, который я когда-то выиграла у одной немного сумасшедшей чтицы разума, утверждавшей, что она умеет говорить на языке Эфира.

Что она досконально изучила Книгу Войда и знает секрет нашего ничтожного существования.

Она сказала, что браслет послужит мне двумя способами. Оба будут болезненными, но необходимыми.

Первого я не помню, поэтому не могу судить об этом.

Наверное, не захочу вспоминать и второй.

ГЛАВА 65

Он вернулся.

Он не объяснил, почему ушел, а я не спросила и не призналась, как сильно я по нему скучала.

Слишком сильно.

Как будто у меня сломалось одно из ребер, оставив боль прямо над сердцем.

У него был свежий шрам на руке ― той самой, которую он использовал для игры на струнах. А еще на нем было ожерелье. Длинный плетеный шнур из кожи, на котором висел круглый кулон. Серебристый мунплюм и красновато-черный саберсайт, сплетенные вместе, их неровные и стремительные части плотно прилегали друг к другу.

Насколько я знаю, только у одного саберсайта серебристая чешуя, и живет она в Гондраге. Никому не удавалось подобраться к ней настолько близко, чтобы забраться на спину и попытаться приручить ее, и, честно говоря, я надеюсь, что им это никогда не удастся.

Я ела в тишине, наблюдая за тем, как Каан играет на своем инструменте, а на его груди гордо висел кулон… Вызывая мое любопытство.

Мне хотелось прикоснуться к нему. Взвесить его на ладони. Спросить, откуда он взялся. Все то, что меня совершенно не касалось.

Если он и заметил, что я смотрю на него, то не подал виду и даже не оторвал взгляда от своих струн — впрочем, он никогда этого не делал.

Обычно.

Когда он стал наигрывать «Песню тихого солнца», я закрыла глаза и запела, растворяясь в мелодии и его уверенном, успокаивающем присутствии. Поэтому, когда песня закончилась и я открыла глаза, я совершенно не ожидала увидеть, что он смотрит на меня.

Долгое мгновение мы сидели, глядя друг на друга, и невысказанные истины проносились между нами, более ощутимые, чем звуки его аккордов.

Что-то, чего я никогда раньше не чувствовала, трепетало у меня в животе и поднималось к груди. Как будто у меня под ребрами в клетке порхала огнёвка, осыпала меня своей пыльцой и освещала изнутри.

Меня потянуло к нему, словно я попала в течение, бороться с которым не было никакого желания, и я встала.

Подошла ближе.

Он застыл как вкопанный, когда я сняла вуаль и подошла ближе, так отчаянно желая узнать, каковы на ощупь его губы. Были ли они мягкими и теплыми, как я их себе представляла.

Я прикоснулась к нему — легко, как перышко.

Это было едва заметное касание, но оно пробило брешь в моем восприятии мира и обнажило суть совершенно новой версии существования… Более яркой.

Более счастливой.

Мне хотелось остаться здесь навсегда, застыть в этой тихой и в то же время громкой прелюдии, сердце колотилось так сильно и быстро, что, казалось, моя грудная клетка вот-вот лопнет.

Я знала, что это неправильно. Что я нарушаю тысячу правил. Но как что-то настолько неправильное может казаться таким чертовски правильным?

Он обнял мое лицо с такой нежностью, словно держал в руках драконье яйцо, и я прижалась к его ладони. В этом было столько утешения, что мне захотелось остаться там.

Навсегда.

Потом он спросил, чего я хочу, и я сказала ему свою правду. Одно слово из четырех букв, которое весило слишком много и уже было обещано его брату. Тебя.

Я отстранилась, сжимая в руке ключ и открывая дверь, когда он обхватил меня сзади, развернул к себе, сорвал вуаль и поцеловал с такой жадностью, что я потеряла себя.

Обрела себя.

Это был поцелуй мужчины, который хотел отдать мне все. И не взять ничего взамен. Но я все равно подарила ему все свое сердце. Поняла, что оно принадлежит ему по праву.

И так было уже некоторое время.

Я уже собиралась оттащить его в дальний угол, где лежала куча сена, к которой Слатра не проявляла никакого интереса, но тут кто-то прибежал по коридору, прося его помощи в срочном деле.

Они чуть не застали нас целующимися. На самом деле, они покраснели, увидев, что я без вуали, и, несомненно, заметили клочок ткани, зажатый в кулаке Каана, прежде чем отвернуться и извиниться за вторжение.