Полукровка (ЛП) - Вендел С. И.

Ее тело сотрясалось, руки брата были единственным, что удерживало ее на ногах.

Это невозможно…

Это не…

— Это не он, — прохрипела она. — Это не он.

Коннор сжал ее в объятиях.

— Сорча…

Она тряхнула головой в яростном отрицании.

— Нет, нет, посмотри на это! Это настоящий орк, посмотри, какой высокий. Орек не такой высокий. И он не такой зеленый. Он, он…

Не здесь.

Мертвый, обезглавленный орк был на территории поместья, но Сорча всем своим существом знала, что Орека тут нет.

Он ушел.

— Но если это не он… — сказал Найл.

— За нами следили, — простонала она.

Судьба, возможно ли это — мог ли это быть тот следопыт? Или другой, посланный главой клана, который купил ее?

Лицо Кьярана вытянулось, и он снова посмотрел на труп с новым ужасом.

— Черт, — пробормотал он, потирая рот. — Отвези ее домой. Я должен рассказать Дарроу о случившемся.

— А как же Орек? — спросил Коннор.

— Он пошел назад, — сказала Сорча онемевшими губами.

Это было единственное, что имело хоть какой-то смысл.

И почему исчезла голова, чисто отрубленная у основания черепа? И порезы, его испачканная рубашка. Вчера он сражался с этим орком и победил. Он сделал все это, подготовился к уходу, привел себя в порядок и вернулся в дом к своей паре. Чтобы провести с ней последнюю ночь.

Он прощался с ней.

У Сорчи скрутило живот, она оттолкнулась от Коннора и, пошатываясь, направилась к дому. Ее братья были рядом, чтобы взять ее за руки, и она позволила им увести себя.

— Он пошел назад, — снова сказала она, ни к кому не обращаясь. Самой себе.

По мере продвижения на юг Орек начал заставлять себя есть и урывками спать. Это замедлило его продвижение, но он не хотел повторять ошибки Сайласа. Он должен быть отдохнувшим и готовым, когда наткнется на охотничий отряд.

Поэтому он запихивал еду в рот, не чувствуя вкуса. Он проспал самые темные части ночи, завернувшись в меха, которые все еще слабо пахли его парой. И она снилась ему.

Сорча лежала без сна в течение череды туманных дней и ночей. Она не знала, сколько из них прошло, знала только, что провела их одна, в постели, которая не должна была быть холодной, с сердцем, которое не должно было быть разбито.

Но оно было разбито.

В конце концов ее слезам пришел конец, Даррах слизывал их с ее лица, и вместе с ними исчезло всякое желание вставать с постели.

Вместо этого она погрузилась в свои страдания и горечь.

Ее семья приходили один за другим, чтобы попытаться вытащить ее. Младшие были слишком расстроены, чтобы открыть дверь, вместо этого окликая ее с другой стороны, но Коннор, по крайней мере, не боялся ее. Наконец он проскользнул в ее комнату, развел огонь и сел, чтобы рассказать ей о прогрессе, которого он добился с новой кроватью. Вскоре после того, как она попросила его, он начал мастерить новый каркас, но рассказал ей, как Орек тайно помогал ему, желая научиться работать по дереву и сделать для нее что-нибудь самому.

— Это не действия человека, который хочет уйти, — сказал он.

Но Сорча была непоколебима, ее губы скривились от горечи, и в конце концов Коннор отступил.

Она позволила огню, который он разжег, погаснуть.

Когда ее мать спросила, спустится ли она к ужину, она промолчала.

Когда ее отец попросил ее, пожалуйста, выйти и позволить ему увидеть ее, она промолчала.

Когда Кили умоляла ее прийти и почитать ей сказку, она молчала.

Потому что Сорче нечего было сказать. Что она могла?

Он ушел.

О, конечно, у него были свои причины, да. Он отбился от того орка, защитил их всех от угрозы, о которой они ничего не знали. Он, должно быть, думал, что опасность была еще больше, что каким-то образом он мог ее остановить.

Сорчу не волновали его причины — он бросил меня.

После всех его обещаний, всех его заверений в том, что пара — это на всю жизнь. Он вернулся к ней той ночью, зная, что оставит ее.

Лжец.

И она позволила себе поверить, что все будет по-другому. Что он, наконец, останется, потому что она этого хотела, достаточно сильно хотела его. Она знала, что ему было трудно интегрироваться в здешнюю жизнь, она знала, что он изо всех сил пытался найти свое место, но она думала…

Я наконец-то начала верить, что меня будет достаточно.

Как бы она ни злилась на него за его глупый благородный героизм, за желание защитить ее и ее семью, за то, что заставил ее поверить ему, еще больше она злилась на себя за то, что позволила ему это сделать.

Ей следовало бы знать лучше.

Никто никогда не остается.

На следующий день ее мать задержалась, пока из окна пробивался слабый послеполуденный свет. Сначала Эйфи согласилась дать время Сорче и ее горю, но сегодня она, казалось, была полна решимости поднять дочь с постели.

Она попыталась снять постельное белье, но Сорча лежала решительно, не двигаясь.

— Сорча, — раздраженно произнесла ее мать, — ты должна встать. Я знаю, это больно, но жизнь все равно идет дальше.

Эта горечь пульсировала внутри нее, обнажая сухие зубы, чтобы усмехнуться матери. Эйфи отпрянула, как будто Сорча дала ей пощечину.

— Мне жаль, что кто-то другой должен делать всю ебаную работу по дому, — прорычала она.

Эйфи долго смотрела на нее, лицо ее побледнело.

— Это не то, что я имела в виду.

Сорча только хмыкнула, не веря ей. Она перевернулась на другой бок, подставляя Эйфи спину.

Она слышала, как ее мать ходит по комнате, и долгое время все, что она делала, это убирала и складывала, навязывая Сорче свое присутствие, когда все, чего она хотела, — это чтобы ее оставили в покое. Ей было легче переносить боль, спрятавшись в своей комнате.

— Как ты это делаешь? — слова слетели с ее губ, острые, как стрелы, и такие же жалящие. — Как ты можешь терпеть, когда тебя бросают снова и снова?

Потому что я не могу. Я не буду.

Кровать прогнулась, когда Эйфи села. Теплая сухая ладонь пробежалась вверх-вниз по руке Сорчи в успокаивающем ритме, и она была слишком искушена поддаться утешению.

Слезы, поднявшиеся откуда-то из глубины ее сердца, обожгли ей глаза.

Услышав приглушенный всхлип, Сорча сначала подумала, что он вырвался из ее собственного горла, но затем с ужасом поняла, что это плачет ее мать. Она с тревогой наблюдала за происходящим, вид плачущей матери вывел ее из оцепенения.

Ей было невыносимо видеть свою мать в слезах. Маленькой девочке, которой она была, и женщине, в которую она выросла, хотелось сказать что-нибудь, что угодно, чтобы это прекратилось. Эйфи потянулась к ее руке и сжала в своей.

— Милая, мне так жаль, — слезы Эйфи капали на руку Сорчи. — Если бы я могла вернуть его тебе, я бы это сделала. Я бы отдала все, Сорча.

— Он сделал свой выбор, — хрипло произнесла она.

Эйфи покачала головой.

— Нет. Он любит тебя, Сорча. Это так очевидно.

— Недостаточно.

Низкий, болезненный стон вырвался из горла Эйфи. Она пригладила спутанные кудри Сорчи, чтобы очертить узоры на ее щеках, соединив веснушки воображаемыми линиями. Это было то, что она всегда делала, и глаза Сорчи так легко потяжелели, когда утешение проникло в нее, хотела она этого или нет.

— Любовь не похожа на рассказы из книг. Жизнь не заканчивается со словом «конец». Она продолжается, и каждая история любви отличается. Некоторые сложнее других. Твой отец и я… — Эйфи вздохнула, выражение ее лица было задумчивым, когда она рисовала звезду на коже Сорчи. — Мы всегда были такими независимыми людьми со своими собственными мечтами и стремлениями. Вначале казалось, что любви достаточно, чтобы преодолеть это расстояние. И иногда так и было. Я горжусь нашей жизнью здесь, тем, что мы из нее сделали.