Полукровка (ЛП) - Вендел С. И.

Она не знала, как заставить их понять, что что-то не так.

Положив руки на кухонный стол, Сорча сказала:

— Я собираюсь поискать его.

— Я сделаю это, — сказал Коннор, вскакивая со своего места напротив нее. — Ты останешься здесь на случай, если он вернется. Давай, Найл.

Другой ее брат протестующе хрюкнул с набитым печеньем ртом, но хмурый вид Коннора заставил его двигаться. Похлопав ее по плечам, мальчики направились к выходу.

Со своей стороны, Эйфи в тот день занимала Сорчу на кухне, помогая ей печь хлеб и консервировать джемы. Она, должно быть, волновалась, потому что, когда Сорча поднялась наверх, чтобы забрать Дарраха и накинуть его на плечи, как всегда делал Орек для утешения, Эйфи не протестовала. Щенок научился находить лучшие угощения на кухне и поэтому был изгнан. Но сегодня он был на плечах Сорчи, принимая еду и предлагая свое пушистое тело в качестве небольшого утешения.

Когда Мэйв уехала на учебу в Гранах, Эйфи велела ей отправить Софи сюда, когда она туда доберется. Вскоре и ее мать, и тетя пытались отвлечь Сорчу от ее растущих страхов.

Почему его здесь нет? Почему его не могут найти? Она задавалась этим вопросом снова и снова, даже пока ее руки методично месили хлеб и перемешивали ягоды, пока они пузырились и густели в джем.

И, что еще более коварно, почему он мне не сказал?

День тянулся бесконечно, но каким-то образом пролетел в мгновение ока. Коннор и Найл вернулись в полдень, ничего не найдя, и Калум подтвердил, что никто из конюхов Орека не видел.

Не получив никаких новостей — а ее пара так и не вернулся — Сорча не смогла сесть ужинать. Вместо этого она сидела в гостиной с Даррахом, глядя в окно, отчаянно желая увидеть его большую фигуру сквозь деревья, возвращающуюся к ней.

Ее семья была поблизости, брат или сестра приходили посидеть с ней немного, пытаясь вовлечь в разговор или успокоить ее тревоги.

Но Сорча не хотела их утешения.

Когда ее отец подошел и встал рядом с ней, неловко молча, она сказала:

— Он что-то видел, папа. Там что-то было снаружи. Что, если что-то случилось?

— Мы поищем его снова, моя девочка. На этот раз мы возьмем собак. У тебя есть что-нибудь, что пахнет им?

Горло перехватило от рыдания, тяжелые слезы сорвались с ресниц и потекли по щекам. Она смогла кивнуть один раз, прежде чем спрятать лицо в ладонях и разрыдаться.

У Кьярана вырвался сдавленный, беспомощный звук, и он сел, чтобы заключить ее в свои объятия.

— Где он? — прошептала она ему в грудь. — Почему его здесь нет?

— Я не знаю, моя девочка, — сказал Кьяран, покачивая их взад-вперед. — Но мы найдем его. Обязательно найдем. Вот увидишь. Я найду его, Сорча.

Рубашка ее отца была влажной к тому времени, когда она смогла успокоить слезы. Была глубокая ночь, Орека все еще не было, когда Сорча позволила родителям уговорить ее подняться наверх, в ее комнату. Отец дал еще больше обещаний на следующее утро, и на его лице отразилось беспокойство. Мать помогла ей раздеться и натянуть ночную рубашку, подоткнув одеяло и уложив ее в постель рядом с Даррахом.

Поглаживая волосы Сорчи, Эйфи прошептала:

— Все будет хорошо, милая.

Но Сорча им не поверила.

Он ушел, ее сердце ныло, он бросил меня.

Страдание хлынуло, как кровь из раны в ее сердце, вызывая все новые тихие слезы, пока, наконец, она не погрузилась в беспокойный сон.

Орек не ел. Он не спал. Он бежал. Прочь от своей пары — и это разрушило его изнутри, не оставив после себя ничего, кроме решительного гнева, направленного на ее защиту.

Она уже что-то заподозрила. Она будет гадать, где я.

Эта мысль вонзилась ему в живот, выворачивая нож вины и горя, уже застрявший там.

Но сейчас это не имело значения. Ничто не могло остановить его или замедлить. Он должен был сделать это — ради нее. Ради любой жизни, которую он надеялся прожить с ней.

И так Орек бежал всю ночь, утро и день, останавливаясь только для того, чтобы поискать следы, оставленные Сайласом. Каждый он уничтожал, соскребая с деревьев и скал, оставляя фальшивые в запутанной паутине.

Его работа и жестокий темп заглушали разрывающееся сердце так же верно, как холод, распространяющийся по земле. И он приветствовал это, позволил ему ожесточиться на предстоящие дни — без нее.

Сорча проснулась на рассвете, не удивленная, но и не менее убитая горем, что снова оказалась одна. Она провела долгие минуты, уткнувшись лицом в мягкий живот Дарраха, пока щенок скулил и щелкал зубами, зовя Орека.

— Я тоже хочу, чтобы он вернулся, — пробормотала она, и новые слезы защипали ее воспаленные глаза.

К тому времени, когда она вошла на кухню, большая часть ее семьи уже начала свой рабочий день. Увидев ее опухшие глаза и несчастное выражение лица, Эйфи снова усадила ее за кухонный стол, подав еще теплого чая, хлеба с маслом и джемом.

— О, милая, — успокаивала она, проводя рукой по спутанным волосам Сорчи. — Твой отец и братья вывели собак. Они найдут его.

Она ела механически, ничего не ощущая. Сорча ненавидела это, ненавидела быть плаксивой и бесполезной, но она не знала, что еще делать с нарастающим безумным ужасом, который разрастался в ее груди, сдавливая сердце и легкие. Казалось, единственный способ справиться с этим — это поплакать, но пролитые слезы только освободили место для еще большей печали, которая терзала ее.

Сорче было не лучше, когда поздним утром входная дверь с грохотом распахнулась, и в дом торопливо вошел Коннор, а Найл трусцой следовал за ним по пятам.

— Коннор, не…

Братья вошли в кухню, и взгляд Коннора упал на Сорчу. Она медленно поднялась со своего места, страх затягивал ее в подводное течение.

— В чем дело?

— Тебе нужно пойти и посмотреть.

— Нет, — сказал Найл, вставая между нами. — Она не должна этого видеть.

Предчувствие покалывало на ее пальцах и губах.

— Покажи мне.

Найл отчаянно покачал головой.

— Сорча, ты не захочешь это видеть.

Она посмотрела невидящим взглядом на брата, затем на Коннора и его мрачное лицо. Он выглядел старше, под глазами прорезались морщинки.

— Покажи мне.

Коннор кивнул и вывел ее на улицу, остановившись лишь для того, чтобы взять пальто и варежки. Найл молча последовал за ними, его рот превратился в одну тонкую линию.

Она последовала за Коннором через поместье, мимо луга и леса, где провела свое детство, играя. Они были почти у границы владений, когда она заметила горстку конюхов вместе с ее отцом и Диармудом, собравшихся вокруг упавшего дерева.

Сорча знала, что идет вперед, но не чувствовала земли под ногами. Она не слышала, когда ее отец зашипел и спросил, о чем думал Коннор, приводя ее сюда. Поначалу, она не знала, на что смотрит, когда обогнула то дерево.

Вдоль заплесневелого бревна была поспешно вырыта яма, огромные комья мерзлой земли сдвинуты, освобождая место для огромного зеленого тела. Единственная причина, по которой оно поместилось под бревном, заключалась в том, что у тела не было головы.

У него почти не было груди, мышцы были разрезаны и вырваны когтями, как будто каким-то огромным зверем. Зеленая плоть была изуродована, но кровь не запятнала землю вокруг них. Кто бы ни сделал это, он сделал это не здесь.

Сорча не осознавала, что у нее подкашиваются ноги, пока Коннор не подхватил ее, перенеся на себя ее вес. Ей показалось, что он что-то произносит, возможно, ее имя, и подумала, что ее отец и все остальные, возможно, тоже что-то говорят. Все они смотрели на нее со страхом, с жалостью.

Единственным звуком, который услышала Сорча, был ее собственный крик, эхом разнесшийся среди деревьев.

Это продолжалось и продолжалось, ужасный звук, подобного которому она никогда раньше не издавала. Он вырывался из ее легких, разрывая горло.